– Все в порядке, они на крыше!
Затем громче:
– Пожарные уже едут!
Мы не могли ответить – нам едва хватало сил дышать. Пахло жареным мясом. Я удивилась: неужели кто-то готовит в такой час, все рестораны давно закрыты. Однако, взглянув на Кита, я поняла, что запах шел от его левой ладони.
Район заполнили машины с синими мигалками. Пожарные сдвигали лестницы, скручивали шланги. Мы с Китом сидели у «Скорой помощи» с кислородными масками, на плечи нам набросили одеяла. Один из медиков занимался ладонью Кита, другой звонил в больницу. Во всем виновата я. Рисковала жизнью из-за фотографии.
– Владельцу дома придется отвечать, – сказал какой-то пожарный, стягивая каску. По закопченному лицу текли струйки пота. – Сто процентов, проводка замкнула. Что там еще может загореться, на лестничной клетке? Небось, лет шестьдесят не меняли.
– Сильный ожог, – покачал головой медик, накладывая Киту на ладонь повязку; тот тихо поскуливал от боли. На его бледном восковом лбу выступили крупные капли. Слышно было, как Кит скрипит зубами, пытаясь не кричать.
– Видимо, ухватились за эту ручку как следует… Хотя, с другой стороны, если бы не ухватились, поджарились бы заживо.
К нам подошел другой пожарный.
– Мы нашли, из-за чего начался пожар. – Он вытянул ладонь в перчатке, на которой лежал крошечный розовый диск. Я тут же узнала свечу «Кровь розы» – точнее, то, что от нее осталось. Она до сих пор источала аромат.
– Будь моя воля, я бы такие свечи запретил! Хуже непотушенных окурков. Столько пожаров из-за них! – Пожарный наклонился к нам, словно мы были провинившимися детьми. – Серьезно, кто из вас додумался зажечь свечу на лестничной площадке?
– Зачем ты…
– Ты что, с ума сошла…
Начали одновременно мы с Китом, замерев на полуслове.
– Я не зажигал.
– Я тоже.
В звенящей тишине к нам обоим пришла та же мысль. Кроме Лин и Мак, лишь один человек знал, где мы живем, знал, где хранятся свечи. Знала. Я вспомнила странную тревогу, охватившую меня, когда я оставляла Бесс в нашей квартире. У нее было восемь часов на то, чтобы сделать запасной ключ.
С самого начала она решила держать все под контролем.
Пожарный изменился в лице.
– То есть это не вы? Точно?
– Точно! – откликнулись мы хором.
Он кивнул, будто отвечая самому себе на невысказанный вопрос.
– Дело серьезное. Потребуется экспертиза, чтобы найти следы проникновения. Над кафе по соседству висят камеры, может, на них что-то есть. Вам нужно написать заявление в полицию… Ждите здесь, – как будто у нас был выбор, – а я позвоню коллегам.
Он ушел. Мы сидели в оцепенении, глядя, как пожарные снуют вокруг дымящегося дома.
Я наконец поняла, как далеко завела меня наивность, – соврала в суде под присягой, рисковала отношениями с Китом, даже жизнью. Вздохнув глубоко, насколько позволили обожженные легкие, я сказала ему:
– Да, это не поджог, а покушение на убийство.
Полное затмение
Глава 39
ЛОРА
28 сентября 2000-го
Спустя неделю после пожара я нарезала круги по Клэпхем-Коммон за рулем старого фургончика Лин в поисках парковки. Кит сидел рядом; его ладонь до сих пор была перебинтована. С третьей попытки я обнаружила свободный клочок прямо рядом с квартирой и сумела припарковаться, не стесав краску на соседних машинах. Затем мы скормили аппарату монет, обеспечивших нам два часа времени.
– Я как будто жду, что она сидит на пороге, – сказала я, отперев дверь.
Полиция не арестовала Бесс. Ее допросили, но оснований привлечь к суду не нашлось. Свидетелей не было; выяснилось, что камеры на кафе – всего лишь муляж. Пожарные выломали дверь, чтобы добраться до источника огня, так что следов проникновения не осталось. Я покорно вынесла гнев Кита – «да как ты могла оставить незнакомого человека у нас дома!», рассказав ему о том, что Бесс могла сделать запасной ключ, однако никто из слесарей по соседству копию с ключа не делал. Следы ДНК Бесс были по всему дому, она ведь постоянно у нас гостила. Ей не могли запретить нас преследовать. Бездонный колодец моего сочувствия пересох.
Она не сидела на пороге. Та же дверь, только новый замок. Под дверью – пустая картонная коробка и лужица засохшей рвоты. Почерневшее заколоченное окно кухни напомнило о разыгравшейся драме. Меня волной накрыла усталость. Кофеин и напряжение вдруг отпустили в один момент. Я не спала ни единой ночи после пожара, не из-за страха – было еще слишком рано, – из-за мыслей о том, что нам теперь делать. Просчеты возможных вариантов занимали долгие часы. Я лежала без сна на разложенном диване в свободной комнате в доме Адель и думала, что завтра все сделаю, но дни были наполнены визитами в больницу, поиском квартиры и долгими телефонными разговорами с представителями страховой компании и хозяином.
Первым делом почти сразу же, как вышел из больницы, Кит уладил вопрос с почтой – все письма приходили на адрес Адель. Я следовала прежнему ежеутреннему ритуалу – проверяла ее коврик под дверью.
