Я реально невообразимый мудак.
Риэлтор, не замечая моей единоличной вечеринки ненависти к себе, сразу же оживляется.
— Замечательно. К вечеру я подготовлю все документы.
Пятью минутами позже я выхожу из стеклянных дверей лобби на улицу и вдыхаю теплый июльский воздух. В квартале отсюда есть трамвайная остановка, так что туда я и двигаю. Я хочу просто вернуться в отель и остаток дня ничего не делать, но, забравшись в трамвай, отменяю это решение.
Хватит киснуть в печали. У нас с Каниннгом все позади. Через несколько дней я с головой погружусь в тренировки, и времени на исследование своего нового дома у меня не останется.
Я перехватываю обед в маленьком кафе, выходящем на озеро, потом какое-то время брожу по окрестностям, слегка изумленный своим новым районом. Тут так чисто на улицах, а народ такой вежливый. И не сосчитать, сколько раз я услышал «прошу прощения», «извините» и «большое спасибо» за свою двухчасовую прогулку.
В конце концов я возвращаюсь в отель, где, по-быстрому приняв душ, перехожу к следующему пункту в списке дел на сегодня. Написать агенту — готово. Найти квартиру — готово.
Теперь — звонок папе. Вот уж жду не дождусь.
Я набираю наш бостонский номер, потом, заранее страшась его голоса, сажусь на кровать. Но трубку берет моя мама.
— Райан, так приятно слышать тебя, — говорит она своим сухим, безэмоциональным голосом.
О да, уверен, она просто в восторге.
— Привет, мам. Как дела в Бостоне?
— Неплохо. На самом деле я только зашла. Была на собрании исторического общества. Мы обсуждали с городом вопрос восстановления старой библиотеки на Вашингтон-стрит.
— Интересно. — Если бы. — Папа дома?
— Да. Сейчас я позвоню ему по интеркому.
Угу. У нас дома на Бикон-Хилл в каждой комнате установлены интеркомы, потому что именно так общаются между собой богатые люди. Разве у них есть время отвлекаться от пересчитывания кучи бабла на то, чтобы отнести в соседнюю комнату телефон?
Через минуту меня прохладно приветствует мой отец.
— Что такое, Райан?
И тебе здравствуй, папа.
— Привет. Просто хотел поговорить с тобой об интервью Sports Illustrated.
Он немедленно настораживается.
— А что с ним?
— Я не стану давать его, пап. — Я делаю паузу. Он молчит, и я торопливо вставляю: — Первые сезоны слишком непредсказуемы.
— Понятно. — В его голосе появляется резкость. — И это никак не связано с желанием утаить от журнала свои… увлечения?
— Дело не в этом, — настаиваю я. — Я не хочу, чтобы за мной весь сезон ходил журналист, особенно если этот сезон станет провальным. — Я стискиваю зубы. — Что до моих увлечений, то можешь не беспокоиться. В настоящий момент этой проблемы не существует.
— Понятно, — произносит он снова. — Выходит, это все-таки был просто период. — В его тоне самодовольство.
Да, пап. Просто период. Моя ориентация — сама моя суть — это просто период.
Горечь, угрожая удушить меня, забивает мне горло. Не сейчас, отец. Никогда. Но особенно не сейчас.
— Короче, спасибо за предоставленную возможность, но этому интервью не бывать. Поблагодари, пожалуйста, за меня своего друга.
Я, не прощаясь, вешаю трубку, потом вскакиваю на ноги, борясь с желанием что-нибудь расколошматить. Я плохой человек, раз не перевариваю своих родителей, да? Нет, раз я их ненавижу? Иногда мне кажется, что за свои мысли я попаду прямо в ад.
Закусив изнутри щеку, я обвожу взглядом гостиничный номер. Можно, наверное, посмотреть телевизор. Заказать в номер поесть. Что-нибудь сделать, чтобы отвлечься от мыслей о Джейми, от родителей, от пиздеца в своей жизни.
Но у меня такое чувство, будто стены надвигаются на меня. Мне нужно выбраться из этого номера. Мне нужно выбраться из своей головы.
Я хватаю бумажник и карточку-ключ, засовываю все это в карман и выгружаюсь из отеля на улицу, а там останавливаюсь посреди тротуара, потому что не представляю, куда тут идти. Прикидываю, не заглянуть ли в бар через дорогу, но опасаюсь, что на одном бокале не остановлюсь. В свой первый вечер в Торонто я вусмерть надрался, а после всю ночь то стоял на коленях над унитазом, пока меня выворачивало наизнанку, то лежал на кровати, свернувшись калачиком и тоскуя о Джейми. Превращать это в привычку я не хочу.
Я начинаю идти. Сейчас восемь вечера, будний день, так что магазины еще работают, а на улицах много людей. Но ничто и никто не вызывает у меня интереса. И я иду дальше. Иду и иду, пока мое внимание не привлекает неоновая вывеска вдалеке.
Тату-салон манит меня, словно свет в конце тоннеля. Ноги сами собой идут в его сторону, и в конце концов я внезапно оказываюсь перед входом.
Я уже давно подумывал о новой татуировке, но раньше то, что я хочу на себе видеть, казалось слишком сопливым. Теперь же моя идея отдает горечью.
Секунду поколебавшись, я изучаю табличку с часами работы. Салон закрывается в девять. Сейчас восемь двадцать. Скорее всего, у мастера не хватит времени на прием, но почему бы и не проверить? Импульсивные решения — это мое.
