исках злоумышленника, который был бы ему по плечу, дошел до самой Пингвинки, но и здесь его попытки попенять школьницам, ворующим в магазинах, и ученикам младших классов, переходящим улицу на красный свет, обернулись такой встряской, что он едва остался жив, после чего стал остерегаться людей и переключился на борьбу с вредными насекомыми, но и тут только натравил на себя оводов и был чуть не до смерти искусан осами, так что в конце концов из всех видов борьбы за справедливость на его долю осталась прополка сорняков. «Тебе невероятно повезло! — сказала учительница. — Супермен ужасно пуглив, поэтому, хотя мне, к примеру, частенько приходится здесь ходить, он попадается крайне редко». Атом собирался было ответить, но в эту минуту кусты вновь зашевелились, только на этот раз из них показался человек, одетый в такой же белый халат, как и у профессора Норимаки Сэмбя. Человек приблизил губы к уху Атома и прошептал: «На самом деле это я должен был первым создать тебя, но он меня обокрал и теперь делает вид, что первый — он». Подозрительно оглядевшись по сторонам, человек исчез в кустах. «Это соперник твоего профессора Норимаки Сэмбэя — доктор Марсилито», — объяснила учительница и добавила, что доктор Марсилито по какой-то лишь ему известной причине, вбил себе в голову, что профессор Норимаки Сэмбэй опережает его в изобретении как раз тех машин, которые он сам вот-вот собирался изобрести, а потому, спрятавшись в кустах, день и ночь подсматривает за лабораторией профессора.
Таким образом, Атом стал одним из обитателей Пингвинки и, вернувшись домой, рассказал профессору обо всем, что с ним произошло за день, заметив однако, что поступки пингвинцев выше его разумения. «Ничего удивительного! — сказал профессор. — Не бери в голову. Лучше посмотри-ка сюда!» Профессор гордо показал пальцем на только что законченную, нелепую на вид машину. Это было нечто вроде карусели, предназначенной для того, чтобы отделять сгораемый мусор от несгораемого, а сверх того лечить зубы и предсказывать судьбу, но даже выполняя все эти функции одновременно, машина ухитрялась еще и составлять компанию в карточной игре. Профессор взобрался на одно из трех сидений, сделанных в виде поросят, велел Атому сделать то же самое, а на третьего поросенка взгромоздил несчастную дворнягу, которая повадилась ходить на помойку за лабораторией, затем свалил в отверстие посредине машины отбросы, на которые покушалась несчастная дворняга, после чего вдавил кнопку. Тотчас под мелодичные звуки вальса три поросенка, на которых сидели профессор, Атом и дворняга, закружились, то поднимаясь, то опускаясь, а машина приступила к лечению зубов у профессора и собаки. Атом, у которого проблем с зубами не было, принялся играть с машиной в покер, и казалось, что уж теперь-то с ней все будет в порядке, но в тот же момент, точно по какому-то сигналу, карусель вдруг начала резко набирать обороты. «Спрыгивай!» — завопил в панике профессор. Атом соскочил с сидения. На глазах у профессора и Атома, кубарем скатившихся с карусели, она вырвала у дворняги все здоровые зубы, запаковала ее в полиэтиленовый мешок и выбросила вон, после чего стала ускорять вращение до тех пор, пока под действием центробежной силы не развалилась на части. Профессор, который лишился трех передних, совершенно здоровых зубов, воскликнул: «А все же идея была правильной!» Затем опустился на землю и, обхватив голову руками, простонал: «Оставьте меня одного!»
Разумеется, в прежние годы профессор был самым заурядным изобретателем, посвятившим себя науке. Первое, что он изобрел, было устройство, избавлявшее от необходимости детально воспроизводить человеческий облик или пейзаж с помощью пера и кисти. В то время он еще ходил в детский сад и терпеть не мог уроки рисования, отчего у него и возникла эта идея. Увидев творение его рук, родители поняли, что их ребенок наделен необыкновенным даром изобретательства. Конечно, устройство под названием «фотоаппарат» уже существовало и было намного более совершенным, чем то, что изобрел их сын, но ведь он ничего о нем не знал и дошел до всего самостоятельно! После этого профессор, без посторонней помощи, создал одно за другим: устройство, позволяющее посредством железных проводов разговаривать с людьми на большом расстоянии, устройство, записывающее голоса людей и музыку на виниловых дисках и воспроизводящее их с помощью тонкой алмазной иглы, устройство, создающее циркуляцию сжатого в трубе газа, который нагнетает в комнату ледяной ветер даже в такие жаркие дни, когда летящие птицы падают замертво, устройство, вырабатывающее массу электроэнергии путем слияния сверхмалых частиц материи при сверхвысокой температуре под сверхвысоким давлением. За какие-то пару десятков лет профессор исключительно собственными силами, в одиночку, преодолел тысячелетний путь развития истории цивилизации, но ему и этого было мало, изобретательский зуд гнал его вперед и вперед. Из профессора бурным потоком хлестали бесчисленные оригинальные идеи, бывало утром он обдумывал, не взяться ли ему за устройство, способное, обратив вспять течение времени, доплыть до любой, какой угодно эпохи, а после обеда и до самого ужина он уже занимался созданием устройства, которое могло бы разложить материю на десятки различных электромагнитных волн, передать их в другое место и там вновь воссоздать в прежнем виде, а закончив ужинать, как-то раз создал машину, уменьшающую человека до размеров бесконечно малой частицы, и даже успел ее испытать. Он прочел в одной книге, что мельчайшие частицы материи обладают точно такой же формой, как и вселенная, так что на частице должен существовать другой мир, населенный людьми, который в свою очередь состоит из сверхмельчайших мельчайших частиц. Он решил удостовериться в этом собственными глазами, уменьшив себя до размера мельчайшей частицы. Но в действительности мир мельчайшей частицы, ради которого он уменьшился до мельчайших размеров, оказался миром невыносимо скучным, где беспорядочно появлялись и исчезали какие-то тени.
