– Так ты один здесь живешь?
– Ну да. Вот уже скоро год, как переехал сюда от родителей.
Надо сказать, что по тем временам наличие у молодого – двадцать с чем-то лет – парня собственной отдельной квартиры было явлением неординарным. И сейчас-то подобных счастливчиков немного, а тогда их, пожалуй, можно было по пальцам пересчитать даже в таком большом городе, как наш. Строительство жилья уже шло довольно активно, появлялись новые микрорайоны, но все же типичной картиной было скорее проживание в «коммуналке» вместе с чужими людьми (а соседом твоим мог оказаться кто угодно, и надо было как-то с ним ладить) или в квартире, в которой жило два (а то и три) поколения одной семьи по несколько человек в каждой комнате. Поэтому Костя чувствовал необходимость объяснить, каким образом он попал в число таких немногочисленных «баловней судьбы», и рассказал, что квартиру он получил, можно сказать, в наследство. Его прописали здесь, на жилплощади оставшейся в одиночестве бабушки – матери Костиной мамы. Сама же бабушка вскоре переселилась в райцентр совсем недалеко от Краснодара, где ей купили домик и где давно жила со своей семьей другая бабушкина дочь. Операция обошлась Костиным родителям недешево, зато все остались довольны результатами, а Костя получил неожиданный щедрый подарок судьбы. Рассказал я об этих – неважных для сюжета – деталях, чтобы у читателей, знакомых с реалиями той жизни, не осталось впечатления, что автор безудержно фантазирует, не считаясь ни с какими требованиями правдоподобия[7].
Некоторое время, попивая чаек (действительно, выше всяческих похвал – Мише не часто выпадало с таким сталкиваться) и хрустя окаменевшими в Костином шкафчике сушками, вновь обретшие друг друга бывшие одноклассники обсуждали разные (прямо скажем, не особенно интересные для них, а для нас и вовсе не имеющие смысла) проблемы. Этакий светский разговор о том, о сем: делились сведениями об однокашниках, с которыми относительно недавно встречались, о своих родителях, выяснили в двух фразах семейное положение друг друга – оба были не женаты и не имели намерений такого рода на ближайшее будущее, – затронули какие-то еще темы. Костя подробно выспросил, где его собеседник работает, что за коллектив и каково Мишино положение в нем, задал несколько вопросов о НИИКИЭМСе вообще (что да как, какова обстановка, что за начальники и так далее), но мы можем все эти детали опустить, поскольку в большинстве своем они уже известны читателям. Однако то, что хозяин рассказал о себе – в ответ на Мишины расспросы и по собственной инициативе, – имеет непосредственное отношение к нашему сюжету и должно быть здесь изложено, хотя бы в общих чертах.
И сначала надо рассказать то, что Мише было известно еще со школьных времен. Отец Кости работал в милиции и уже в те годы занимал там какую-то достаточно высокую должность. Был ли он, действительно, генералом, Миша точно сказать не мог: не исключено, что он был всего лишь полковником, но никак не меньше, потому что на работу его возила закрепленная за ним служебная «Волга», и Миша сам пару раз видел, как она заезжала за Костей, чтобы его забрать из школы и куда-то там отвезти. Так что чин у Костиного папаши, надо полагать, был немалым, тем более, что за прошедшие с тех пор годы он вполне мог дослужиться до генерал-майора. Прояснить его реальный статус было непросто, так как Костя крайне неохотно высказывался о нем и особенно избегал говорить о его службе в милиции. Вероятно, ему не хотелось, чтобы окружающие считали, что все его успехи легко объясняются, главным образом, тем, что ему посчастливилось родиться в семье высокопоставленного милицейского функционера. Тогда, в начале семидесятых, подобные «рабочие династии» были еще далеко не в моде, и отношение к таким «папенькиным сынкам» было полупрезрительное. Даже каким отделом в областной милиции командовал Коровин-старший – а он явно чем-то командовал, – осталось скрыто густым туманом, Мише удалось только понять, что его работа связана с какими-то финансовыми проблемами. То ли он был экономистом по образованию и руководил финансами областного УВД, то ли, напротив, будучи юристом, специализировался на экономических преступлениях – во всяком случае, речь шла о каких-то сметах, балансах, ассигнованиях на капстроительство и прочих не интересующих Мишу (да и нас) материях. Но главное было ясно: Костиным прямым начальником он не был. Тем не менее, история Костиной милицейской карьеры – краткой, но достаточно успешной – свидетельствовала, что, по-видимому, без папиной мощной поддержки дело не обошлось, и своими заботами этот самый «генерал - не генерал» сына не оставлял.
