ьми в подобных условиях могут возникать особые и порой очень крепкие межличностные связи.
– Во время обучения вам рассказывают об этом? Предупреждают о рисках выстраивания подобных связей с заключенным?
– Да, во время обучения сотрудников с ними обсуждают такие темы, в частности, говорят о проблемах коррупции. До них стараются донести, что нужно обязательно сохранять конфиденциальность данных, касающихся личной жизни. И все же, что бы мы об этом ни говорили и ни думали, мы все, сотрудники и заключенные, находимся в одном и том же месте бо́льшую часть дня. Мы проводим время вместе. Просто так все устроено. Поэтому все сложно. Кроме того, реформа тюремной системы привела к тому, что отношения между заключенными и охраной изменились. В какой-то момент было решено придать общению и взаимоотношениям между людьми чуть больше значимости, о чем не могло быть и речи до начала 2000-х. Раньше отношения между персоналом и заключенными все-таки были четко регламентированы, каждый знал свое место.
Получается, изменение тюремной политики, вероятно, способствовало сближению между людьми внутри системы, когда заключенный стал восприниматься не просто как арестант, который совершил преступление, но и как человек. Тем более что одной из задач исправительных учреждений является возвращение его в общество.
– То есть отношение к контингенту тюрьмы стало чуть более личностным, – соглашается представитель профсоюза. – А дальше уже дело каждого оставаться на своем месте и устанавливать границы.
Но с человеческой природой ничего не поделать. Упоминается ли риск романтических связей во время обучения?
– Никогда! – восклицает Уилфрид Фонк. – И одним, и другим дается понять, что это запрещено, и все. Если просмотреть некоторые документы о статусе надзорного персонала, там поясняется, что нельзя поддерживать близкие отношения с лицом, находящимся или находившимся в заключении. То есть отношения даже с бывшим заключенным или заключенной могут расцениваться как дисциплинарный и профессиональный проступок.
Я понимаю, что администрация запрещает любые романтические связи, но не ожидала, что отношения непозволительны, даже если человек уже находится на свободе. Уилфрид Фонк подтверждает:
– Нельзя заводить близких отношений даже с заключенным, который отбыл срок, причем независимо от определения «близости». Это указано в документах.
В противном случае сотрудника могут уволить. Представитель профсоюза продолжает:
– Помню случай с надзирательницей в одном учреждении на севере Франции, которая без памяти влюбилась в заключенную. В какой-то момент заключенную перевели в другую тюрьму, и надзирательница ходила навещать ее в комнату для свиданий. Это дошло до администрации. Надзирательницу вызвали на дисциплинарный совет. Ее на какое-то время отстранили от работы и подвергли санкциям, но не уволили. Хотя могли.
– Каковы реальные причины строгости тюремной администрации? Защитить надзирателей от возможных манипуляций со стороны заключенных? Этого учреждение опасается в первую очередь?
– Именно. К тому же для администрации это способ обезопасить себя – в частности, если у парочки дела пойдут плохо. Администрация тут не для того, чтобы разбираться в настроениях сотрудников и заключенных. Думаю, им и так хватает проблем с внутритюремными парами, а если сверх того еще надо решать вопросы с персоналом и заключенными, это же вообще не выкарабкаться…
Я все же пытаюсь внести больше оттенков в это рациональное, но холодное рассуждение, напоминая, что они прекрасно знают, что руководят людьми, и по определению…
– Да, действительно риск есть. Как только в одном месте оказываются мужчины и женщины или даже мужчины с мужчинами и женщины с женщинами, вне зависимости от ориентации тех и других, как только люди начинают взаимодействовать друг с другом, всегда есть вероятность, что что-то может произойти…
– Охрана обсуждает между собой отношения с заключенными?
– Очень редко или только особые случаи. Я имею в виду, в частности, Джамеля Бегаля[71]. Он вел себя очень корректно, очень любезно с сотрудниками, приставленными к нему в изоляторе. Порой можно было даже забыть, кто он такой, признавался мне один из его надзирателей… В чем-то это можно понять. В таких специфических отделениях единственная возможность человеческого общения, которая может быть у заключенного, – это персонал, потому что от других заключенных он изолирован. Образуется особая связь. И когда заключенный хочет общаться, дискутировать, разговаривать, барьеры могут рухнуть.
Пора погрузиться в самую суть темы и поговорить о тех тюремных надзирательницах, которые перешагнули запретные барьеры. Я пересказываю ему анонимные свидетельства, где упоминается связь с осужденными на длительные сроки в 10, 15 или 20 лет. Эти женщины рассказывают, что при первом контакте видели только «монстра с кровавыми руками», но со временем возникли связи с тем, кто уже не монстр, а человек. Я спрашиваю у Уилфрида Фонка, в курсе ли он таких историй. Он полностью откровенен.
– Да, конечно, – отвечает он. – Я припоминаю историю одной надзирательницы, – хорошо знаю ее отца, – с которой такое произошло. Никто подобного не ожидал.
