Я выбрала светскую клятву – по мнению Кита, свидетельству тех, кто клялся, положив руку на Библию, доверять не стоило ввиду крайней тупости очевидца – и, как попугай, повторила необходимые слова, глядя на большой тускло позолоченный рельефный герб позади судьи: лев и единорог держатся за корону. Они отнимают ее друг у друга или поддерживают, чтобы не упала? Как хочешь, так и толкуй.
– Спасибо, что пришли, мисс Лэнгиш, – заговорил Натаниэль Полглейз. У него был акцент местного уроженца, и мою фамилию он произнес неправильно. – Не расскажете немного о себе до того, как начнете? Кем работаете, где учились и тому подобное.
– Училась в Кройдоне. У меня десять зачетов, по трем предметам высший балл, – начала я, чувствуя себя подростком. Именно тогда я в последний раз перечисляла все эти заслуги. – Изучала социологию и феминологию в Лондонском Королевском колледже, окончила в прошлом году. Сейчас у меня временная должность в Сити, в отделе рекламы.
Похоже, усеченный вариант резюме его устроил. Затем наводящими вопросами обвинитель помог мне изложить мою версию событий, которая почти совпадала с тем, что я рассказала полиции еще в августе. Рассказ звучал заученно, нелепо. Я смотрела на присяжных, желая понять, какое впечатление производят на них мои показания. Странным образом мои слова теряли всю силу и выразительность в этом стерильном зале. В полицейской будке все было иначе. Присяжных моя речь, кажется, не вдохновила. Я не смогу помочь Бесс, подумала я, подойдя к той части рассказа, где подобрала кошелек. Присяжные меня не слушают, и я не знаю, как это исправить.
Я думала, перед перекрестным допросом дадут отдышаться, но адвокат Балкомба вскочила на ноги еще до того, как Полглейз вернулся на место. Она тут же завоевала расположение присяжных, да и мое тоже.
– Мисс Лэнг-риш, – четко сказала она, тем самым обратив внимание на ошибку Полглейза, – когда потерпевшая вам сообщила, что ее изнасиловали?
Сперва я не поняла, к чему она клонит.
– Она не сообщила, в смысле, она почти ничего не сказала…
– Кто первый заявил о том, что это изнасилование?
Кровь забурлила в жилах. Теперь-то я поняла, к чему она клонит.
– Думаю, что я… Не заявила, просто дала название тому, что видела.
– То есть потерпевшая мисс Тейлор не сказала о том, что ее изнасиловали, принудили или что-то подобное до того, как вы вызвали полицию?
– Нет, тогда не говорила.
– То есть она сказала, что ее изнасиловали, только после того, как они приехали?
Адвокат сверлила меня глазами. Почему все пошло вкривь и вкось, да еще так быстро?
– Нет, но…
– То есть потерпевшая не говорила об изнасиловании. Выходит, вы самостоятельно пришли к этому заключению.
Я уперлась руками в трибуну.
– Вообще-то, он первый сказал, – я бросила взгляд на скамью подсудимых. – Он сказал: «Ты все не так поняла», он первый начал оправдываться.
Фиона Прайс заложила руки в карманы мантии, зацепившись за края большими пальцами, и подняла тонкую бровь, глядя на присяжных.
– Значит, он не говорил, что это изнасилование, он сказал буквально следующее: «ты все не так поняла».
– Потому что он знал, что это было.
Во мне росла горячая волна.
– Вы не ответили на вопрос. То есть он заявил о своей невиновности, не так ли? «Ты все не так поняла». Верно?
– Да, но…
Именно так говорят люди, когда ловишь их на месте преступления. Так говорят дети, если их застигли за поеданием печенья, пусть у них весь рот и все руки в крошках. Но к тому времени, как я сформулировала эту мысль, Прайс задала другой вопрос:
– Выходит, ответчик мистер Балкомб говорил правду, заявляя о невиновности, потому что понял, что вы неправильно интерпретируете ситуацию, и поспешил разуверить вас. Так?
– Нет.
Под мышками стало совсем мокро, и я порадовалась, что надела темное платье.
– Но вы уже составили собственное мнение.
– Дело не во мнении. Ты понимаешь, что происходит, когда видишь это.
– Вы прервали секс по обоюдному согласию, разве нет? Страстный, сильный, имевший место между двумя взрослыми людьми.
– Я знаю, что видела.
– Вы видели половой акт, мисс Лэнгриш. Вы были там в момент проникновения? В тот момент, когда согласие якобы не было дано?
Лоб взмок. Я подняла было руку, однако передумала, только спросила себя, видят ли присяжные тонкую струйку, сбегавшую по лицу. Фиона Прайс явно видела.
– Ответ вам известен – нет.
– Следовательно, только те двое могут знать, было согласие или нет?
Пусть у меня и не было юридического образования, зато на моей стороне правда.
– Нет, это не так. Вы не видели их лиц. Он был в ярости. А она лежала лицом вниз, в грязи и в слезах, у нее даже из носа текло.
– Что ж, запомню на будущее, что неутертый нос – доказательство изнасилования.
В глазах защипало. Не из-за того, что меня уели, а из-за Бесс. Если они так вели себя со мной, что уж говорить о ней.
