— Не преувеличивай, — сказал он. — Это отчасти растение, отчасти механизм. Ваша ошибка в том, что вы воспринимаете его как обычный механизм.
— По-моему, я слышу это не в первый раз. А почему бы не воспринимать?
— Жизненные цикл, — объяснил Олсинт. — Ритм. С машиной этого можно не учитывать, а с растением приходится. Обычное растение начинается с семени, вырастает до зрелости, производит новые семена и в конце концов умирает. Наше растение, разумеется, не таково. Семян оно вообще не производит, и, при должной заботе, не умрет. Но и у него есть некое подобие жизненного цикла.
Лорейна вздохнула.
— Мне бы хоть понять, что это: герань, подсолнечник или что другое?
Он ей об этом говорил, но девушка, как видно, предпочла забыть.
— Это не одно растение. Оно составлено из сотен, и даже я не знаю, каких. Лучшее качество одного, сильная сторона другого. Мы разобрали растения на части и сложили из них нечто новое. Так что оно просто — растение.
Ларейна переместила ноги в более удобную, но менее эстетичную позицию.
— С гидропоникой было проще, — заметила она.
— Верно, — признал Олсинт. — А старинное почвенное земледелие, если хочешь знать, еще проще. Сочетая растение с механизмом, мы делаем всего шаг-полтора вперед от гидропоники.
— Может, ты все-таки покажешь, что я делаю не так? — предложила она, вставая.
— Только еще одно напоследок, — ответил он. — Не забывай, что растение эволюционировало на планете. Мы, как ни стараемся, не в силах убедить его, что оно все еще на планете. Проще всего с освещением. Насколько нам известно, оно вполне может прожить под нашим, искусственным. С искусственной гравитацией дело другое. Ни я, ни физики не видят разницы, но растение ее замечает. Сколько-то оно может прожить на корабле, но потом его надо перенести на планету — на отдых. Влияют и другие вещи: вибрация, шум, возможно, что-то еще. Ты помнишь, как мне пришлось донимать нашего пилота, чтобы приглушил двигатель. Все это меняет необходимый растению цикл.
— Согласна, — нетерпеливо ответила девушка, подразумевая, в основном, что ей это безразлично. — Пойдем на него посмотрим.
Растение было машиной, а машина эта была растением. Оно занимало большое помещение посреди корабля. Это пространство не пропадало даром: растение могло бесконечно долго обеспечивать всю команду пищей.
Растение-механизм было развитием первых попыток преобразовывать в пищу сырую материю и энергию. Сначала использовали водоросли: выносливые и податливые. Но конечный продукт приходилось дополнительно обрабатывать, да и не все питательные вещества водоросли производили в нужной для человека пропорции.
Нашлись клетки более высокоразвитых растений, преобразовывавшие сырую материю в белки, витамины и тому подобное. Поначалу растение отращивало и несъедобные части: стебель иногда годился в пищу, иногда нет, то же с листьями и корнями. На планетах, где места хватало с избытком, это не имело значения. А вот на перенаселенных планетах, на планетах с ядовитыми атмосферами и, особенно, на кораблях, где дорожили каждым клочком свободного пространства, обычная методика не годилась. Растению-механизму оставили клетки, вырабатывавшие различные питательные вещества, а несъедобные части заменили механикой Вместо корней, воду и минеральные вещества втягивали насосы и фильтры. Стебли, доставлявшие эти вещества к листьям, заменили шлангами. От листьев, обеспечивавших фотосинтез, оставили только самые эффективные для этого процесса клетки. Не осталось семян, клубней, корней, мясистых стеблей, запасавших пищу. Их сменили сборочные поддоны. Ни пяди не пропадало даром: все, что производилось, было съедобным.
Имелась еще одна проблема: противоречие между различными по составу клетками и различными скоростями роста. Их отчасти удалось снять за счет механических частей, а остальное зависело от механика. Его работа была сродни работе управляющего. В некотором смысле растение-машина была не более чем сложной и прекрасно организованной фабрикой, где каждая клетка стала производственной единицей.
Олсинт шел по проходу. Повсюду виднелись пульты и датчики: велась подробная запись каждой стадии роста. И каждая запись была важна, и невозможно было свести их к простой формуле. Растение было в неплохом состоянии — если учесть, что, Ларейна несколько отступила от оставленных Олсинтом инструкций.
— Зачем уменьшать освещенность? — спросила она. — Мне казалось, эта часть при сильном свете растет лучше.
— Так и есть — в определенных пределах.
— Я держалась в этих пределах.
— Верно, но ты вот чего не учла. Растение, от которого взяты эти клетки, быстрее всего растет весной, но в это время оно не съедобно. Становится съедобным к концу лета. Я изменяю свет согласно условиям естественного роста.
Он почти убедил ее. Ларейна кивнула.
— А что это было за растение?
— Не знаю, — улыбнулся он. — Это дцатое поколение потомства некого растения, росшего когда-то на Земле.
Ларейн коснулась еще одного подправленного счетчика.
— А здесь ты уменьшил приток жидкости и перенаправил высвободившуюся к другой части — я даже не замечала, что они связаны.
— То же самое. Приток согласуется с условиями в дождливый и засушливый сезоны.
— Но ведь чем больше воды, тем лучше все растет.
— В общем, да, но к кактусам это не относится.
Она покачала головой.
