Получается двойное преступление: профессиональное – ты нарушаешь правила администрации, и нравственное – ты любишь человека, который осужден обществом за свои деяния. С этим сложно справиться.
До разговора с Уилфридом Фонком я не представляла, насколько лицемерна администрация тюрем, которая умывает руки в случае таких историй и оставляет обоих участников наедине с их эмоциями. Я не думала, что отвернуться могут даже их коллеги. И теперь я вижу одиночество этих женщин, брошенных всеми. От руководства до общественного мнения. Я также теперь понимаю, что за редким исключением речь чаще всего идет о зависимых отношениях и манипуляции.
Прежде чем закончить эту беседу, я спрашиваю представителя профсоюза, что думают охранники, когда им становится известно о существовании связи, на этот раз между посетительницами извне и осужденными на длительные сроки? Как они воспринимают женщин вроде Элизабет? Тоже довольно-таки щекотливая тема.
– Я в таком случае улыбаюсь, потому что сам никогда не получал таких писем, в которых незнакомые женщины вдруг признавались бы мне в любви. Видимо, надо непременно что-то натворить!
Хм, такие мысли я уже слышала от доктора Загури… Это мысли экспертов или мысли мужчин-завистников? Я продолжаю:
– Так вот, я как раз об этом: вы видите этих женщин, вы, можно сказать, в первых рядах партера. Что вы можете о них сказать?
– Мы видим их – и не видим, потому что происходящее необязательно так уж заметно. Когда нас, надзирателей, отправляют дежурить при свидании, мы не знаем, что там за история, давно человек знаком с заключенным или нет. Все, что мы знаем, – у них есть разрешение на посещение. Мы не всегда знаем, по какой причине его выдали.
– А если речь идет о заключенных под особо строгим надзором, таких как Ги Жорж, Патрис Алегр, Нордаль Лёланде, – вы проявляете больше бдительности, когда видите этих женщин? Вы не думаете: «Так, надо бы приглядеться повнимательнее, потому что эта женщина кажется мне несколько уязвимой»?
– Больше бдительности проявляется к особо опасным преступникам – впрочем, ненамного, потому что, в зависимости от опасности – мы же тоже знаем наших ребят, – обязательно кто-то немного внимательнее смотрит за определенными заключенными. Но, действительно, иногда нас почти застают врасплох. В основном посетителей снаружи принимает наш персонал. Возможно, они могут заметить чуть больше деталей, которые позволят им различить, не слишком ли та или иная женщина уязвима. И тогда нужно понимать, что делать: подозвать ли ее, обратить ее внимание на то, что собой представляет заключенный, к которому она пришла? Решать нам…
– Что касается сексуальных отношений – я сейчас не о КДС, а о классических свиданиях – вы позволяете им? Закрываете на это глаза, думаете: «Зато немного успокоится», – потому что это мужчины и вам с ними еще 30 лет иметь дело?
– Как вы знаете, официально секс на свиданиях запрещен, это обозначено во внутреннем регламенте каждого учреждения. Так что происходит такая своеобразная негласная тюремная кастрация. Но это ничего не значит, потому что есть еще реальность. Когда еще не было КДС, мы на подобные ситуации смотрели сквозь пальцы, в частности в больших центральных тюрьмах. Когда видишь, что заключенный приносит занавеску и вешает ее на окошко бокса для свиданий, все понятно…
– И вы не вмешиваетесь?
– Зависит от персонала, от уровня эмпатии каждого. Кто-то вмешивается, кто-то нет. Кто-то пишет докладную об инциденте, кто-то нет, вот так. Дело каждого – соблюдать регламент буквально или нет. Смотреть узко или попробовать немного шире… Все сложно. Ну, сейчас есть КДС, которые немного решают проблему.
– А в эти самые КДС охранники могут войти в любой момент?
– Есть обходы, но не в какое-то конкретное время. И потом, персонал не вламывается вот так запросто, не распахивает дверь – «ку-ку, приветики, а вот и мы». Нет. Мы с другой стороны. Можно войти? Проверить, все ли в порядке? Это занимает полминуты, и все.
Я настойчиво возвращаюсь к визитам женщин, влюбленных в заключенных, совершивших кровавые преступления, нарушивших все нормы, в таких как Лёланде, Алегр, Ги Жорж. Что они, как охранники, думают об этих женщинах? Обсуждают их между собой?
– К этим женщинам нет какого-то особого отношения… Мнение складывается скорее о самом заключенном и послаблениях, которые ему может дать система. Знаете, я буду меньше переживать по поводу КДС для Феррары[90] и его подружки-стюардессы, чем для типа вроде Лёланде. У персонала всегда есть своеобразная иерархия преступлений: конечно, мы по-разному относимся к налетчикам вроде Феррары или к парням вроде Лёланде, Алегра или Ги Жоржа…
– Осуждаете ли вы женщин, которые влюбляются в серийных убийц? И если да, то как сильно?
– Нет. В худшем случае есть некоторое непонимание: возникает вопрос, что у них произошло. Почему они не нашли кого-то другого? Подчас это довольно молодые женщины, у них вся жизнь впереди, и неясно, почему они связываются с такими типами. Но вот, например, Карлос – террорист, но он еще и человек исключительно умный, начитанный, образованный, не тупица. Есть люди с особой харизмой. Именно это и привлекает некоторых женщин.
