Спешу к жениху с невестой, по пути несколько нервно готовя фотоаппарат к работе. Раздавая направо и налево «извините, извините, простите», пробиваюсь сквозь толпу…
И вижу, что на полу в паре метров от жениха с невестой скрючилось всклокоченное, бородатое существо, одетое в клетчатую рубашку с закатанными рукавами и старые, затертые джинсы. В руках существа фотоаппарат, по сравнению с которым мой выглядит как детский велосипед рядом с автомобилем представительского класса. Смотрю — и понимаю, что так нарядиться на свадьбу может позволить себе лишь настоящая мега-знаменитость. Звезда. Колосс в мире фотографии, которому прощается всё, лишь бы он приехал, лишь бы не отказал.
Первая мысль, безнадежная, как последний вопль утопающего: «может, это всё-таки кто-то из гостей решил пофотографировать, пока меня нет?». Тут же за ней, словно пуля в голову, бьет вторая — уже паническая. «Может это не „моя“ невеста? Может, я перепутала время, и попала на какую-то другую свадьбу?»
Приглядываюсь — и под полупрозрачной белой фатой, целомудренно прикрывающей лицо невесты, узнаю ту самую брюнетку с короткой стрижкой и кривой татухой на шее, которая ослепительно улыбается своему «выхахалю», как его окрестила Вик…
И тут на смену мыслям, словно цунами над горизонтом, возникает понимание: я тут больше не нужна.
Моё место занято.
Меня здесь никто не ждет.
Я — чужеродный элемент в этой толпе разряженных гостей.
В своем неброском, тусклом наряде и с «хвостом» на голове, я сейчас словно утка, случайно заплывшая в стаю прекрасных лебедей…
Ловлю на себе чей-то недоуменный взгляд — мол, кто ты, и зачем ты здесь?
Внезапно мне становится трудно дышать. Появляется и нарастает жжение в груди, глаза начинает предательски щипать. Сейчас достаточно мне произнести хоть одно слово, и слезы водопадом хлынут по моим щекам…
Трясущимися руками пытаюсь спрятать в сумку свой фотоаппарат, который тут неуместен как вторая палочка в руке второго дирижера, никому не нужного на концерте, так как вполне достаточно одного… Но у меня не получается. По идее, надо бы уйти отсюда поскорее, но я не могу. Ноги стали ватными, еле держат меня, и я чувствую, что если попытаюсь сделать шаг, то могу упасть прямо посреди толпы — а это вообще уже будет выглядеть совершенно по-дурацки.
К моему счастью, то волосатое существо встает с пола, что-то хрипло говорит молодым, и те под руку выходят из отеля к длинному лимузину, припаркованному возле здания. Вместе с ними через вращающиеся стеклянные двери из вестибюля вытекает толпа, словно пенное, игривое шампанское просачиваясь сквозь узкое горлышко бутылки.
Я остаюсь одна посреди вестибюля. В голове, словно бестолковые мотыльки-однодневки роятся мысли:
«Как же так⁈»
«Почему они так со мной?!!»
«Почему не предупредили?!!!»
Ответов нет.
Есть лишь медленно вращающиеся двери отеля, люди за ними, которым я совершенно не нужна и неинтересна, и портье за стойкой, который смотрит на меня с профессиональной учтивостью и некоторой долей сочувствия, словно доктор на безнадежного пациента. Понимает, что не в состоянии ничего исправить, но согласно внутренним правилам гостиницы уже пора бы подойти к несчастной и спросить, не может ли он чем-то помочь.
Но тут я вижу сквозь стекло, как от безликой, однородной толпы, что окружила лимузин, хлопнув себя ладонью по лбу, отделяется парень, который толкает дверь, уже почти остановившую свое вращение. Его черты лица кажутся мне знакомыми, но слезы, готовые хлынуть из глаз, мешают рассмотреть его получше. Да и не желаю я сейчас ни на кого смотреть. Всё, что я хочу, так это оказаться у себя в номере, зарыться лицом в подушку, и как следует прорыдаться, сминая пальцами податливую материю от бессильного гнева.
Парень входит в холл и останавливается в двух шагах напротив меня, словно не решаясь подойти ближе.
— Доброе утро, мадам.
Его голос похож на мурчание слегка растерянного тигра. Надо бы, наверно, что-то ответить, но я молчу. Моя внутренняя истерика бьется во мне, готовая вырваться наружу при малейшем слове или движении, и я не хочу, чтобы ее видели посторонние. Но в то же время я понимаю, что где-то уже видела этого брюнета. Вот только где?
Попытка вспомнить отвлекает меня от моего состояния. Моргаю, позволяя двум слезам повиснуть на нижних ресницах — и, наконец, осознаю̀, что передо мной стоит тот самый парень из лаунжа, с которым мы перед посадкой на самолет обменялись парой коротких, ничего не значащих взглядов.
— Кажется, мы с вами виделись в аэропорту, не правда ли? — произносит он. — И наверняка летели в одном самолете. Удивительное совпадение, вы не находите?
Наконец проклятый фотоаппарат попадает в сумочку. Я закрываю ее, достаю платок, промакиваю глаза. На белой искусственной ткани остаются два мокрых пятнышка со следами черной туши, похожими на стайку красноречивых минусов. Неплохое обрамление для слез, которыми я, кажется, переполнена по самое горло.
