– То есть всегда есть что-то вроде зависимости?
– Это основная составляющая. Но зависимостью не просто страдают, она формируется. Есть фактор «доброй воли». Надо самой побывать в таком положении. Так бывает с женщинами, которых я отнес к третьей категории, пережившими, в частности, сексуальное насилие, – в некотором роде они берут реванш, вступая в связь с преступником, который «выше» агрессора, и внезапно чувствуют, что и сами оживают. У уязвимости к психопатии есть много причин.
– Но есть ведь женщины без травм, такие же, как я, с семьей, детьми. Ну вот, например, та женщина-анестезиолог, которая уверена, что Дани Лёпренс невиновен: она стала с ним переписываться, влюбилась, даже вышла замуж…
– В данном случае мы имеем дело с синдромом Флоренс Найтингейл. – Ален Бауэр по-прежнему невозмутим. – Это не просто спасительница души – она убеждена в судебной ошибке. И здесь мы встречаемся с существенной категорией. К ней также относятся те женщины, которые хотят спасти приговоренных к смерти в США, потому что в глубине души они «знают», что те невиновны, ведь иногда это действительно так – известны случаи, когда некоторые были приговорены к смерти по сфабрикованным доказательствам или вообще без них! Скорее это даже синдром адвоката…
– …которая убеждает себя в их невиновности, а так это или нет – неважно?
– Да. Плюс большой талант к самообману.
– Мы удаляемся от истории любви и переходим скорее к судебному противостоянию, где любовь всего лишь один из элементов. И у меня такое впечатление, что речь в большей степени идет о потребности что-то исправить…
– Именно так. Исправить судебную ошибку, вытащить из тюрьмы невиновного. Конечно, лучше бы этот невиновный ни в чем не признавался…
И вот по ходу нашей беседы я начинаю постигать целый мир, одновременно очень далекий от меня и очень знакомый. То, о чем мне говорит Ален Бауэр, имеет отношение к банальным до трагичности человеческим побуждениям. Этакая современная греческая трагедия.
Прежде чем снова оставить криминолога наедине с его папками, я решила поделиться с ним одним открытием, поразившим меня при чтении статей.
– Во всех свидетельствах, которые я читала – вне зависимости от типа женщин, – повторяется одна и та же фраза, тянется своего рода красная нить, общая для всех, когда они говорят о мужчине, в которого влюблены: «Он не тот, кем кажется, вы не знаете его так хорошо, как я, он не такой, каким его описывают, мне говорили, что он чудовище, а он такой милый, внимательный… и т. д.».
– Да. А Адольф Гитлер был добряком! – с торжествующей улыбкой отвечает Ален Бауэр, наслаждаясь произведенным эффектом. И продолжает: – Вот они, чудеса человеческого разума, – сделать можно все, оправдать можно все, не ложью, так убеждением. Прекрасная штука любовь, – заключает он, глядя на меня, остолбеневшую.
Я улыбаюсь. Он беззлобно посмеивается надо мной и над моими выпученными глазами. И он прав. Мне внезапно кажется, что я в полной мере поняла смысл выражения «У любви есть свои причины, которые разум игнорирует».
Я ухожу, продолжая думать об образе из греческой трагедии. Ведь действительно, есть что-то в высшей степени трагическое во всех этих историях, у которых не может быть счастливого конца, – во всяком случае, на мой взгляд. В историях, где бурлят страсти, где смешаны кровь, слезы и самые крайние проявления чувств, от самых благородных до самых гнусных. Я уже предчувствую, что приближаюсь к главным действующим лицам трагедий, которые разыгрываются за высокими стенами, увитыми колючей проволокой.
Мне придется броситься в омут с головой, отправиться туда, где все происходит, – в глубины человеческой души. Пришло время заглянуть к психиатрам: логичное продолжение моего расследования.
Желание женщины
Сегодня понедельник. Солнце сияет вовсю, хотя еще только начало апреля. Я стою у небольшого здания в XII округе Парижа. Мне не терпится познакомиться с Большим Зет. Я звоню в дверь и прохожу в крошечную, немного выцветшую приемную. Я здесь одна. Время идет. Неважно. Как раз успею проглядеть вопросы…
Если и обращаться к психиатру, то к нему. Даниэль Загури – один из самых известных судебных экспертов. Он автор двух книг, которые привлекли мое внимание: «Мозг серийного убийцы»[19] и «Обыкновенные монстры: Преступления обычных людей»[20]. Вот уже 30 лет он выносит заключения по делам, попадающим на первые страницы судебной хроники. На протяжении 30 лет ему доверяют экспертизу преступников, совершивших самые громкие преступления. 5000 дел – это вам не какой-то рядовой психиатр! Дети-матереубийцы, матери-детоубийцы, убийцы-извращенцы, насильники, убивающие своих жертв, серийные убийцы и террористы не способны скрыть от него что-либо, а СМИ прозвали его «психиатром ужаса». В числе прочего, он выступал свидетелем в судах над Ги Жоржем, Патрисом Алегром, а также Мишелем Фурнире – отборными кровожадными психопатами.
