ны. Подумайте, вы можете провести их так, что они запомнятся на всю жизнь! Быть в Париже и не посмотреть Париж, не окунуться в него с головой, не прочувствовать его всем сердцем — это же настоящее преступление! Потом вы никогда себе этого не простите. Вы ведь впервые здесь, верно?
Говорить не хочется, но и молчать как-то невежливо — этот человек не сделал мне ничего плохого, наоборот, сидит здесь, тратит своё время, пытаясь загладить чужую вину. Поэтому киваю.
— Ну, вот видите! Потом дома у вас появятся дела, жизнь закружит, работа, муж, дом… Кто знает, выберетесь ли вы еще когда-то посетить этот город мечты. Может, вы позволите мне хоть немного исправить создавшуюся ситуацию и показать вам Париж?
Признаться, я удивлена таким поворотом. Поднимаю взгляд на Брюнета. Сидит, смотрит, в глазах вопрос. Надо отметить, глаза у него не только добрые, но и красивые. Наверно, нравится девчонкам. Типичный мачо, умеющий красиво говорить, обволакивая бархатным голосом. И не просто говорить, а уговаривать.
— А как же свадьба? Вы же друг жениха, вам нужно быть рядом.
Брюнет усмехается.
— Я уже был на двух его свадьбах, это третья. Не везет парню с женами, хотя в этот раз я искренне желаю ему долгих и счастливых лет жизни с его новой пассией.
Пассией…
Звучит не особенно лестно для стриженой. Не любимой, и даже не подругой, а пассией. Сказал, будто сплюнул. Видно, что невеста ему не нравится. А я так после произошедшего ее просто ненавижу.
— Поэтому, думаю, он простит моё отсутствие на церемонии, — продолжает Брюнет. — Как-никак, сейчас я пытаюсь загладить то, что натворила его новая женушка, поэтому он должен быть мне благодарен. В общем, уверен, что друга я не потеряю. Да и, признаться, гораздо приятнее показывать красивой девушке прекрасный город, чем таскаться целый день за молодыми, растягивая рот в улыбке, словно цирковой клоун.
Это звучит жестковато — всё-таки для меня, как для любой женщины, свадьба — это святое. Но на фоне нашей общей неприязни к невесте сказанное вполне можно простить. К тому же видно, что сейчас Брюнет улыбается естественно, непринужденно, открыто. Такую улыбку трудно не отзеркалить, поэтому губы меня подводят, слегка дернувшись в ответной усмешке. Что тут скрывать — этот парень сумел приглушить во мне и боль, и последовавшую за ней ярость. И даже возникшую пустоту в душе смог заполнить своим обаянием.
Видя, что я колеблюсь, Брюнет усиливает напор.
— Для начала позвольте покормить вас завтраком — вы же наверняка с утра ничего не ели. Я знаю прекрасное место неподалеку отсюда.
Качаю головой.
— Нет уж, благодарю. Я из той породы людей, которых после стресса тошнит при виде еды.
— Понимаю. А как тогда насчет пищи духовной? Знаете, сейчас как раз туристический сезон, и в Париже везде толпы народа. Но есть одно место, где вы точно забудете обо всем. Туристы почему-то редко ходят туда, но я посещаю довольно часто. Поверьте, там вы забудете обо всем, что сегодня произошло. Это настолько прекрасно, что…
Брюнет аж задыхается, не находя слов. Сейчас говорят его руки. Взгляд взмывает в потолок тонкие музыкальные пальцы дрожат, словно струны. Видно, что перед его внутренним взором происходит нечто действительно поразительное — так не сыграешь. Это реальное переживание от однажды увиденного, которое не отпускает, постоянно живет в памяти, и требует возвращаться к нему снова и снова.
Признаться, я заинтригована.
— И, конечно, вы не скажете, что это такое?
— Конечно нет.
Его взгляд возвращается в реальность, руки опускаются на подлокотники кресла.
— Слова тут бессильны, это надо видеть. Ну что, поехали? Моя машина стоит за углом. Десять минут — и мы на месте. Решайтесь.
Он мягко напорист, безусловно обаятелен. У него располагающая улыбка и добрые глаза. А я…
Я и правда не знаю куда себя деть сейчас. В эту минуту мне нужно, очень нужно опереться на кого-то, кто сильнее меня. Чтоб подсказал, подбодрил, зарядил своей энергией мою опустошенную душу. Если бы муж ответил, если б возникла между нами эта незримая нить контакта — мне было б этого достаточно. В такие минуты нам, женщинам, важно знать, что мы не одни, что кому-то не всё равно что с тобой. Если б Он ответил — я бы мягко отказала Брюнету.
Но Он не поднял трубку. Понимаю его. Утро, Он спешит на работу. Возможно, в суматохе не слышал звонка, а может просто еще не включил телефон, вырубив его вечером по привычке. Однако и меня можно понять. Я растеряна, в чужом городе, что делать — без понятия, земля выбита из-под ног. А напротив сидит уверенный в себе мужчина, предлагающий простой и понятный план действий…
— Хорошо.
Я встаю с кресла.
— Только одна просьба — отдайте деньги невесте обратно. Я их не заработала, а подачки мне не нужны.