Я подбадриваю его и прошу пояснений. Он продолжает:
– Подобное всегда выбивает из колеи. И хотя случается такое редко, об этом не принято говорить. Такого рода происшествие – событие сродни землетрясению для начальника учреждения, который задается вопросом, как ему теперь быть. Тут и восприятие администрации, и его роль «стража храма», и реакция сотрудников, которые не принимают такого рода отклонений.
О поддержке со стороны коллег ответ незамедлителен:
– Если поддержка и есть, она никогда не будет официальной, потому что есть черта, которую нельзя пересекать. Я снова вспоминаю об этой надзирательнице, – потому что происходило это на моих глазах, – так вот она потеряла многих друзей из числа персонала тюрьмы. В некотором роде стала изгоем.
– И никаких смягчающих обстоятельств, даже попытки понимания? В конце концов, ее коллеги тоже переживают сложные ситуации в личной жизни, они знают, до какой степени все бывает непросто. Они же не из внешнего мира, они-то видят, что за решеткой происходит сближение, неоднозначные отношения между заключенными и охраной? И все равно не могут сказать ей «Мы тебя понимаем»?
– Нет. Она прикоснулась к запретному плоду. Выразить сочувствие можно только один на один, но этого никогда не будет сделано официально, ни в группе, ни в рамках учреждения.
– Если я правильно поняла, в частной беседе за чашечкой кофе можно сказать: «Бедолага, я тебя понимаю», – но стоит вернуться в стены учреждения, как все забывается?
– Стоит снова надеть форму, начинается совсем другое: «Ты натворила дури, ты отверженная, из-за тебя мы в дерьме».
Какие решения в таких случаях предлагает тюремная администрация? Увольняет, переводит в другое место?
– Есть два варианта, – говорит Уилфрид Фонк. – Если речь идет о мимолетных связях, тогда проблема решается переводом сотрудника, заключенного или их обоих в другие исправительные учреждения. Дальше все зависит от того, какой размах приобрела история, в частности из-за соцсетей. Бывают еще заключенные, у которых здравого смысла ни на грош, они записывают на телефон некоторые сцены и распространяют их или угрожают распространить, чтобы получить бонусы от женского персонала. Но обычно такие вопросы решаются за закрытыми дверями, а соответствующему сотруднику настоятельно советуют все это прекратить, особенно если возникла тесная связь.
Я понимаю, что главное в таких случаях – избежать кривотолков, и администрация пытается урегулировать все как можно быстрее и желательно как можно тише. Я возвращаюсь к истории его знакомой, надзирательницы, которая влюбилась, хотя ничто не предвещало, что она не устоит перед заключенным.
Я пытаюсь узнать больше. Стоили ли того все эти жертвы? Было ли это настоящей историей любви?
– Да, они до сих пор вместе. Он вышел, отсидев свой срок, они живут вместе, у них дети… При этом по требованию администрации и представителей персонала женщина вынуждена была подать в отставку. Поскольку выход в отставку – это не увольнение, остается возможность претендовать на другую государственную службу. Дверь не закрыта. Если бы ее исключили из списков личного состава и уволили за профессиональное нарушение, последствия были бы совсем другими.
Затем я пытаюсь выяснить, вызывают ли эти женщины непонимание также с нравственной точки зрения. Возникает ли у окружающих вопрос, как «честная» женщина «в здравом уме» влюбляется в мужчину, у которого руки в крови?
– Да, конечно. Потому что внезапно возникает интерес к преступлению, совершенному заключенным, тогда как обычно это мало кого волнует, всем плевать, украл он автомагнитолу или убил нескольких детей. Главное – отправить его за решетку.
– То есть интерес к совершенным преступлениям проявляют, только если возникают романтические отношения, тогда как на момент прибытия в тюрьму такого нет?
– Именно так! Вне зависимости от преступления, будь то грабитель, убийца, террорист или похититель кур.
Значит, «настоящие» истории любви все же случаются, но преобладают мимолетные интрижки, из которых заключенный пытается извлечь преимущества, обольщая надзирательницу, чтобы получить поблажки, добавку в столовой, книгу, лишнюю прогулку, телефон, иногда наркотики, а то и оружие. Мой собеседник немедленно развивает тему:
– Вообще возникает мысль, что в этих отношениях с заключенными всегда есть скрытая выгода.
– Получается, в большинстве известных вам случаев настоящие истории любви скорее исключение?
– Истории любви вроде тех, о которых я рассказываю, – редкость. Чаще такое происходит из-за пустоты в личной жизни надзирателя или надзирательницы. И заключенный это чувствует и пытается извлечь выгоду.
Итак, любви нет или мало, чаще это истории о выгоде для заключенных. Мы весьма далеки от романтического влечения. Я пыталась встретиться с охранницами тюрем, надзирательницами, но ни одна из них не пожелала высказаться. Даже анонимно, даже если я изменю место их работы – «слишком опасно», говорят они: с одной стороны – риск быть уволенной, с другой – быть брошенной на растерзание общественному мнению. Даже знакомая Уилфрида Фонка, с которой я связывалась через него, не пожелала говорить. Жаль, что мне не удастся рассказать эту историю искупления с хеппи-эндом, ведь сейчас она в браке и счастлива с этим мужчиной, вернувшимся на путь истинный.