— Может, так и сделаю, — ответил я, споласкивая руки над мойкой. — А ты пойдешь?
— Конечно, нет! Что я буду делать в толпе? С тем же успехом можно посмотреть отсюда.
Конечно, можно, но это было бы не то. Все мои знакомые собирались пойти. Я перед выходом переодел рубашку. Взял тряпочку и стер пыль с ботинок. Не то, чтобы я хотел себя занять, или принарядиться, или еще что. Просто мне казалось, что так надо.
На улицах менялась свет и тень, на небе собралось несколько больших облаков.
Одна машина притормозила рядом со мной. Опустилось стекло, ко мне высунулся Джек Гудвин.
— Идешь в город?
— Ага.
— Хочешь, подвезу?
— Ясное дело.
На самом деле я не хотел. Я бы лучше шел пешком и смотрел по сторонам.
Когда я влез в машину, Джек Гудвин ухмыльнулся. У него волосы седые, там, где еще остались. А остальное — лысина. Он осмотрел меня с головы до ног.
— А где кометы на погонах? — серьезно спросил он.
— Никогда не носил, — ответил я. Некоторым кажется, что все, кому нет семнадцати — дети малые.
— А надо бы, — сказал он.
— Может и так, — кивнул я. Надо было идти пешком.
Никогда не думал, что день будет тянуться так медленно. Наверное, надо было поспать допоздна, а потом заняться каким-нибудь делом. Было еще хуже, чем когда ты уже надел форму, а матч все не начинается. На поле хоть тренер есть, он командует, проводит разминку.
Джек Гудвин остановился на светофоре. Я подумал, не выйти ли, но не стал. Двинувшись дальше, Джек снова ухмыльнулся.
— Не удивительно, что ты не в себе, — сказал он. — Всем неспокойно. Если бы знать точно, хоть по радио…
— Какое там радио, — сказал я. — Все расчеты проверены.
— Конечно, но что-то могли не учесть. Или… не знаю. Мало ли что может сорваться.
Он все говорил и говорил, только я больше не слушал. Мы с Хови и Полом уже сто раз это обсудили.
— Спасибо, — сказал я, когда он остановился.
— Не стоит благодарности, — ответил он и чуть не задел тротуар задним бампером, трогая с места. Машина у него была новенькая, и водит он вовсе не плохо — может, просто волновался.
Я прошел к киоску и стал рассматривать журналы и книжки. Старая леди Симпсон не спросила, что я хочу купить и не стала меня гнать. Ей было не до того: спорила с покупателями. И все равно — это она в первый раз на меня даже не взглянула. Отличный случай посмотреть то, чего никогда не смогу купить. Только смотреть там оказалось нечего.
Мне захотелось пить. Я выпил коки, но пить все равно хотелось. Я попросил стакан воды, выпил и пошел дальше.
В уличной витрине был установлен телевизор. Я посмотрел. Показывали улицы индийского города. Все смотрели вверх. Потом пошли кадры со всей земли: Италия, Китай, Бразилия… Если бы не одежда, никакой разницы. Все смотрели вверх.
И я стал смотреть. Я только теперь заметил, что небо немного хмурится. Большие кучевые облака прошли, но так стало еще хуже. Я понадеялся, что ко времени проясниться. Хотя это ничего не меняло. Народу было больше, чем обычно по субботам, и в то же время тише. Люди занимались покупками, но покупали мало или второпях. Все боялись пропустить. Все одним глазом косили в список покупок, а другим на часы.
Мы с Хови и Полом встретились на улице, кивнули друг другу, о чем-то заговорили. Подошли еще несколько ребят из нашей школы. Мы собрались вместе. Время подходило — и от минуты до минуты время тянулось все дольше.
Я взглянул на часы Пола. Он говорил, что они и на минуту не врут. Я решил, что еще есть время купить леденец. Мне вдруг захотелось есть. Не знаю, с чего бы. Я не так давно плотно подзаправился, и вот снова голодный. В кондитерской к прилавку пришлось проталкиваться. Люди выходили наружу. Не только покупатели: продавцы и хозяин тоже. Там внутри был большой телевизор, но на него никто и смотреть не хотел. Хотели, когда это случится, быть под небом. Чтобы не просто видеть, но участвовать. Кондитерская опустела. Не закрылась — опустела.
Я развернулся и бросился за остальными. Только бы не пропустить! Оставалось еще несколько минут, но вдруг в расчетах ошибка? Я понимал, что бы это означало, но все равно должен был видеть, хоть умри.
Теперь уже все смотрели вверх — думаю, все люди земли. Было тихо, слышно, как они дышат.
А потом это случилось: вспышка в небе, серебристая полоска, полоса пара, какой еще не оставлял ни один самолет. Небо раскололось, и все исчезло еще до того, как до нас дошла звуковая волна. Никто ничего не сказал. Мы стояли, молчали, и, когда рокот замолк, стали распрямляться. Но след в небе уходил далеко-далеко. Он обогнет всю землю, прежде чем оборваться где-то над пустыней. Я заметил нашего учителя физики — тот хотел улыбнуться, но не мог. И еще аптекаря, которых хотел стать ученым-химиком, но не дотянул.
Старый Фред Батлер, что водит автобус в Оранж-Пойнт и в Кинг-Сити, прищелкнул пальцами.
— Добрался! — прошептал он. — До самого Марса и обратно. Цел-невредим и точно по расписанию.