Почему в своей страсти изобретать он доходил до таких крайностей? Этого и сам профессор не понимал. Стоило в его голове возникнуть крошечной, с булавочную головку идее, как профессор, не в силах совладать с собой, все бросал, запирался в лаборатории и уже не выходил оттуда до тех пор, пока идея не получала законченной формы. И однако наступил день, когда изобретениям профессора, безудержно рвущимся вперед, как расширяющаяся со скоростью света вселенная, пришел конец. В тот день, как обычно, за короткий промежуток времени, пока он, проснувшись, справлял нужду в туалете и чистил в ванной зубы, профессор успел продумать до малейших деталей устройство, составляющее безошибочный прогноз погоды на грядущие десять миллионов лет, устройство, способное разговаривать с девятью миллиардами видов живых существ, населяющих различные планеты, в том числе и с теми, что еще не существуют, а также устройство, поддерживающее переписку с почившими предками, после чего пробормотал про себя: «Осталось, расправившись с завтраком, их соорудить!» И внезапно ощутил, что глубоко внутри него что-то вдребезги разбилось. Подобно вселенной, которая, разбухнув до предела, внезапно начинает, напротив, сокращаться, его всегда направленная вовне энергия с бешеной силой устремилась вовнутрь. Профессор, ведомый многолетней привычкой, вошел в свою лабораторию. В ней тесными рядами стояли созданные им удивительные механизмы. Но теперь каждый из них казался профессору всего лишь нелепым нагромождением частей. Для профессора, неотвратимо несущегося вспять, все эти многочисленные изобретения, раскрывавшие тайну материи, уже не имели никакого смысла.
Это не значит, что он потерял страсть к изобретательству. Внешне казалось, что эта страсть только усилилась с того дня, когда он распрощался со своим прошлым. Он спал не раздеваясь, он сидел безвылазно в лаборатории и создавал одно за другим новые устройства. Но все эти устройства несколько отличались от тех, которые он создавал раньше. В первое время никто, кроме профессора, не смог бы уловить разницу между ними. К примеру, такое неприметное различие — рычаг устройства, способного за секунду обмениваться сигналами с космическим кораблем, удаленным на миллиарды световых лет, был сделан не из сверхпрочных сплавов, а из спрессованных сухих веток вековых секвой. Но мелкие изъяны, размножаясь, вдруг стали поражать все составные части созданных профессором аппаратов. Его машины потеряли обтекаемые, монолитные формы, рассчитанные с точки зрения аэродинамики, и все чаще своим видом стали напоминать бредовые кошмары инфузории, задыхающейся в смертельном недуге. Где кончается главный корпус машины, где начинаются ненужные прибамбасы, или может быть главного корпуса нет вообще? Этого не мог определить и сам создавший машину профессор. Каждая машина имела три, четыре, пять взаимоисключающих функций, поэтому, с точки зрения целого, большинство из них не имело никакого смысла. Наравне с молибденом, титаном и ванадием использовались хлопок и ситец, вместо сверхпроводящих элементов информацию передавали пчелы. Порой, протянув руку, чтобы завинтить шуруп, профессор застывал в неподвижности, пытаясь заглянуть в себя, увидеть сияющую сферу, бывшую прежде неисчерпаемым источником осмысленных идей. Но там была не лучащаяся светом душа ученого, а черная дыра, поглощающая все, что осталось от прежнего профессора. И все же, профессор не прекращал изобретать. Сознавая, что движется в неверном направлении, он продолжал работать. То, что стояло у него перед глазами, не было ни находящейся в процессе создания машиной, ни внезапно разверзшейся в нем, всепоглощающей дырой. Ему было ясно, что в тот самый день он в каком-то месте совершил полный разворот назад. Хоть ему и открывался совершенно новый пейзаж, дорога уводила его назад, в прошедшее время. «Я пытаюсь вернуться к своему истоку». Профессор задремал возле машины, по внешнему виду которой невозможно было сказать, близилась ли она к своему завершению или была предназначена на слом, но вдруг, напуганный каким-то странным кошмаром, открыл в темноте глаза и обратился к себе с этими словами, после чего посмотрел в окно на растущие перед домом кусты. Там его извечный соперник доктор Марсилито неподвижно сидел на корточках и, не смыкая глаз, всматривался в лабораторию профессора, мучительно пытаясь понять, какое изобретение у него украли на этот раз.