Уже то, что Костя пошел по родительской протоптанной дорожке и поступил на юридический факультет, попав туда с первого же захода, наводило на определенные подозрения. В школе Костя никакими дарованиями, равно как и прилежанием, не отличался, успехи его в учении были мизерными, и все годы он числился в рядах туповатых троечников – из класса в класс переходил регулярно, но и только. Принимая это во внимание, его успешное поступление в вуз, в котором он, кстати сказать, проучился без явных проблем и вовремя получил желаемый диплом, могло быть легко истолковано, как эффект пущенных в дело папиных связей и влияния. Но, конечно, это не более чем предположение: юридическое и экономическое образование в те годы не славилось большой популярностью, и медалисты с отличниками не становились в очередь в приемную комиссию юрфака. Так что в институт Костя мог попасть и без чьей-либо помощи. Однако если приглядеться к дальнейшей жизненной стезе попавшего в нашу историю генеральского сынка, то смутные подозрения могут только усилиться. Правда, после института он по распределению был направлен в один из райотделов милиции в нашем же городе, что особой протекции, вроде бы, не предполагает. И всё же он, в отличие от многих других не был направлен ни в один из районных центров нашей области, и не поехал в какой-нибудь Тайшет или Березники. (Есть такой городишко на Северном Урале, который хоть и именуется в энциклопедии крупным промышленным центром, но, можно не сомневаться, представляет собой типичное отечественное захолустье, заселенное полууголовным элементом, сосланным туда «на химию», завербованными по оргнабору вчерашними колхозниками со всех концов Союза и вот такими направленными туда по распределению выпускниками разных вузов. Трудно представить себе кого-то, переехавшего туда по зову души. Оттуда и вырваться-то практически невозможно, особенно служивому человеку). Так что, если отцовская мощная рука здесь не при чем, то Косте просто повезло, и он вытащил в жизненной лотерее один из счастливых билетиков.
В своем райотделе Костя, по его словам, занимался оперативной работой. Не знаю толком, что это такое, но, судя по контексту, он кого-то ловил, выслеживал, оформлял задержания и выемки, арестовывал, опрашивал свидетелей… Много он об этом этапе своей карьеры не распространялся, и видно было, что приятных воспоминаний об этом времени у него не осталось. Гоняли как савраса. – так он сформулировал свои впечатления. – Пожрать некогда было. А дела-то всё пустяковые. Однако прослужил он на этом месте недолго, не прошло даже года, как судьба подкинула ему неожиданный подарок. При очередной реорганизации вышестоящие начальники решили, что необходимо усилить следственный отдел областного УВД, и обязали подчиненные им структуры направить в этот отдел определенное количество квалифицированных сотрудников. То, что местное руководство рекомендовало для этой цели именно Костю, нет, как мне кажется, ничего удивительного. Кого из своих подчиненных обычно выбирает начальник, если требуется отправить кого-то на сторону? Ясно, что чаще выбор падает на того, кто этому начальнику не особенно и нужен или даже чем-то ему мешает. Вот Костя таким и оказался: только что пришедший в отдел, неопытный, еще мало что понимающий в непростом сыскном деле и, следовательно, еще не способный тянуть воз в полную силу, но, с формальной точки зрения, молодой, высококвалифицированный (с высшим образованием, чем не каждый может похвастать) и перспективный сотрудник – прекрасная кандидатура для перевода в вышестоящую организацию. Тут нет никакого резона разыскивать следы закулисного отцовского влияния, и без него всё произошло по обычному шаблону. Но если посмотреть на это дело сверху, с точки зрения руководителя областного следственного отдела, то оно выглядит совершенно противоположным образом. Ему-то зачем такой молодой, неопытный, еще ничем себя не проявивший подчиненный? Никакого усиления и укрепления от него ожидать не приходится – его еще учить да учить. И вот здесь-то папочка, наверное, и бросил свой авторитет и влияние на чашу весов, склонившуюся в сторону одобрения Костиного перевода в областное УВД. Без него Косте, вероятно, долго бы еще пришлось добиваться вознесения в такие заоблачные – по сравнению с райотделом – милицейские сферы. Разумеется, ничего подобного Костя не рассказывал и даже не намекал на такую подоплеку событий – с какой бы стати он стал этим делиться. Всё это – не более чем Мишины измышления и теоретические реконструкции того, как было на самом деле. Однако, я думаю, что в своих предположениях он был недалек от истины – выглядели они достаточно правдоподобно.
Когда все общие темы для светской беседы были исчерпаны (а минут через сорок с ними было покончено) и разговор мало-помалу стал завядать, Миша, не решаясь спросить в лоб про интересующее его убийство и не дождавшись, что разговор сам собой свернет на эту тему, поерзал на стуле и заявил:
– Знаешь, мне уже скоро идти надо будет, а ты что-то говорил… будто дело какое? Что за дело?
И вот тут-то, с этого самого момента, и началась фактически та история, почти половину которой, забегая вперед, я уже изложил в предыдущих главах. Настоящее расследование этого дела, в котором Мише довелось принимать активное участие – а, по его мнению, так даже и сыграть в нем решающую роль (не будем осуждать нашего героя за горделивое самовозвеличивание: как бы то ни было, у него были основания чувствовать себя главным действующим лицом в раскрытии этого запутанного криминального казуса), – Мишино расследование, повторюсь, началось именно с этого вечера. До встречи с одноклассником Миша знал о перипетиях данного дела не больше своих коллег, с энтузиазмом пересказывающих друг другу то, что дошло до них из рассказов начальницы отдела кадров. Но мы-то о том, что происходило в предшествующие три недели, знаем гораздо больше. (Под кратким «мы» я подразумеваю и себя, и Мишу, и читателя, который, повинуясь желанию узнать,