Однажды, помнится в понедельник, на следующий день после школьного фестиваля искусств, у отца было на службе дело, но он сказал, что за час управится, а потому возьмет меня на работу с собой, чтобы после вместе сходить в кино. Разумеется, я с радостью поехала с ним.
Проблема была только в том, чем мне заняться в течение часа, пока папа будет выполнять свою работу. Немного подумав, папа отвел меня в большую комнату с высоким потолком. В углу комнаты находился компьютер величиной со стол. По полу тянулось множество проводов. В центре комнаты стоял трехметровый кубический ящик из толстого прозрачного пластика. Вокруг него столпились несколько человек в белых халатах.
Папа, приблизившись к одному из них, что-то сказал. Наверно, попросил присмотреть за мной.
— Жди меня в этой комнате. Можешь смотреть на эксперименты с этим ящиком. Но то, что увидишь, нельзя никому рассказывать.
Я не понимала, серьезно ли папа говорит или подтрунивает надо мной, но все равно кивнула.
Папа ушел. Я села на один из стульев, стоявших возле прозрачного ящика, и уставилась на него. Внутри к стенке было прикреплено что-то вроде микрофонов, три штуки, от них наружу выходили провода. В нижнем углу находилось какое-то маленькое устройство сложной формы с торчащей тонкой трубкой, похожее на ружье. Больше внутри ящика ничего не было.
Люди в белых халатах, не обращая на меня внимания, долго проверяли электропроводку, отлаживали программу (я часто наблюдала, как отец работает дома, поэтому в общем догадывалась, о чем идет речь). Наконец один из них сказал: «О'кей, начали!»
Этот человек принес из угла комнаты маленькую склянку и открыл окошко, проделанное в одной стороне ящика. Человек, находившийся у консоли компьютера, сказал: «Готово!»
Человек со склянкой осторожно открыл крышку и плотно прижал горлышко склянки к окошку, выпуская в ящик что-то черное. Это была дюжина мух. Вначале мухи роились одним черным облачком, но тотчас разлетелись кто куда. Похожее на ружье устройство начало поворачиваться и, нацелясь на муху, некоторое время следовало за ней, после чего выстреливало иголкой. Когда игла поражала цель, муха падала. Как будто из ружья стреляют в дичь, только не было слышно ни звука и никто из людей не прицеливался. Устройство убивало мух одну за другой, пока не расправилось со всеми.
Я наблюдала очень внимательно. Скорее всего, прикрепленные к стенке «микрофоны», обнаружив муху, передавали данные компьютеру, а тот наводил ружье на цель. Но мух было много, и отличить одну от другой чрезвычайно сложно, к тому же они метались в беспорядке. То, что их все-таки удавалось подстрелить, свидетельствовало об уме компьютера. Мухи никуда не могли скрыться, и мне было их немного жаль.
Один и тот же эксперимент повторили три раза. И каждый раз, широко раскрыв глаза, я наблюдала, как одна за другой падают мухи. До меня стал понемногу доходить смысл происходящего. Устройство прежде всего поражало близко летающих мух. С близкого расстояния попасть просто, поэтому все происходило быстро. В случае с дальними мухами прицеливание занимало довольно много времени, и устройство не сразу производило выстрел. Только один раз иголка прошла мимо цели. Немного выждав, устройство выпустило еще одну иголку, сразив муху наповал.
После трех экспериментов испытания в тот день закончились. Все собрались возле компьютера и, просматривая записи, приступили к обсуждению. Один из персонала, открыв дверцу в стенке ящика, вошел внутрь и вымел мертвых мух. Неся в руке мусорное ведерко, он подошел ко мне. Я увидела, что все мухи были пронзены иголками вроде швейных. Некоторые еще трепыхались.
— Ну что, интересно? — спросил человек с ведерком. Это был юноша довольно привлекательной наружности.
— Да, — ответила я и решила, что из вежливости надо еще что-нибудь сказать. — А бабочек вы убиваете?
— Бабочки летают беззвучно, в них невозможно прицелиться. В пчелу попасть можно, но пчелы дороги.
— А мухи дешевые?
— Мух специально разводят, чтобы продавать для экспериментов. Ну и зоопаркам, на корм хамелеонам или для других надобностей…
Я кивнула. Задумалась, что лучше — скармливать мух хамелеонам или убивать их здесь с помощью иголок.
Вернулся отец.
Мы сразу же оттуда пошли в кино. После кино, по дороге домой, в поезде я все думала про мух.
— Наверно, сложно сделать такую машину?
— Вначале было трудно. Положение мух фиксируют три микрофона. Из всех мух выбрать одну и потом рассчитать, куда она полетит в следующее мгновение, довольно сложно. В одну неподвижную муху попасть проще простого. Машину создали еще три года назад, а сейчас используют только для обучения. Поэтому я смог ее показать тебе.
— И что это такое?
— Официальное название — демонстрационная модель системы самонаведения зенитной установки. Устройство, которое выстреливает иглы, сделано по типу духового ружья или, скажем, бамбуковой трубки, из которой в старину пускали стрелы.
— Бедные мухи!