— Сдаюсь. Еще и кактусы!
— Я не говорю, что это бывшие кактусы. Может быть и так, и тогда они весьма эффективны в заготовке воды и минералов из почвы — для использования листьями. Никаких листьев здесь, конечно, нет, но принципа это не меняет.
— Никогда мне этого не понять, — заявила Ларейн. — Кое-как справляться научусь, но за тобой мне не угнаться.
Она стояла совсем рядом. Это было приятно. Было бы приятно и кое-что вообразить, но Олсинт сдержал фантазию. На корабле были женатые пары, а были свободные мужчины и женщины. Но там, где мужчин втрое больше, чем женщин, складываются определенные обычаи, которые он подметил в первые же дни. Олсинт, в отличие от большинства, не собирался навеки оставаться на корабле. За полтора года он либо докажет свое, либо признает поражение.
В любом случае он уйдет с корабля. Уйдет ли за ним Ларейна? Он бы не поручился. Даже очень просто завязавшуюся связь бывает непросто разорвать. Будет еще время об этом подумать.
— Все нормально? — спросила девушка.
Он обвел глазами датчики, мысленно свел показания.
— Да — в разумных пределах.
— Хорошо, — сказала она. — Если не понадоблюсь здесь раньше, зайду через десять часов.
Он кивнул, и Ларейна ушла. Куда — можно было не спрашивать, он знал и так. Обнаружена неизвестная до сих пор солнечная система, и она поможет ее метить.
Обожженные руки болели, хотя большую часть работы взяла на себя Ларейна. Олсинт двинулся было к себе, но передумал и свернул к лазарету. Из всей команды он, не считая Ларейн, лучше всего знал Франклина, и надеялся услышать от него свежую точку зрения.
Франклин его ждал. Он получил докторскую степень на одной из планет, но на корабле редко вспоминали о рангах.
— Раненный герой возвращается, чтобы держать в искусных руках наше продовольственное снабжение! — провозгласил доктор при виде Олсинта.
Сарказм был не слишком дружеский, решил Олсинт. И молча положил ладони на стол. Он не строил из себя героя, он даже не был особенно упрям. Ему надо было настроить растение так, чтобы оно выдерживало трудные условия корабля-метчика, и он хотел только, чтобы испытание было честным.
— Вы разбираетесь в корабельных часах? — осторожно спросил он.
— За пятнадцать лет на метчике не припомню ни одного отказа. Надо думать, испортить их можно. — Франклин взглянул на пациента. — Очень жаль, что вам пришлось погубить свои, чтобы прорваться внутрь. Я бы хотел услышать мнение наших техников.
Мысли у них сходились, хотя Франклин делал из них противоположные выводы.
— Любопытно, не правда ли? — сдержанно заметил Олсинт. — Но я думал о том, что они ведь привязаны к табло счетчика команды.
Франклин прикусил губу.
— Об этом я не подумал.
— А я подумал. Пилот перед взлетом должен был проверить, все ли на месте. Если он проверял и видел, что меня нет, почему не подождал? А если не увидел, что на корабле меня нет, значит, и это устройство отказало. Верится с трудом.
Франклин наполнил жидкостью маленькую ванночку, кивнул на нее. Олсинт погрузил ладони в жидкость. Она жглась, но он видел, как на глазах заживают ожоги.
Врач, прищурясь, наблюдал за ним.
— На кораблях-метчиках служат добровольцы. Иначе нельзя, насильно выносить такое одиночество не заставишь. Любой из команды может в любой момент уйти. Многие так и поступают, особенно в первые три года. Но вы вот что учтите: вы практически обвинили кого-то из наших в попытке от вас избавиться. Я понимаю, вы говорите то, что думаете. И, будь у вас доказательства, я бы поверил. Но подозрения в первую очередь падают на одного человека.
Вот это Олсинт и хотел услышать. Он мысленно перебрал всех и не нашел никого подозрительного. Ему бы хоть какую подсказку.
— На кого? — спросил он.
— На вас, — ответил Франклин. — Пожелай я сбежать с корабля-метчика, я бы постарался обставить свой уход как можно изящней. Так, чтобы можно было потом рассказывать, будто это вышло нечаянно, против воли.
Этого следовало бы ожидать. Франклин гордился работой, в которой принимал участие. Что тут плохого — каждый вправе гордиться. Тому, кто не гордится, нечего с ней и связываться.
Однако для Олсинта это многое меняло. Он оказался на корабле-метчике по своим причинам — потому что вывел несколько линий растительных клеток, особенно подходящих для использования на таких кораблях.
Неизвестно, почему, но растения на кораблях-метчиках неизменно погибали. Эти корабли возвращались для дозаправки на обитаемых планетах с целехонькими машинами и мертвыми растениями. Приходилось заменять растительные клетки. Не то, чтобы этот материал так уж дорого стоил. Но доведение новых клеток до рабочего состояния требовало времени, а вот время обходилось дорого. Отсюда и возникали проблемы. Растительные клетки не соберешь в единое целое, как собирают двигатели. Выведенные Олсинтом культуры были гораздо более дорогостоящими, и испытать их можно было только в деле. Ботаник добился от Исследовательского Бюро разрешения установить свое растение на корабле и испытывать в течение двух лет. Если растение проживет такой срок, значит, он в самом деле создал что-то стоящее.