В смысле «ну что ж? Я вздрагиваю. Останавливаю ее и спрашиваю, готова ли она пойти на риск. Она непоколебима:
– Да. Я считаю, что нужно пойти на риск, потому что, если с 98 % все получится, значит, надо попробовать. Да, возможно, есть те 2 %, которые натворят дел, возможно, это коснется моей дочери или внучки, я не могу этого знать, но иногда необходимо рискнуть. Нам все время продвигают идею нулевого риска. Так вот, нулевого риска не существует!
Она убеждена, что игра стоит свеч. Согласно ее представлениям, возвращение в общество и общественное спокойствие достижимы. Пусть читатель составит свое мнение. Я предлагаю вернуться к ее личной истории.
Итак, ей 36 лет, она мать девятилетней девочки, состоит в отношениях, карьера идет в гору, она активный борец за отмену смертной казни, время от времени выходит на акции протеста. Только что она отправила три письма приговоренным к смерти в Техасе. Чем письмо Хэнка Скиннера отличалось от двух других? Ее глаза снова загораются.
– Когда я начала читать его письмо… оно было очень длинным, потому что Хэнк многословен, сейчас он пишет немного меньше из-за возраста и усталости, но я бы сказала, что в первые 15 лет исписывал не меньше 40 страниц! К тому же он очень хороший рассказчик, прекрасно излагает, в деталях, память у него просто невероятная. Короче, я начинаю читать письмо; я тогда переехала, жила на юго-западе, в самой глуши. Дочитала до середины и остановилась. Это письмо создавало впечатление, будто мы просто возобновили прерванный разговор. С ума сойти можно! Я сказала себе: «Так, дорогая, ты придумываешь себе невесть что, у тебя крыша едет, иди-ка прогуляйся». Так вот, когда я вернулась с прогулки, я села, сделала себе чашечку кофе, потом налила аперитив и прочла письмо до конца. Я сказала себе: «Стоп, дорогая, успокойся! Пусть все идет своим чередом». Я ответила ему, но не стала рассказывать о том, что почувствовала. И мы стали переписываться довольно регулярно, пожалуй раз или два в месяц.
Итак, первое письмо от Хэнка было потрясением, ощущением родственной души. Это романтично, но довольно неправдоподобно. Мне кажется невероятным, чтобы письмо от незнакомца с другого конца света настолько впечатлило женщину. Это выглядит скорее сюжетом голливудского фильма или романа Гюстава Флобера. Но в Сандрин нет ничего от экзальтированной госпожи Бовари.
Мне любопытно, и я ее спрашиваю о содержании последующей переписки. Что могут рассказать друг другу два незнакомца, находящиеся на расстоянии многих тысяч километров, когда один в камере смертников, а другая на свободе и ее жизнь несется с бешеной скоростью? Сандрин оживляется:
– Мы говорили обо всем. Обо всем на свете! Быт, жизнь, знакомые, семья, религия, секс, наркотики, геополитика – все! И что мне кажется особенно примечательным – в отношениях в свободном мире ты с кем-нибудь знакомишься на вечеринке, чувствуешь какую-то близость, притяжение, потом встречаешься еще раз, идешь выпить, потом в кино, постепенно что-то выстраивается, ты узнаешь человека, не раскрываешься сразу… а тут наоборот. То есть ты выкладываешь все карты на стол, потому что у приговоренных к смерти есть еще и фактор времени, так что ты переходишь сразу к сути, рассказываешь все как есть, открываешься полностью.
– Но у вас на тот момент был партнер?
– Да, но вскоре после этого отношения закончились. Я очень верный человек, будь то в любви или в дружбе. Я не могу одновременно иметь отношения с двоими мужчинами, это невозможно. Хотелось бы, но не могу.
Несмотря ни на что, она выжидала четыре года, прежде чем признаться Хэнку в любви.
Сандрин – всегда цельная, Сандрин – которая не может иначе, Сандрин – отдающая себя на все сто процентов, Сандрин – не умеющая жить наполовину.
Итак, она влюблена в мужчину, которого знает лишь по письмам, в мужчину, приговоренного к смерти, в мужчину, которому еще не открыла свои чувства. А если они говорят обо всем, говорят ли они, наконец, и о том деле, которое привело его за решетку? Попробовала ли она в конце концов узнать побольше о преступлении, которое привело Хэнка в камеру смертников?
– Он сам об этом упомянул. Я не спрашивала. Он сам объяснил мне, за что приговорен к смерти. Он прислал документы и написал: «Не надо верить мне на слово, но вот что я могу показать тебе по моему делу, в любом случае все это есть в открытом доступе». Я подумала: «Это невозможно!» Но я никогда не говорила с ним о своих чувствах в первые четыре года переписки.
«Это невозможно»? Что невозможно? Я пытаюсь понять. Невозможно влюбиться в мужчину со столь тяжелой судебной историей, осужденного и приговоренного к смерти за убийство трех человек? Или невозможно, чтобы он был приговорен к смерти, потому что она считает его невиновным?
– Это невозможно, потому что я ознакомилась с делом и оно хромает на обе ноги! Как можно кого-то осудить на смерть на таких основаниях? Кстати, он всегда говорил: «Не надо верить мне на слово, посмотри материалы дела». Все задокументировано, голые факты. Факты есть, научные экспертизы есть, все необходимое на месте. Тогда еще не было тестов ДНК, и пришлось бороться 12 лет, чтобы получить их!
