Жан же, бросив на меня взгляд, расценил моё состояние по-своему.
— Не бойтесь, всё позади. Ваш чемодан я заберу с вашего позволения, а вот с этим комплектом белья рекомендую вам расстаться. Неизвестно что этот извращенец с ним делал.
Честно говоря, сейчас бы мне не помешал свежий комплект белья, но всё не настолько плохо, чтобы искать душ — да и не время. Я понимаю, что у Жана могут быть неприятности из-за того, что произошло в номере, потому киваю.
— Конечно. Идемте.
… Взгляд портье за стойкой возле выхода из отеля выражает недоумение. На его лице прям написано: «что-то вы быстро управились, ребята». Если бы он знал, как мало женщине надо для того, чтобы получить оргазм — всего лишь увидеть, как благородный рыцарь бьет негодяя по физиономии.
Возле машины Жан останавливается.
— Сейчас вам некуда идти, — говорит он. — Вряд ли в такое позднее время вы найдете номер для того, чтобы переночевать. Могу предложить услуги моего отеля, где вам будет предложены ужин, вполне приличные апартаменты, а также достаточно времени для того, чтобы выспаться и решить, что вы будете делать дальше. Конечно, если вы уже определились, я могу отвезти вас прямо в аэропорт, но могу сказать по моему опыту, что подобные решения лучше принимать не сгоряча, а на свежую голову, хорошенько все обдумав. Что скажете?
— Скажу, что принимаю ваше предложение, — говорю я.
Сцена, когда этот решительный человек одним ударом решает проблему с Брюнетом снова и снова прокручивается у меня в голове, и сейчас я искренне благодарна Жану. Причем не только за это.
Сильное эмоциональное потрясение, пережитое только что, отодвинуло мои переживания по поводу Вик и моего мужа от той черты, за которой притаились всепоглощающее безумие и вечный холод небытия, сулящий быстрое избавление от душевных страданий. Видимо, всё, что нужно человеку в такие моменты — это хорошая встряска, благодаря которой он поймет: мы живы до тех пор, пока сами не решим, что умерли. А до этого нужно бороться во что бы то ни стало, и даже если целый мир повернулся к тебе спиной, это не повод расстаться с ним навсегда. Нужно просто силой своей воли развернуть его обратно, посмотреть ему в глаза, сказать все, что ты о нем думаешь — а если надо, то как следует вмазать по челюсти, чтоб он знал, как с тобой связываться.
Благодаря Жану я больше не хочу умереть. Я хочу жить вопреки всему, жить так, как не жила никогда. Своим ударом он словно разбил невидимую прозрачную скорлупу, внутри которой я жила до сих пор, преподал мне урок, который я никогда не забуду. Поэтому сейчас я просто не могу оскорбить его отказом. Да и не хочу, если честно.
Сейчас я уже другими глазами смотрю на этого угрюмого, замкнутого, нелюдимого человека. Неважно как ты выглядишь и каким воспринимают тебя окружающие. Важно кто ты внутри, что скрывается под маской, которую носим все мы без исключения — настоящий человек, или смердящая гниль, достойная лишь презрения. Брюнет умело строил из себя воплощение благородства и изысканности, а оказался настоящим мерзавцем. А Жан, совершенно не располагающий при первом знакомстве, спас первую встречную просто так, ничего не требуя взамен, лишь потому, что он не может иначе. В очередной раз надо признать, что я совершенно не разбираюсь в людях.
Жан кладет чемодан в багажник, мы садимся в машину — и через несколько секунд она уже летит по почти безлюдным улицам города, который готовится ко сну, словно огромное живое существо с множеством горящих глаз, похожих на окна. Спасибо тебе, Париж, за твою нереальную красоту, ласкающую душу, и за твои жестокие уроки, порой рвущие ее на части. Я никогда не забуду тебя, город любви и предательства, нежности и коварства. Завтра я улечу отсюда, оставив в воспоминаниях твои старинные здания, прекрасные скульптуры, потрясающие картины — и свою прежнюю жизнь, которая, словно хрупкая ваза, разбилась о твои каменные мостовые. Я очень постараюсь склеить из этих осколков что-то новое и прекрасное, и искренне надеюсь, что у меня получится.
Жан берет телефон, набирает номер.
— Андрэ, приготовь свободный люкс и организуй туда ужин номер шесть на двоих. Через десять минут.
И, не дожидаясь ответа, отключается. Похоже, обслуживающий персонал отеля вышколен у него по-военному, и приказы командира исполняет чётко, как солдаты в армии.
Не могу удержаться от вопроса:
— А что значит «ужин номер шесть»?
— Это моя система, которую я сам разработал, — отвечает Жан. — Конечно у нас есть обычное меню, но согласитесь, что в каждом ресторане есть свои сильные блюда, к которым лучше подавать определенные закуски и напитки. Сейчас вы не в том состоянии, чтобы выбирать, поэтому я взял на себя смелось заказать тот ужин, который наверняка вам понравится. Хотя, конечно, всё можно заказать и посредством обычного меню, если вы сомневаетесь в подобного рода ресторанных нововведениях…
— Нет-нет, пусть будет ужин номер шесть, — слабо улыбаюсь я.