Здесь в Клэпхеме скопились обычные рекламные листовки. На лестнице воняло гарью, стены покрывал толстый слой копоти. Ковер до сих пор не высох, на нем стояли лужи грязной воды. Прогорела стена между квартирой и лестницей с древними бумажными обоями и краской под ними. В гостиной тоже все сгорело или оплавилось: телевизор, фотоаппарат, ноутбук Кита. Пропала всего лишь недельная работа, остальные файлы он переносил на рабочий компьютер. Наверное, они до сих пор терпеливо ждут своей участи на старом жестком диске. (Ему дали больничный, а я предложила его продлить: Бесс не знала, где моя новая работа, зато университет Кита был ей прекрасно известен. Когда я расклеилась, больничный Кита растянулся на длинный отпуск по уходу за членом семьи. Я поддерживала его решение не возвращаться. Теоретически он еще мог вернуться и завершить работу над докторской, но я научилась об этом не напоминать.)
Наши мобильные и домашний аппарат тоже погибли в огне. На телефонном столике осталась лишь черная гора расплавленного пластика. Теперь у нас были новые номера. Там, где стояла фотография с мамой, пожар полыхал так сильно, что все сгорело дотла.
С обратной стороны на двери спальни висело пальто Кита. От него остались металлические пуговицы, обуглившийся швейцарский нож и несколько почерневших монет.
Кит стоял перед местом, где висела карта затмений. Я охнула, прижав руку ко рту.
– Кит! Все твои вещи!
– Ничего. Я так и думал. Хорошо, что основная часть памятных сувениров из детства хранится у мамы. Здесь были только футболки. Думаю, с ними все нормально.
Как ни странно, он оказался прав. В спальне все закоптилось, но ничего не сгорело. Я открыла шкаф и понюхала первое же платье. На вид ничего, однако от запаха меня замутило.
– Может, получится выветрить или выстирать, – предположила я.
Мы молча сложили уцелевшие вещи и книги, протирая обложки от сажи.
Остальное мы предоставили убирать хозяину.
Спустившись, мы бросили сумки на асфальт. Повар из кафе курил снаружи, сидя на перевернутом ящике. Он взглянул на забинтованную руку Кита.
– Очень плохо! Где вы теперь, отсюда уезжать? Селиться рядом? Подружка спрашивал.
– Какая подружка? – Мой голос невольно дрогнул.
– Такая, волос черный. На следующий день пришел, ужас, говорит.
– Еще бы!
– Если вернется, – предупредил Кит, – скажите ей, что мы уехали на год. Упаковали вещи. Нам надо отдохнуть.
– Да, – кивнул повар, – отдохнуть от все хорошо!
На обратном пути мы проезжали мимо регистрационного офиса в районе Ламбет и остановились на красный. На ступеньках невеста и жених в блестящем костюме, оба средних лет, смеялись, съежившись под градом рисин.
– Давай мы тоже? Прямо сейчас? Чего ждать? – раздался голос Кита, мелодичный от необычной для него спонтанности.
– Поженимся, что ли? – Впервые за эти дни я искренне улыбнулась.
– Не сегодня, это в Лас-Вегас надо лететь. Но можем подать заявление. Сделаем первый шаг. Хочу, чтобы ты была моей женой. Только сейчас понял, насколько это важно для меня.
Морщинки между бровей, залегшие у него на лбу после пожара, мгновенно разгладились.
– Слушай, в том, что Бесс не смогли привлечь, есть один большой плюс. Мы не связаны с ней еще одним уголовным делом. Можем развязаться. Поженимся. Начнем все сначала. Изменим имена. Переедем куда-нибудь, например, в тот район, где живут Мак и Лин.
На светофоре давно зажегся зеленый, но я не заметила. Мы прервали поцелуй, только когда сзади загудели автомобили. Решение созрело еще до того, как я включила вторую передачу.
– Давай! Лучшего способа исчезнуть не придумаешь.
В традиционной красной телефонной будке традиционно воняло мочой, пришлось дышать ртом. Снаружи по незнакомой пока местности ползли машины: мимо турецкой пекарни, работавшей круглосуточно, мимо лавочки ювелира, не работавшей никогда.
В тот вечер я с колотящимся сердцем наконец решилась принять снотворное. С тех пор как мы переехали в Хэррингей, я не спала дольше трех часов. Усталость могла сыграть со мной злую шутку, развязать мне язык, где не следует. Прижав грязную трубку к груди подбородком, я запихала в щель пятифунтовую телефонную карточку и провела в этом положении пять ужасных минут. В другой руке я держала визитку сержанта Кэрол Кент. Картонный прямоугольник обтрепался по краям, на нем остались зеленые пятна травы со времен Лизарда. Сторонники Джейми Балкомба предпочли бы, чтобы я обратилась к ним напрямую, но лучше я услышу, как сердится Кэрол.
Я понимала, что вердикт, вынесенный Джейми, держится на зыбкой почве, однако я считала его справедливым. А теперь я узнала, что и Бесс солгала о том, как добиралась на фестиваль, – сначала полиции, затем под присягой. Причины, которые она мне изложила, шли вразрез с тем образом несчастной жертвы, который отложился в моей памяти. Подружившись с нами, она постепенно раскрыла свою натуру: сперва подглядывание, затем капризы, перемены настроения и, наконец, насилие. Хотя сами по себе эти вещи не доказывали, что Джейми невиновен, в совокупности они подорвали всю мою уверенность в правоте. Белая ложь почернела, измазалась. Верила ли я до сих пор, что Джейми виновен? Да. Пожалуй, верила… Большую часть времени. Знала ли я наверняка? Нет.