Этот человек невероятно востребован. Я зубами выгрызала эту встречу. Пришлось задействовать подругу, которая с ним, чтобы донести сюжет моей книги и просьбу о беседе. Он не возражал против нашей встречи. Я послала ему сообщение длиной в целую главу, где объяснила свою задачу. Прошел день, два, три… ответа нет. На десятый день я не выдержала и отправила письмо еще раз. Еще через двое суток пришел лаконичный ответ: «Добрый день. Предлагаю встретиться в понедельник, в 9:30, в моем кабинете. Метро Пикпюс. С наилучшими пожеланиями». Я на седьмом небе от счастья. У меня было две недели, чтобы подготовить вопросы.
Наконец появляется Даниэль Загури, улыбается и решительно протягивает мне руку. Комната, где он принимает меня, небольшая. Письменный стол да два кресла друг против друга.
Он меня не разочаровал. Он такой, каким я его себе представляла, или, точнее – неважно, насколько обоснованно, – каким я представляла себе психиатра. Кругленький, растрепанный, с насмешливым и снисходительным взглядом – и в то же время в нем есть что-то успокаивающее, вероятно из-за густых седых усов, скрывающих губы. На нем, конечно же, вельветовые брюки, шерстяной свитер крупной вязки, наверняка очень уютный. А вот что несомненно: этот человек сразу же внушает доверие.
Он начинает с провокации, с широкой улыбкой предупреждая меня своим мягким голосом: «Эта тема пробуждает во мне женоненавистника». Теперь улыбаюсь уже я. Судя по всему, он не против поиграть в мою игру. Эта тема его увлекает. Он не деликатничает. Тем лучше. Психиатров всегда представляют сдержанными, тщательно выбирающими выражения, чтобы высказать нелицеприятную правду. Но это не его случай. Он не боится вас задеть. Он ироничен, но ни капли не зол, чувством юмора владеет в совершенстве. Нужно остерегаться людей без чувства юмора. А у него с этим все в порядке, и это обнадеживает.
– Да-да, – продолжает он, – хорошим милым парням, вроде меня, приходится из кожи вон лезть, чтобы заинтересовать хотя бы одну женщину, но, если ты убиваешь, расстреливаешь, режешь на куски – у тебя очередь за дверью!
Пауза. Я не ожидала такого. А он продолжает, и первый вопрос – тоже от него:
– Вот вы в кого были влюблены в третьем классе[21]?
– В плохиша, – смеюсь я в ответ. – В двоечника с задней парты, который всех веселил…
– Вот! – торжествует Даниэль Загури. – А не в того прыщавого ботаника с высшим баллом по латыни. Надо уточнить, что влечение к плохим парням у некоторых женщин бывает сильнее и случается чаще. Но тут есть кое-что гораздо глубже: это природа женского желания. Вообще, говорить о «женском» – это глупость. Лучше сказать, что это желание некоторого количества женщин, и сила этого желания должна преобразить мужчину, которого они любят. Например, женщины, которые влюбляются в гомосексуалов, хотя знают, что у них нет никаких шансов. Но они не отступают – их влечет сила желания. Стать первой женщиной, которую он захочет, превратить мерзавца в ангела…
О-о, та самая тема, которая может вызвать много споров: желание женщины. Выходит, все идет отсюда. От первородного греха. Но это же просто сексистский предрассудок? Я уже слышу голоса феминисток: «Что? Все дело в желании женщины? Получается, опять, как всегда, во всем виноваты женщины? И что, это желание чем-то отличается от мужского?»
Как прилежная ученица, я упоминаю эффект Флоренс Найтингейл, о котором говорил Ален Бауэр. И промахиваюсь.
– Нет, – объясняет он. – Это другое. Флоренс Найтингейл – это про исправление другого, а на самом деле – исправление себя. Синдром спасателя: «Я починю сломанного человека. И тем самым починю себя». А я вам говорю о желании такой силы, что оно преобразит другого, возвысит, сделает тем, чем он не является. «Передо мной стоит дьявол, но я сделаю его ангелом. Мое желание сильнее всего, оно все преодолеет и все преобразит». Это магическое желание, которое возвышает, желание творческое, которое преображает. «Вначале у меня был мерзавец, а в итоге получился потрясный парень».
– То есть некоторые женщины чувствуют потребность подлететь к этому огню слишком близко, даже если рискуют обжечь крылья?
– Именно так. Причем они уверены, что просто не могут обжечь крылья. Задаются ли они вообще этим вопросом? При всем при том женщин, которых привлекает зло ради зла, очень мало.
Я снова возвращаюсь к вопросу, который не дает мне покоя с начала расследования: а мы – моя лучшая подруга, вы, мои читательницы, моя мать или я сама – тоже можем поддаться искушению, раз уж речь у нас зашла о «желании женщины»? Даниэль Загури отвечает уклончиво:
– Я вам сейчас расскажу совершенно невероятную историю заключенного, чью экспертизу я проводил, – он убил двух своих жен. Пока он сидел в тюрьме, в него влюбилась посетительница и даже вышла за него замуж. И через две недели после освобождения он убил ее тоже!