Когда я переступаю порог, над дверью звякает колокольчик, и из-за стойки выглядывает длинноволосый парень. На нем черная майка. Развалившись в кресле, он держит на коленях журнал. Его шея, плечи и руки сплошь покрыты татуировками.
— Привет, — говорит он непринужденно. — Чем могу помочь?
— Без записи можно? — спрашиваю я.
— Да, но это зависит от сложности и размера. Некоторые за один раз не набьешь. — Он бросает взгляд на татуировки, торчащие из-под моих рукавов. — Но ты, наверное, и так это знаешь.
Я оглядываюсь, рассматривая фотографии, которыми увешены стены. Среди них есть несколько невероятных работ.
— Это все сделал ты?
— А то. — Он ухмыляется. — Хочешь что-нибудь из примеров?
— Нет, кое-что очень простое. — Я показываю свое правое запястье. — Строчку текста вот тут.
— Такое сделаем без проблем. — Он откладывает журнал и поднимается на ноги, затем озвучивает мне цены.
Они оказываются терпимыми, плюс парень располагает к себе, и потому, когда он приглашает меня вглубь помещения, я без лишних вопросов иду за ним следом.
Он уводит меня за темную ширму на свое рабочее место. Здесь чисто, ничего лишнего. Это хороший знак.
— Я Вин, — говорит он.
Я выгибаю бровь.
— Часом, не Дизель?
— Нет, — хмыкает он. — Романо. Вин — это сокращенное от Винченцо. Мои родители итальянцы.
— Я Вес.
Мы пожимаем друг другу руки, и он показывает на кресло.
— Садись. — Когда я сажусь, он закатывает рукава и спрашивает: — Так какой текст ты хочешь набить?
Я лезу в карман за телефоном. Открываю запись в блокноте, затем показываю ему.
— Вот эти вот цифры.
Он изучает экран.
— Набить прямо цифрами или словами?
— Цифрами.
— Размер?
— Может, с полдюйма?
Кивнув, Вин берется за ручку и переписывает цифры в блокнот, после чего возвращает мне сотовый. Ручка летает по бумаге, пока он рисует эскиз. Через минуту он показывает мне, что получилось.
— Как-то вот так?
Я киваю.
— Отлично.
— Тебе легко угодить. — Под моим придирчивым взглядом он быстро перемещается по салону, доставая необходимые инструменты. Я рад видеть, что медицинская игла, которую он приносит, запечатана в упаковку. Значит, использованные иглы в салоне выбрасывают.
Наконец Вин садится напротив. Со щелчком надевает пару перчаток из латекса, затем достает из упаковки иглу и тянется за машинкой.
— Так где это? — спрашивает он.
Я морщу лоб.
— Где что?
Он протирает мое запястье дезинфицирующим раствором.
— Эти цифры… Это же широта и долгота, верно? Координаты. Куда я попаду, если поищу их на карте?
— В Лейк-Плэсид, — говорю я угрюмо.
— О. — Он выглядит заинтригованным. — Почему Лейк-Плэсид? Если что, не стесняйся попросить меня не лезть не в свое дело.
Я сглатываю.
— Нет, все нормально. Просто это место имеет для меня большое значение. Вот и все. Я провел там лучшие летние месяцы своей жизни.
Вин наливает черную краску в один из пластиковых стаканчиков на подносе перед собой.
— Ненавижу лето.
Непроизвольно я усмехаюсь. От тех, кто по шесть месяцев в году терпит морозные канадские зимы, можно было бы ожидать больше любви к жаркой погоде.
— Почему?
— Потому что лето всегда заканчивается. — Он понуро вздыхает. — Сколько оно длится? Два месяца, три? А после уходит, и нам остается снова дрожать в наших длинных подштанниках. Лето — конкретный обломщик. — Он пожимает плечами и повторяет сам себя: — Оно вечно заканчивается.
Он прав. Лето всегда заканчивается.
Глава 36Джейми
Я справляюсь с собеседованием блестяще. Никакого бахвальства — это чистая правда.
Биллу Брэддоку, моему потенциальному боссу, около сорока, а еще он отличный парень. Это я понимаю достаточно быстро. Мы только что сорок минут обсуждали методы обучения форвардов быть более ответственными в плане защиты. У Билла горят глаза, когда он говорит о стратегии.
Я хочу эту работу. Очень хочу.
— Извини, — говорит Билл. — Я опять немного увлекся.
— Все нормально, — отвечаю я. — В том и загвоздка, верно? Как научить детей расслабляться, чтобы они эффективнее отрабатывали в защите.
Он с энтузиазмом кивает.
— Слушай, я смотрел твои записи и… Как ты развил в себе такое спокойствие?
— А. — Я издаю смешок. — Я младший из шестерых детей. Родился и попал прямо в хаос. Так что по-другому я попросту не умею.
В ответ Брэддок смеется. Даже хлопает себя по коленке.
— Уморительно. Это когда-нибудь выходило тебе боком?
— Конечно. Когда у тебя шестеро детей, ты постоянно кого-то теряешь. Обычно самого младшего. Помню, как стоял в магазине, выбирая себе хлопья на завтрак, потом оглянулся, а никого рядом нет. Еще однажды меня забыли на остановке около озера Тахо. Родители проехали минимум миль пятнадцать, прежде чем поняли, что в машине не хватает меня.