– Мисс Прайс! – Предупреждение судьи промазало мимо цели, клуша на скамье присяжных ухмыльнулась.
– Ваша честь. – Фиона Прайс склонила голову, как бы принося извинения, затем снова навела на меня прожекторы глаз. – Мисс Лэнгриш, когда потерпевшая подала знак, что заметила вас?
Я вспомнила отсутствующий взгляд Бесс. Когда она осознала, что я смотрю на них? Невозможно сказать. Все непостижимо растянулось во времени.
– Через несколько секунд.
По лицу Прайс я поняла, что зря так сказала.
– То есть на какой-то момент она растерялась?
Я потеряла дар речи. Как можно найти слова для того, что я видела? Бесс словно отгородилась от всего. Прайс там не было. Как она смеет утверждать, что это от удовольствия?
– Она от страха не могла пошевелиться! Он причинял ей боль! – В моем голосе проступили визгливые нотки.
– Мисс Лэнгриш… – перебила Прайс, но я все говорила, слова как будто мчались перед глазами, как на экране.
– Он держал ее за волосы – намотал на кулак, а она все твердила: «Нет-нет, не надо».
Натаниэль Полглейз резко вскинул голову, и парик слетел. Текст перед глазами обрывается. Мои слова висят в воздухе, на виду у всех.
Фиона Прайс змеей скользнула ко мне.
– Прошу прощения, не расслышала. Можете повторить последнюю фразу?
За моей спиной будто что-то упало.
– Она говорила: «Не надо».
Я постаралась сказать это так твердо, как только могла, но тело выдало правду: по лицу струился пот. Не знаю, на кого я была похожа со стороны.
– Минуточку, ваша честь! Я хотела бы заглянуть в первоначальные показания свидетельницы, зафиксированные в полицейском протоколе.
Прайс надела очки и вперилась глазами в документ, будто видела его впервые, хотя наверняка знала его наизусть.
– Можете припомнить, говорили ли вы о том, что потерпевшая использовала слово «нет», когда вас допрашивал мой уважаемый коллега со стороны обвинения?
– Не помню.
«Она хочет меня опозорить», – мелькнула в голове мысль. Я успела сообразить, что это не так, только когда она протянула мне мои же показания. Прайс слишком умна. Она аккуратно подводит к тому, чтобы я опозорилась сама.
– Пожалуйста, прочитайте ваши показания и скажите присяжным, где вы упомянули о том, что потерпевшая твердила «нет».
Я пробежала страницы невидящим взором, хотя прекрасно понимала, что там ничего подобного быть не может.
– Это ваши показания?
– Да.
– Когда их записали?
– Сразу после того, как все случилось. В полицейской будке.
«Сразу после того, как он ее изнасиловал», – хотелось мне сказать, но я знала, что присяжные увидят лишь еще один признак предубеждения. Я и так наворотила дел.
– Сразу после предполагаемого изнасилования. Пожалуйста, прочтите вслух третий абзац снизу. Страница сто десять, ваша честь, третий параграф снизу.
Я прочла с запинкой, как последняя из отстающих в классе:
– Она ничего не говорила, только поскуливала.
– Она ничего не говорила, только поскуливала? Так вы заявили полиции сразу после случившегося?
– Да.
Ком в горле, наверное, был виден с самой последней скамейки для зрителей.
– Между поскуливанием и словом «нет» есть разница, не так ли?
– Да, – почти прошептала я. Глаза были на мокром месте, я с трудом сдержалась.
– А если бы она что-то сказала, вы бы заявили об этом полиции, потому что слова трудно не так понять или позабыть, ведь правда?
Я покачала головой, но не так твердо, как хотелось бы, потому что еще боялась, что прольются слезы.
– И все же вы только что заявили суду, что отчетливо слышали, как потерпевшая сказала «не надо». Вы согласны с тем, что правдивым может быть лишь одно из этих утверждений, мисс Лэнгриш?
Шансы выправить положение были ничтожны, но я ухватилась за соломинку.
– Я имела в виду, что слышала, как она скулит «не надо».
Брови Фионы Прайс взлетели под парик.
– Вы умная девушка, вы должны понимать, насколько важны эти слова в подобных делах, однако вы не упомянули об этом, когда давали показания сразу же после предполагаемого нападения?
Оставалось лишь пожать плечами. Глядя под ноги, я только теперь поняла, что имеют в виду люди, когда говорят, что хотят провалиться под землю. «Давай, – думала я, глядя на синий ворсистый ковер, – расступись, пускай разверзнется пропасть. Спаси меня от позора».
– И вдруг они внезапно всплыли у вас в памяти во время перекрестного допроса?
– Но она так сказала. Она говорила: «Не надо».
«Могла сказать», – это уже про себя. Могла и должна была сказать. Если бы могла говорить.
Прайс помолчала, затем сменила тактику:
– Как бы вы описали атмосферу, приведшую к предполагаемому нападению?
Я обрадовалась передышке, даже временной, и проглотила комок в горле.
– Распущенная? Гедонистская?
– Нет. Было довольно тихо – для фестиваля. Мирная обстановка.
– Вы же только что наблюдали затмение, играла музыка, все находились в приподнятом состоянии духа, разве нет?