— Что вам нужно? — выдавливаю из себя, усилием воли подавляя предательский всхлип.
Он говорит как его зовут, но я пропускаю это мимо ушей — слишком занята тем, чтобы не дать выхода слезам. Очень уж не хочется расплакаться сейчас, на виду у этого парня и портье, внимательно следящего за ситуацией. Поэтому лишь через пару секунд осознаю̀ то, что говорит мой неожиданный собеседник.
— Прошу меня простить, что не предупредил вас раньше, хотя должен был. Видите ли, тот фотограф, которого вы должны были заменить, в последнюю минуту дал свое согласие на съемку. Невеста просила меня предупредить вас об этом, но я, к сожалению, в этой суете совершенно забыл об этом поручении. Сможете ли вы принять мои извинения?
Вот значит как! Я убила кучу времени, притащилась в другую страну, а эта стриженая сучка даже не соизволила мне позвонить, чтобы извиниться?
От истерики до ярости один шаг. Вернее, одно мгновение. Сейчас я готова броситься на улицу, вцепиться в роскошную фату невесты, и сдернуть ее к чертям, выдрав заодно из бестолковой головы изрядное количество коротко стриженых волос!
Но в таких случаях «готова» не значит «бросилась». Особенно в моем. Не тот я человек, не из того теста. Всё, что могу, так это сорвать зло на ком-то. И этот парень как нельзя лучше для этого подходит.
— А вы, собственно, кто такой? — бросаю с вызовом, вложив в свой голос всю ярость, накопившуюся во мне. Получается не очень, похоже на вызывающий всхлип разобиженной маленькой девочки, готовой вот-вот расплакаться всерьез.
— Я?
Он явно не готов к такому вопросу, взгляд слегка заметался. Действительно, когда тебе задают его, порой не всегда находишься с ответом. Многие люди вообще до конца жизни не понимают кто они такие на самом деле, и зачем появились на свет.
Но этот парень не из таких.
— Я старый друг жениха. Настолько старый, что мне можно доверить столь пикантное задание, — улыбается он, найдя подходящий ответ. Улыбка у него оказывается неожиданно располагающей. Такие бывают только у очень хороших людей, либо у отъявленных мерзавцев. Середины не существует.
— Может, присядем? — указывает он на кресла, стоящие в глубине холла. И видя, что я не спешу с ответом, добавляет: — Буквально на пару минут. Пожалуйста.
Обычно я не доверяю людям с располагающими улыбками. Хорошего я давно от жизни не жду, а иметь дело с мерзавцами тем более не желаю. Но этот парень вроде не из вторых. Глаза добрые, что в совокупности с улыбкой производит положительное впечатление. Может он действительно неплохой человек. В конце концов, что я теряю?
— Хорошо.
Кресло принимает меня в свои объятия, обволакивает спину. Ощущая мягкость телом, сам невольно становишься мягче. Напряжение немного отпускает. Нет, мне всё еще достаточно малейшего повода, чтобы разрыдаться, но по крайней мере я хотя бы могу адекватно разговаривать. Во всяком случае, надеюсь на это.
Парень садится, достает из внутреннего кармана конверт, кладет на столик, что находится между нашими креслами.
— Жених с невестой приносят вам глубочайшие извинения, — говорит Брюнет. Мысленно я назвала его так. Когда он сказал своё имя, я пропустила это мимо ушей, а уточнять уже как-то неудобно. — Они понимают, что ситуация получилась очень некрасивая, поэтому удвоили сумму вашего гонорара.
Брюнет пододвигает конверт поближе ко мне.
— Ваши авиабилеты, само собой, актуальны. Но, к сожалению, они невозвратные. До вылета у вас еще шесть дней…
— К черту билеты, — перебиваю я его с неожиданным для меня металлом в голосе. — Я сейчас же звоню мужу. Он решит что делать с этой проблемой. Надеюсь, что я улечу сегодня же ближайшим рейсом.
Сейчас у меня единственное желание — поскорее уехать из этой гостиницы. Здесь меня уже бесит всё: и сложившаяся совершенно идиотская ситуация, и кресло, в котором я зачем-то сижу, и этот парень, и я сама, так долго готовившаяся к профессиональному занятию любимым делом, которое оказалось никому не нужным.
Стараясь, чтобы пальцы не тряслись, набираю Его телефон.
Первый гудок, второй, третий… Ну возьми же трубку, пожалуйста! Сейчас, именно сейчас мне так нужны твой уверенный голос, твои слова ободрения, твоё «не беспокойся, Зая, я всё решу»…
Четвертый гудок.
Пятый.
Шестой…
И вместо седьмого — приторно-сладкий женский голос: «Номер не отвечает. Попробуйте позвонить позднее».
Это всё. Край, за которым бездна. В горле жжение. Очень хочется плакать, но слезы куда-то делись, их больше нет. Есть лишь щемящая, болезненная пустота внутри, которая тупой болью давит на сердце. А может на душу, которую в последнее время окружающие методично используют вместо плевательницы.
И тут в эту пустоту, заполнившую меня полностью, вторгается голос. Тихий, ненавязчивый, но в то же время настойчивый.
Пусть говорит.
Мне уже всё равно…
— Конечно, вы вправе поступать так, как сочтете нужным. Но подумайте. Вы уже в Париже. Ваш номер в отеле проплачен еще на целых шесть дней, которые у вас теперь полностью свобод