Я заканчиваю беседу. Больше часа Уилфрид Фонк открывался, он распахнул мне двери в закрытый мир, механизм работы которого я не знала. Мир под колпаком, где мужчины и женщины всегда тесно сосуществуют, мир, полный запретов и строгих правил. Микрообщество, где необходимые барьеры и дистанции неизбежно подвергаются серьезному испытанию, где сплетаются все струны человеческой души, как добрые, так и дурные. Инстинкт выживания встречается с желанием и любовью – но и с гневом, местью, страхом и зависимостью. Одним словом, общество, где каждый играет теми картами, которые у него на руках. Играет как может.
Даже по словам тех, кто непосредственно участвует в этом, я могу понять, как трудно нам, людям снаружи, представить, что разыгрывается за этими стенами и решетками.
Меня ждет еще одна история. Из тех, которые легко представить в голливудском фильме. Мы перебрали все профессии, представителям которых приходится встречаться с заключенными: надзирательницы, адвокаты, психологи, медсестры, преподавательницы… Но есть и те, кто приходит туда точно ко времени… в рамках творческого проекта. Моя следующая встреча из их числа. Съемка фильма, где местом действия служит тюрьма и две полностью перевернувшиеся жизни.
Прихоть судьбы
– Тебе точно надо встретиться с Софией[91]! Она никогда об этом не упоминает, для нее это не тема для обсуждения, но ее муж сидел в тюрьме.
Вот уже восемь месяцев я исследую эту тему. Восемь месяцев хожу на многочисленные встречи, пашу как проклятая в поисках свидетелей, часами вишу на телефоне среди ночи – и подруга говорит мне об этой женщине только сейчас, когда в такси мы стали обсуждать, как продвигается моя книга! Она одна из немногих, кто посвящен в тайну, так почему не рассказала мне раньше?
Теперь ее очередь выдерживать залпы моих вопросов. Я безжалостна! Но вдруг мне кажется, что она сомневается – правильно ли вообще поступила, сообщив об этом. Она упорно избегает прямого ответа: «Ну послушай, я не то чтобы много могу рассказать, я даже не знаю, захочет ли она с тобой говорить. София просто невероятная, она большая начальница, она сверхуважаемый продюсер, работала с самыми крутыми ребятами. А с мужем познакомилась в тюрьме, он отбывал длительный срок». Вот тут я уже не отступлюсь. Я узнаю́, что друзей София поставила перед свершившимся фактом, поскольку они «все немного за нее боялись, когда узнали об этой истории. Но сейчас все успокоились, потому что они уже лет десять вместе. Они даже поженились». Заканчивает она фразой: «Они очень любят друг друга».
Я должна встретиться с Софией. Подруга хорошо меня знает, она в курсе, что я буду настойчиво добиваться встречи. Поможет ли она? Я прошу подругу написать этой свалившейся с неба новой героине. Она клянется, что напишет. Но я не буду ждать и весь вечер пытаться думать о другом. Я упорствую и настаиваю: «Пожалуйста, напиши ей сейчас». Она вздыхает, достает мобильник и начинает писать. Я прилипла к ней в такси, заглядывая через плечо… Отправлено. Вечер будет долгим. В основном для моей подруги, которую я дергаю каждые пять минут, рискуя быть посланной куда подальше. В тот вечер ответа не было.
Я засыпаю с мыслями об этой истории. Какие загадочные дороги в жизни привели женщину-кинопродюсера к встрече с заключенным, к тому же осужденным на длительный срок? 10, 20 или 30 лет получают не за кражу апельсина. Насколько мне известно, София родом из богатой семьи, у нее красивый дом, отличное образование – словом, жизненный путь предопределен. У меня к ней столько вопросов…
На следующий день, ближе к вечеру, звонит подруга. София согласилась на первый разговор по телефону. Она не прячется, но и не стремится делиться историей. Насчет остального она подумает после нашего разговора. София доверяет чувствам, инстинктам. «Она ценит смышленых женщин с характером, – объясняет мне подруга. – Если попадешь в эту категорию, возможно, она согласится с тобой встретиться…»
Очевидно, София отличается от женщин, с которыми я встречалась до этого. Она не из тех, кто просто тянет лямку жизни. Она пытается писать жизненный сценарий сама, не поддаваясь стихиям, не оглядываясь на мнение окружающих. Надо полагать, она уверена в себе, с внутренним стержнем, как все выходцы из хороших семей. Прекрасное образование, великосветское воспитание, позволяющие легко заводить связи с любыми людьми – не придавая значения возрасту и социальному статусу. На первый взгляд – возможно, ошибочный, – она сильно отличается от Элизабет или Мари. Но у них должно быть что-то общее, чем-то они точно похожи. Моя задача – найти чем.
На следующий день, когда я вожусь на кухне, звонит телефон. Она. У меня руки в муке, рядом нет блокнота, в таких условиях я, конечно же, не готова к разговору. Но нужно действовать решительно. Я отвечаю. Сразу же слышу ее голос, довольно чувственный и теплый. Она приводит в трепет и одновременно очаровывает меня. Противоречивое чувство, которое, пожалуй, хорошо ее описывает. Я представляю себе явно властную личность, внушающую уважение.