София не из тех, кто будет выворачивать душу или рассказывать всю жизнь в подробностях, она излагает события конкретно, без лишнего лиризма. Но мне интереснее узнать о ее переживаниях, о ее чувствах. Итак, между первым разрешением, с обедом и прогулкой в парке, и вторым она вернулась в Париж. Но в каком состоянии? Говорила ли она себе в тот момент, что играет с огнем и что ее жизнь рискует покатиться кувырком, что ей нужно образумиться? Или, наоборот, пребывала на седьмом небе от счастья, влюбившись без памяти и не заботясь о последствиях?
– Нечто среднее. Он мне очень нравился. С одной стороны, я думала, что это неразумно, а с другой – говорила себе: «А почему бы и нет, в конце концов, я ни перед кем не обязана отчитываться». А потом было второе разрешение. На этот раз Марчелло имел право на пребывание в квартире, которую предоставляют, когда заключенный получает целые выходные на воле. Мой друг-продюсер, который все так же был настроен скептически и волновался, настаивал, что мне нужен водитель, чтобы отправиться в этот самый дом для отпущенных на выходные.
– Вам не было страшно оказаться в одном доме с этим мужчиной?
– Вообще нет. Я ему доверяла, будто знала его всю жизнь. Это было невероятно. Марчелло навел порядок в квартире, приготовил еду, он очень хорошо готовит. Он не знал, как еще доставить мне удовольствие! В общем, во время этого второго разрешения мы впервые провели ночь вместе. Единственное, чего я боялась, – что немного толстовата…
Вспоминая ту первую ночь, София стирает из своей истории – может, неосознанно, может, нет – решетки и особые обстоятельства. В итоге она рассказывает мне банальную историю первой ночи любой пары. Она описывает то, что довелось переживать многим: чувства женщины, которая беспокоится из-за своей фигуры, мужчины, который накрывает стол для романтического ужина и готовит для любимой. Она стирает задний план, там, где тюрьма и заключение. Она подтверждает это и сама, удивляясь: «Да, так странно… Это все-таки заключенный, преступник, но да, я все воспринимала именно так. На следующий день мы с Марчелло позвали обедать двух актеров-заключенных, у которых тоже было разрешение. Так все и началось. Разрешения, визиты, разрешения, визиты, разрешения, визиты…»
Я спрашиваю ее о друзьях, которых она посвятила в эту тайну. В Италии только ее коллеги, режиссер и продюсер, были в курсе. А во Франции?
– На тот момент почти никто не знал. Я прочла несколько писем Марчелло одному из лучших друзей, режиссеру моего первого фильма. Он согласился, что тот хорошо пишет, и спросил, что я планирую со всем этим делать. Я не знала, что ответить.
София принимает решения, выставляет границы, не терпит никакого вмешательства, в том числе от лучших друзей. Возможно, из деликатности тоже. В случае неудачи она не придет рыдать у них на плече, она не из тех, кто изливает душу и винит себя. Она принимает ответственность. За все. Только на себя.
«Когда он рассказал мне свою историю, я на него наорала!»
В какой момент она наконец заговорила с Марчелло о причинах его заключения? Она понимала, что за всем этим кроется тяжкое преступление. В большинстве случаев 20 или 30 лет тюрьмы дают за убийство. Она знала в общих чертах, но не хотела узнавать больше. Это называют страусиной тактикой…
– Да, я в некотором роде вычеркнула эту сторону дела, потому что не воспринимала его так. Вообще. Тогда он сам мне рассказал. Марчелло родом из обычной семьи скромного достатка: пять братьев и сестер, отец – ремесленник, мать – домохозяйка. Он рано начал работать, но никто не платил ему честно и не оформлял на работу как положено. Тогда он начал совершать грабежи, он был совсем мальчишкой. Даже объяснил мне, что это было «дело техники». Он занимался этим несколько лет. У остальных членов семьи была нормальная работа, они не знали, что он вытворяет. Однажды они с сообщником решили ограбить бухгалтера ночного клуба, но дело кончилось плохо. Бухгалтер возвращался домой, Марчелло шел за ним, сообщник был неподалеку. Марчелло напал на бухгалтера, но тот был вооружен. Он стал сопротивляться и убил сообщника. Марчелло тоже выстрелил, бухгалтер был убит. Марчелло бежал в Милан, но потом вернулся в Рим, где его и арестовали. Мы говорили об этом только один раз. Когда он рассказал мне эту историю, я на него наорала, первая реакция была именно такой. Я сразу же спросила, подумал ли он о семье бухгалтера, у него ведь могли быть дети! Он ответил, что в такие моменты думать некогда.
Время в нашем кафе застывает. По мнению Софии, Марчелло сполна отдал свой долг обществу, как принято выражаться. И все же мысль о погубленных жизнях до сих пор не покидает ее, несмотря на прошедшие годы. Она продолжает:
– Сначала его приговорили к 30 годам тюрьмы. Он подал апелляцию и защищал себя сам. Приговор смягчили до 20 лет, но с определенными условиями, которые он, очевидно, выполнил. То, что он тогда совершил, нехарактерно для него. Это был не он.
София говорит, что тот разговор, важнейший на мой взгляд, состоялся у нее с Марчелло единожды. Удивительно, что ей этого хватило! Теперь она знает обстоятельства драмы, знает, за что именно он оказался за решеткой. В глубине души – я убеждена – ее это успокоило, потому что Марчелло не хладнокровный маньяк, не чудовище, не убийца детей или насильник… Просто мальчишка, шпана из бедных кварталов Рима, который ввязался в грабеж, а дело обернулось плохо. Я не скрываю своего удивления. Марчелло убил человека, пусть в панике, но все же убил. Неужели она не колебалась ни секунды? Неужели это не пошатнуло их отношения, ее убеждения и зарождающиеся чувства?