— Да уж. У мух нет ни ракет, ни автоматических пушек, ни бомб, они не оборудованы электронной защитой и дипольными отражателями, так что сражение проходит в одностороннем порядке. Мы думаем, а не вооружить ли нам в дальнейшем и мух тоже.
— Правда?
— Шучу! Но и устройство — в некотором роде шутка. Компьютерная игрушка. Как ни увеличивай ее размер, практически использовать ее невозможно.
При этих словах у папы на лице мелькнуло ироническое выражение, какого я никогда не видела у него дома.
Через несколько дней после возвращения из командировки Фумихико обнаружил, что его неотступно преследует образ Сибири. Видимо, рассказ русского попутчика глубоко запал ему в душу. Когда он сосредоточен на своей работе, все в порядке, но стоит отвлечься, как невесть откуда перед глазами всплывает незнакомый пейзаж. Безбрежная заснеженная равнина, хвойные леса без конца и края, покрытая льдом огромная река, лошади, запряженные в сани, мчатся по сумрачному маленькому городу, люди кутаются в тяжелые пальто. Он, разумеется, никогда не был в России и не мог припомнить, чтобы в последнее время видел в кино или на фотографиях что-либо подобное. Собственные фантазии? Но эти картины, картины бескрайней холодной равнины, с неумолимой настойчивостью вставали у него перед глазами и тогда, когда он по дороге на работу в электричке смотрел на пробегающий за окном пейзаж, и по вечерам, когда он стряпал нехитрый ужин, дожидаясь возвращения Канны, и в то короткое мгновение, когда, проснувшись, он еще продолжал лежать в постели.
Тщедушная лошаденка, выдыхая белый пар, тянет сани. Под мордой и вокруг глаз белеет наросший лед. В санях сидит человек. Он держит приспущенные вожжи, но лошадь прекрасно знает дорогу и трусит, сама поворачивая за угол, к дому. Человек в санях, похоже, дремлет. Повисшее над самым горизонтом морозное солнце освещает верхушки елей, обрисовывая лес красивым контуром. На кончиках веток сверкают сосульки. Мимо них несется поезд. Длинный-длинный товарный поезд несется, оставляя за собой клубы дыма, сотрясая землю. Смутным бледным диском проходит солнце сквозь тонкое облако. Внизу, на южном небосклоне, облака стелятся тонкой дымкой, через которую солнце еще может проглянуть, но выше, над головой, висят тяжелые тучи. До того, как низкое полупрозрачное солнце совсем опустится, осталось не более двух часов. Потом — долгая ночь, но ночью отраженным светом сверкает снег и предметы выступают смутными очертаниями. Ветра нет, поэтому не так зябко.
Может быть, там не совсем так, думает Фумихико. Все это только отрывочные фантазии о совершенно незнакомой стране. Может быть, и солнце сильнее пригревает, и паровозы вовсе не пыхтят дымом, проносятся, бесшумно скользя. Да и саней с лошадьми, поди, в Сибири уже не сыщешь. А может, люди в зимнее время ни на шаг не выходят из дома, погруженные в спячку, как медведи. Но несмотря на сомнения, сани, паровозы, и весь этот холодный край не выходили у него из головы. Он с явным удовольствием призывал их вновь и вновь.
Вот почему, когда русский попутчик позвонил по телефону, Фумихико не испытал никакого удивления и заговорил с ним так, будто ждал его звонка. Где-то в подсознании мелькнуло, что вот теперь он сможет подробно расспросить о далеком, внезапно обворожившем его мире.
Звонок раздался вечером, как раз в тот момент, когда он, безвылазно сидя дома в течение трех дней, завершил наконец подготовку большого плана работ.
— Алло! С вами говорит Кукин, тот самый, которого вы на днях любезно посадили в свою машину. — Каким родным показался его голос! Фумихико сразу вспомнил его смеющееся лицо.
— Ах да… Вашу машину починили?
— Разумеется. На следующий день вернули в полной исправности.
Кукин сказал, что чувствует себя обязанным, и пригласил вместе пообедать. Обещал угостить русской кухней.
— Могу ли я взять с собой дочь? — неожиданно для себя самого спросил Фумихико.
— Ну конечно! И супругу тоже.
— Я буду с дочерью.
Кукин не стал больше ни о чем расспрашивать, назвал время и место и повесил трубку.
Узнав о приглашении, Канна, вернувшаяся из школы, очень обрадовалась. Она сгорала от любопытства взглянуть на русского человека.
В назначенный день, в субботу, Канна заявила, что хочет одеться непременно в русском стиле, и дольше обычного выбирала для себя наряд, но в результате, на взгляд Фумихико, ничего «русского» в ней не появилось.
— Вот это да! Какая у господина Такацу взрослая, какая очаровательная дочь! — воскликнул Кукин, встречая их перед рестораном. Его лицо светилось от радости, как будто вся его скрытая веселость вдруг вырвалась наружу. Канна тоже выглядела вполне довольной.
Блюда в русском ресторане оказались обильными, жирными и вкусными. Кукин был здесь, по-видимому, частым гостем и постоянно перекидывался шутками с тучной хозяйкой. В зале было жарковато. Канна с трудом справлялась с таким чрезмерным количеством еды.
— Кушай, кушай! — подбадривал Кукин. — Смотри, какая ты худющая!