Хорошо, что у меня еще остались силы улыбаться, потому что копаться в меню я точно не способна. Да и есть, если честно, не особенно хочется, но обидеть Жана отказом я тоже не могу.
Сейчас я сама не знаю, чего хочу — да и хочу ли? Слезы кончились, чувства и желания просто исчезли, словно цветы, вырванные из клумбы пронесшимся ураганом. Я просто еду по чужому городу, в чужой машине, туда, где меня ждет чужой отель с ужином, пронумерованным словно номерки в гардеробе.
Эйфория от решительного поступка Жана уже прошла, и я вновь отдаю себе отчет, что он, как и Брюнет, может оказаться на самом деле ни разу не благородным рыцарем, которого я себе нарисовала в воображении. Просто два волка подрались за самку, и сейчас победитель везет ее в свое логово, чтобы поступить с ней так, как ему захочется. Пусть. Мне все равно. Я уже устала ошибаться в людях, поэтому пускай они делают со мной что угодно. От жизни я тоже устала, поэтому если эта ночь станет для меня последней, значит так тому и быть.
Машина останавливается возле того же здания, от которого мы отъехали менее часа назад. Жан ведет меня ко входу со стеклянными дверями, похожими на те, что были в отеле, из которого мы только что уехали. Хоть мне и безразлично, что со мной будет дальше, но все равно я внутренне напрягаюсь — когда ты видишь, что тебя ведут в ловушку, очень похожую на ту, из которой ты только что вырвалась, тело автоматически начинает сопротивляться. Но я не подаю вида. Вполне возможно, что двери в рай и в ад выглядят одинаково. Главное не они, а то, что за ними.
Вестибюль отеля строг и лаконичен, дизайном отделки чем-то напоминая армейскую казарму, которую я однажды видела на картинке в каком-то журнале. Я бы не удивилась, если б плечистый, подтянутый афропарижанин, стоящий за стойкой ресепшена, отдал честь хозяину отеля, увидев его.
Но обошлось без военных приветствий. Жан берет ключ-карту, и мы поднимаемся на третий этаж, отделанный скромно, но со вкусом. Ничего лишнего, всё хорошо продумано и функционально. Наверняка в этом отеле отлично работает вай-фай, идеально убираются номера, а завтраки, обеды и ужины в ресторане вкусные, обильные и сытные, как у солдат Французского легиона, которые всегда должны быть готовы к боевым действиям.
Правда, вопреки моим ожиданиям, номер люкс, который Жан зарезервировал по телефону, оказывается действительно роскошным. Видимо, политика отеля такова, что в нем каждый постоялец найдет себе тот номер, какой ему хочется найти. Признаться, увидев огромное помещение с окнами чуть ли не во всю стену и несколькими комнатами, обставленными дорогой резной мебелью, я всерьез испугалась на предмет хватит ли мне денег чтобы оплатить такой номер…
Словно угадав мои мысли, Жан говорит, ставя мой чемодан на пол:
— О деньгах не думайте. Сегодня вы позволили мне немного восстановить равновесие в этом мире, полном грязи и лжи, вспомнить прошлое, когда я только этим и занимался. Поэтому мое приглашение расценивайте, пожалуйста, как жест признательности. Благодаря вам я сегодня вновь почувствовал себя тем, кем мне уже никогда не стать.
— И вам спасибо за то, что вы сделали, — говорю я. — Если б таких людей как вы в мире было немного больше, грязь и ложь исчезли бы из него навсегда.
Жан усмехается.
— А теперь после того, как выяснилось, что мы с вами единственные идеальные люди во вселенной, похожей на городскую помойку, давайте просто поужинаем. После того, как я совершу благородный поступок, мне обычно хочется есть так, словно я голодал неделю.
Ему не откажешь в самоиронии. Всегда уважала тех, кто способен посмеяться над собой. Большинство людей любят хихикать в адрес окружающих, а шутки в свою сторону воспринимают как оскорбление. Жану же, похоже, всё равно что о нем думают другие. Он просто делает то, что считает нужным, и мнение посторонних людей о его действиях его волнует не больше, чем позавчерашний дождь. Даже страшно представить что было с теми, кто рисковал становиться у него на пути. Кстати, он обмолвился о том, что пишет книги. Интересно было бы ознакомиться с его творчеством, наверняка основанном на собственной биографии, ибо вряд ли такой человек станет писать романтические стихи или романы о любви.
Мы проходим в столовую номера, где уже сервирован стол на двоих. На нем помимо тарелок, приборов и бокалов стоит огромное блюдо с разнообразными закусками, мармит на прозрачной подставке, внутри которой горят свечи, подогревающие содержимое ёмкости, а также бутылка без какого-либо намека на фирменную наклейку.
Когда мы садимся, Жан с видом волшебника, открывающего тайный сосуд с магическими предметами, снимает крышку с мармита — и по столовой разносится аромат, сотканный из множества аппетитных запахов, в котором я смогла распознать лишь тонкую сырную нотку.
— Пахнет аппетитно, не правда ли? — говорит Жан, извлекая из мармита два керамических горшочка с изогнутыми ручками по бокам. Желтая «жульенная» корочка поверх блюда вызывает во мне недавние воспоминания.