– Нет, – отвечает она, ни секунды не сомневаясь. – Нет, он очень добрый парень. Эта история не в его духе. Я скорее подумала о неудачном стечении обстоятельств. Но насколько же неудачном! Есть разница между тем, что смахивает на несчастный случай, и типом, который уже совершил несколько убийств. Девятнадцать лет – это же просто мальчишка, который свернул на кривую дорожку, и ему не повезло. Погиб человек – из-за него и его сообщника. Это у него на совести, думаю, он изрядно мучился на этот счет. Он заплатил за все, правда. А потом ему удалось попасть в те тюрьмы, где были программы по возвращению в общество, где, и это главное, он мог продолжать свое обучение. Он стал стремиться к развитию. Он захотел выбраться, выйти из той среды. И это тоже меня привлекло.
– Если бы не было этого фильма, вы бы никогда не встретились с Марчелло. Вас разделяло все – и социальный уровень, и круг знакомств.
– Да, это так, в реальной жизни наши пути никогда бы не пересеклись. Никогда. Он тоже это понимал. Он говорил, что, будь он рабочим или сантехником, который пришел бы ко мне чинить раковину, я налила бы ему кофе и мы бы распрощались. Но в моей семье детей всегда учили избегать высокомерия, общаться с разными людьми, несмотря на их статус и положение в обществе. Так меня воспитывали. В нашей семье мы все такие.
При такой разнице в происхождении и возрасте могла бы возникнуть скорее материнская, нежели любовная связь. Но этого не произошло.
– Интересно, что я была для него не матерью, а женщиной. Он не стремился быть усыновленным. Даже наоборот. Он гораздо более зрелый, чем я. Как будто это он старше меня на 20 лет, а не наоборот.
С Марчелло все как будто переворачивается. Женщина-госпожа, женщина, облеченная властью, подпадает под влияние сил, которое меняет ее и явно идет ей во благо. Она уже не та, кто пугает, уже не исключительно зрелая и ответственная женщина.
София прожила в поездках между Парижем и Римом почти год. Год, полный тайн? Или она наконец открылась еще нескольким друзьям?
– Нет, как я уже говорила, я лишь вкратце рассказала своему другу, режиссеру моего первого фильма. И больше никому. Мой сын тоже ничего не знал. Он до сих пор ничего не знает о прошлом Марчелло.
Такое откровение застает меня врасплох. Зачем было скрывать это столько лет? Она не может ответить. Может быть, из-за страха осуждения?
– Нет, мой сын не такой. Я не смогла сказать об этом в самом начале, а когда все закрутилось, подумала, что уже не было смысла говорить. Я поделилась этим только с еще одним хорошим другом. Никто меня не осуждал. Разве что тот режиссер все же посоветовал не давать Марчелло мою кредитку…
София не готова обсуждать вставшие на ее пути препятствия. Она не из тех, кого слишком надолго останавливают сомнения. Она мчится вперед. Полагаю, что она рассказывает мне не все, во всяком случае, наверняка ее история вызвала больше вопросов и сомнений, чем она готова мне рассказать. Вероятно, ее друзья, посвященные в тайну, хоть и не говорили об этом прямо, все равно боялись за нее, беспокоились по поводу их зарождающихся отношений. Боялись ли они, что она станет жертвой манипуляции, что ее обворуют?
– Да, разумеется, – отвечает она. – Но я была уверена: он не причинит мне никакого вреда.
– А как насчет того, что он может вас использовать, манипулировать вами?
– Если честно, об этом я не думала. Правда.
Эта тема закрыта. Она продолжает рассказ:
– И вот настал момент, когда он отбыл свой срок. Я предложила приехать за ним. Это было предельно «эмоционально», потому что на этот раз он покидал тюрьму навсегда.
Акт II, сцена 1
Так началась вторая часть этой не самой обычной истории. Не боялась ли она материализации этих виртуальных отношений, раньше сводившихся к письмам и редким разрешениям на прогулку? Одно дело – общаться с возлюбленным на расстоянии – она в Париже, он в Риме, к тому же за решеткой; и совсем другое – «окончательно» встретиться с ним. На этот раз был риск, что ее жизнь перевернется вверх дном. Обсуждали ли они, что будет дальше?
– Да, когда он вышел, не раньше. Я просто сказала: «Отлично, тебя выпускают, я за тобой приеду, проведем вместе выходные, а потом поговорим».
– Вы ничего не планировали? Не подготавливали?
– Нет, потому что не хотела слишком давить на него. Я думала, что, возможно, он хочет заняться чем-то другим. Он мне ничего не говорил, я ему тоже. Возможно, он думал, что я боюсь из-за его прошлого. Мы поехали в мой любимый отель в Турине. Все выходные проговорили – о нашем будущем, о том, что будем или не будем делать. Я сказала, что не верю в отношения на расстоянии, что пойму, если он хочет остаться в Риме, но я туда не вернусь. «Знаешь, – сказал он, – мне 40 лет, меня никто не возьмет на работу, и все, что я умею, – это готовить». Я сказала, что у меня есть работа, я зарабатываю очень неплохо, так что это не проблема. Я предложила ему провести месяц со мной в Париже. Попробовать. Мы пообедали с моим другом, итальянским режиссером. А вечером поужинали с моим коллегой-продюсером, который смотрел на меня огромными глазами, в которых читалось: «Тормози!» Еще была актриса, которая играла в том фильме, и ее муж, они тоже знали нашу историю. Она не осудила меня, потому что считала Марчелло очень интересным человеком. У нее было много сцен с ним в фильме. Короче, после всего этого Марчелло приехал в Париж. Вот так.