— Конечно отдам, — говорит Брюнет, забирая конверт со столика. — Уважаю ваше решение. Я сам поступил бы точно так же. Только сейчас им не до нас — видите, всё еще позируют фотографу возле лимузина, никак не загрузятся — поэтому я передам деньги вечером. Вы не против?
— Конечно.
— Вот и замечательно.
— Только я поднимусь в номер — мне нужно оставить фотоаппарат и привести себя в порядок.
Он улыбается.
— Поверьте, вы и так в полном порядке. А фотоаппарат вам понадобится — там, куда мы поедем, есть что пофотографировать.
Не могу сопротивляться его убедительному голосу. Да и припухшие глаза сколько косметикой не замазывай, всё равно видно что они у мадам на мокром месте. Поэтому будь что будет.
Не хочу пересекаться с Нильской даже взглядами, поэтому мы дожидаемся пока лимузин отъедет от отеля, и выходим на улицу.
Машина у Брюнета хорошая. Хищная с виду, как черная акула, и наверняка быстрая. Отличное дополнение к глазам и улыбке. У красивого мужчины должны быть красивые вещи, подчеркивающие его значимость в стае. Таким женщины всегда отдают предпочтение — если самец умеет зарабатывать, значит и гипотетическую семью может обеспечить, защитить, детей вырастить такими же сильными и успешными, как он сам. Это не зависит от нас. Это маркеры в голове у каждой женщины, сформированные эволюцией. Красивый конь, потом карета, сейчас вот дорогой автомобиль. Увидим — и прибавляется плюсиков к образу. И даже если машина окажется потом арендованной, плюсики слегка потускнеют, но не сотрутся. Ведь первое впечатление — всегда основное, и нужно очень постараться, чтоб потом эти плюсы превратились в минусы.
Он открывает дверь передо мной с галантным полупоклоном. Чувствую, что слегка краснею. Что это со мной? Мне приятна такая предупредительность? Или вспомнила, как раньше муж делал то же самое? Кажется, меня слегка мучает совесть. Но, с другой стороны, Он мог бы подумать о том, что жене потребуется его поддержка, и не отключать телефон. Да я и ничего такого не делаю — ну приняла приглашение посмотреть город. Я ж не в постель прыгнула к первому встречному. Так что ничего в этом ужасного нет.
Брюнет ведет машину аккуратно, не превышая скорости. Левая рука на руле, правая — лежит свободно на бедре. Иногда он поднимает ее, указывая на то или иное здание.
— Посмотрите, справа от вас Большой дворец, потрясающий памятник архитектуры, которому более ста лет. Эти стены помнят возмущения консервативной публики выставленными здесь дерзкими работами Матисса и Дерена, а также стоны раненых во время Первой мировой войны, когда здесь был размещен военный госпиталь. Слева — не менее прекрасный Малый дворец, музей, в котором находится около сорока пяти тысяч бесценных экспонатов, начиная с древних греческих статуй и заканчивая потрясающими полотнами Доре, Моне и Ренуара…
Здания действительно прекрасны, словно построены сказочными зодчими, способными творить настоящие чудеса. Слушаю Брюнета — и вспоминаю того таксиста, что вёз меня в отель из аэропорта. Становится понятно, что парижане не просто так гордятся своим городом, нереально чудесным, словно волшебный мираж. Приветливое солнце скользит лучами по статуям, венчающим крыши, и кажется, что они шевелятся, машут крыльями, и вот-вот взлетят над головами жителей Парижа, столь искренне и преданно восхищенными его красотой.
А прямо перед нами открывается потрясающий вид на мост — величественный, украшенный большими золотыми фигурами пегасов, которые словно спустились с неба на его колонны, и вот-вот вознесут грандиозное сооружение к облакам. Мост уже словно парѝт над рекой, сверкая золотыми фрагментами отделки настолько нестерпимо, что, когда машина подъезжает ближе, мне приходится прищуриться.
Брюнет ведет автомобиль нарочито медленно, чтобы я могла рассмотреть диковинные фигуры, украшающие это уникальное произведение архитектурного искусства, которые словно слетелись на этот мост из мифов и сказок — и замерли на мгновение, чтобы очаровать нас, смертных, своей совершенной красотой.
Опомнившись, выхватываю из сумки фотоаппарат — и осознаю̀, что в кадре вижу не только перила моста, украшенные фонарями изумительной работы, но и Эйфелеву башню на той стороне реки, похожую на ажурный маяк, тонущий в утренней дымке. Невольно перехватывает дыхание от всего этого великолепия, и я жму на кнопку затвора, уже зная, что у меня получился прекрасный кадр — возможно, лучший в моей жизни.
Видя меня с фотоаппаратом в окне автомобиля, еле ползущего по мосту, нам машут парень и девушка — он в футболке с крупной надписью «Paris» на груди, она — брюнетка с роскошной гривой волос, развевающихся на ветру. Еще один кадр. И второй, когда он притягивает ее к себе и целует жадно, словно это их самый первый поцелуй, а она страстно отвечает, обняв его плечи тонкими руками.
В этот волшебный мир, частичку которого я судорожно пытаюсь унести в своем фотоаппарате, мягко вторгается голос Брюнета:
— Существует поверье, что если поцеловаться на мосту Александра Третьего, то ничто не сможет разлучить влюбленных.
По моим щекам катятся слезы. Ах, Париж, как ты прекрасен! Спасибо тебе за эти мгновения, которые я никогда не забуду!