Он подпрыгнул, заскакал. Он впервые за несколько лет так далеко оторвался от земли. И выше ему не подняться, разве что на лифте. А я знал, что он терпеть не может лифтов.
Загудели фабричные сирены. Они трубили громче Гавриила. Хотел бы я знать, услышал ли он.
Я облапил первого, кто подвернулся, и стал обниматься. Разобрал, что это задавака-девчонка из соседнего квартала, только когда она тоже меня обняла и полезла целоваться. Мы орали, перекрикивая гудки. Имели право.
Все было, как писали в газетах. Земле конец. Дальше начиналась вселенная.
КОРОЛЕВА ПЛАТЬЕВ
Монетки выскользнули из руки. Одну он подхватил в воздухе, остальные раскатились по земле. Он, рискуя оказаться растоптанным, стал подбирать. В спину ему угодили коленом, и он разогнулся, держа между пальцами маленькую карточку.
Налетевший на него прохожий уже скрылся в толпе. Бен Дуранжо дернулся было за ним, но остановил себя, пожал плечами. Случайность. Лучше на этом и остановиться.
Зажатая в пальцах карточка тоже попала к нему случайно. Прежде, чем выбросить, он из любопытства просмотрел. Под грязью бесчисленных подошв читалось приглашение. Светский прием, причем имя почетной гостьи было ему знакомо.
Бен Дуранжо прибыл на Землю с Венеры. Для третьего поколения Венера была родиной, а такие названия как Париж, Нью-Йорк, Лос-Анджелес — чуждой экзотикой. Городские улицы залиты солнцем — на его пасмурной планете о таком и слыхом не слыхали. Пляжи, где можно плавать без бронированного скафандра, не опасаясь стремительной подводной смерти. А по ночам над головой часто можно увидеть звезды.
Все это было изумительно, но кое-что за эти полгода осталось для него недосягаемым. На Венере он мечтал об апельсинах, горячем джазе, коньяке и… о королеве платьев Алетте. Малыми радостями ему довелось насладиться, но об Алетте при его скромном жалованьи оставалось только мечтать.
А теперь к нему в руки попало приглашение на вечер, где она была почетной гостьей. Бен заботливо спрятал свое сокровище и раздумал навещать темноволосую девушку, работавшую с ним в одной лаборатории. Вместо этого он отправился домой и полночи отмывал карточку, приводя ее в исходное состояние.
Здесь были и мужчины, но Бен их не замечал. А в основном — женщины, одетые, разодетые и раздетые. Блиставшие природной и искусственной красотой, со смеющимися глазами или замороженные, нарядившиеся с фантазией и подозревавшие мужчин в отсутствии оной. Он пытался распознать модели, созданные Алеттой — и не сумел.
Вдруг он увидел ее и забыл о других. Едва она вошла, толпа всколыхнулась — как всегда. Сколько бы ей не платили, лучшие свои работы Алетта оставляла для себя. Рассказывали, что иные женщины возмущались ее обычаем — и все равно раз за разом возвращались к ней. Она стояла на высоте, где соперниц не было.
Бен Дурнажо, скромный двадцатипятилетний химик, знал о ней все, что можно было узнать. Читал все, что о ней писали и слышал многое, что закон не позволил отправить в печать.
Для Бена она была символом — того рода, какие больше интересовали молодого Бенвенуто Челлини, а не Фрейда.
В тридцать пять лет она стала первой в мире модельеров. Неизвестно, много ли значила для нее эта честь, но возраст не значил ничего. Она меняла возраст по настроению, иногда выбирая шестнадцать, но никогда — сорок. Она не выходила замуж и не собиралась. Никто еще не обвинил ее в моногамии. Она выбирала мужчин по прихоти и отбрасывала так же. Мужчины не возражали, а если возражали женщины, у нее имелось свое оружие. Ее не зря назвали королевой платьев.
Дуранжо оставил женщину, с которой пытался завязать разговор, и последовал за Алеттой. На ней было нечто голубое и туманное. Что именно, он не заметил. Он держался поодаль. Когда она брала мартини, он тоже брал, дождавшись своей очереди. Когда она вышла на террасу, он выскользнул туда же через другую дверь и исподтишка наблюдал за нею. Ему было показалось, что платье у нее открытое, но нет; мягкая ткань с бронзовым отливом обнимала ее плечи, защищая от вечернего бриза.
Она вернулась в зал, а он замешкался, на несколько секунд потеряв ее из вида, главным образом потому, что платье на ней изменилось. Теперь оно было ослепительно белым. Конечно, на самом деле оно не менялось, это была одна из хитростей, которых не повторить никому из ее конкурентов.
Потом он увидел, как она танцует с кем-то из важных гостей. Дуранжо не сразу узнал в нем президента «Ракет Трех Планет». Серьезный соперник, и, как ни хотелось Бену с ней заговорить, он решил выждать. Держался на заднем плане и старался не выпускать ее из поля зрения.
Позже — он и не заметил, как прошло время — она вовсе исчезла. Только что была здесь, и вот уже нет. Они принялся за поиски. За ним держалась девушка в скромном красном платье — в друге время он бы заинтересовался, но сейчас нельзя было отвлекаться. На Террасе Алетты не обнаружилось.
Ее не было ни в одном из тех мест, куда он мог войти. Оставался сад, но если бы Бена застали там, могло выйти неловко. Он все же решился и вышел из здания. Девушка в красном платье не отставала. Рассмотрев ее, Бен встал как вкопанный.