В то время как Сандрин-влюбленная ничего не говорит Хэнку о своих чувствах, у Сандрин-активистки есть внутреннее убеждение на основании материалов дела: Хэнк невиновен. Она приложит все силы, чтобы помочь ему доказать это. «Та, что отбрасывает врага» начнет разбираться в американском праве, телом и душой бросится в дело, которое знает наизусть, будет до изнеможения работать с адвокатами. Она будет неустанно сражаться бок о бок с ним, и к этому мы еще вернемся.
Но пока мы видим лишь первые шаги. Ни тот ни другая еще по-настоящему не заявили о своей любви. Первые четыре года их переписка тщательно выдержанна, она не просто дружеская, но и не явно романтическая.
– Я бы сказала, это было строго между нами, но не в романтическом ключе, нет, ни я, ни он на тот момент не раскрывали свои чувства. А что произошло – у меня был совершенно сумасшедший график съемок: закончили один фильм, начали другой. Я в основном работала в качестве продюсера с американскими фильмами, которые снимались во Франции. Так получилось, что в то время у меня была распланирована работа на два года вперед. А нужно знать, что заключенный, который находится в камере смертников, может вписать только 10 человек в список посетителей, которым разрешено его навещать, и может изменить его только раз в полгода. Хэнк уже два года как внес меня в список, но я не могла приехать, и он вычеркнул мою фамилию, чтобы вписать кого-то еще. Но в этот раз все складывалось, и я написала ему, что приеду в июне, это было примерно в начале мая 2000 года. Мне очень хотелось увидеться с ним.
Четыре года переписки. Наконец Сандрин делает решающий шаг. Она отправляется увидеться с любимым. Я спрашиваю, не было ли ей все-таки страшно, не боялась ли она тюрьмы, его, разочарования, реальности?
– Я раньше никогда не бывала в тюрьме, но мне не было страшно. Я оставила дочь и уехала на три недели. До этого я никогда не бывала в США. Прилетела в Хьюстон, взяла в аренду машину. Купила карту, потому что GPS тогда еще не было, и поехала. Остановилась в маленьком мотеле. Нужно уточнить, что из трех заключенных, которым я писала, я продолжила переписываться еще с одним, его звали Джин. А вот с третьим мы как-то друг друга не зацепили. Поэтому я решила, кроме Хэнка, навестить еще и Джина. И тут я получаю ответ от Хэнка, который пишет, явно в панике: «Я не могу изменить список посетителей до твоего приезда, потому что это можно делать раз в полгода, дата фиксированная, и исключений они не делают. Я попрошу директора, но очень удивлюсь, если он вдруг сделает исключение». И вот я здесь, я прилетела из Франции, я в Техасе, но я не могу его увидеть! С Джином виделась несколько раз, а с Хэнком – ни разу!
Горечь несбывшегося ожидания так сильна, что Сандрин больше не может скрывать своих чувств:
– Я знаю, что он здесь, вот в этом здании, и не могу его увидеть! И он знает, что я здесь и навещаю кого-то еще… И тогда я написала ему и выложила все, что чувствую и что почувствовала с самого начала. А тем временем, сам того не зная, он написал мне в тот же день о том же самом!
Любовь без шансов. Два мира, противоположные во всем. Ромео и Джульетта…
– О да, так и есть, – развивает тему Сандрин. – Нам пришлось преодолеть много препятствий, чтобы увидеться, чтобы продолжать дальше. Были те, кто вставлял нам палки в колеса, хотел разрушить нашу связь. И да, не буду скрывать, в первые четыре года переписки были периоды, когда мы жутко ругались, потому что он неимоверно требователен в некоторых вещах. И сопли жевать не будет, просто пошлет подальше.
Требователен? Эта тема часто возникала, пока я исследовала этот параллельный мир женщин и заключенных, от Элизабет до Сандрин. Похоже, у заключенного есть постоянная потребность, чтобы им занимались, о нем думали – и только о нем. Кто-то, как Элизабет, позволяет поработить себя и терпит все, вплоть до полного подчинения манипуляциям. Другие, как Сандрин, не дают указывать им, что делать.
– Иногда ему не нравилось, что я сказала, и тогда я огребала по полной! Однажды между двумя съемками я ему ответила в том же духе и тем же тоном. Когда мы вернулись к этой теме, он сказал, что не думал, что я вообще отвечу после того, что он тогда написал. И все же несколько раз мы довольно серьезно поцапались. Поскольку он в тюрьме, он требователен, хочет, чтобы ты сделала то, это, занялась его вопросами. А тебе кажется, что, что бы ты ни сделала, ему всегда будет мало, что это всегда недостаточно хорошо. Но я не собиралась позволять ему меня обвинять! Я так и сказала: «Не смей внушать мне чувство вины за то, что я на свободе, а ты там, внутри!»
Вспомните Элизабет – она чувствовала себя виноватой из-за того, что находилась на свободе. Но Сандрин непреклонна:
– Я понимаю, что они требовательны, что им действительно нужна помощь, потому что на кону их жизнь. А что бы я делала на их месте? Однажды мы сцепились на свидании. Когда я пришла снова, он был удивлен. А я ответила: «Знаешь, дорогой, если я и пошлю тебя куда подальше, я это сделаю глядя в глаза, а не просто возьму и не отвечу или вообще больше писать не буду – это слишком просто, так что не думай, что это прокатит. Так что, да, малыш, мы можем поцапаться, но нет, я не жертва и виноватой себя не чувствую».