Мне было что терять из-за предстоящего звонка, и я это прекрасно сознавала. Последствия нависли дамокловым мечом. Лжесвидетельство. Намеренное вмешательство в ход следствия. Неуважение к суду. Если я приду с повинной, меня посадят в тюрьму, но это самое малое по сравнению с остальным. Отец больше не будет мной гордиться, Лин перестанет меня уважать, отношения с Китом, скорее всего, пойдут прахом. Карьера, о которой я мечтала, тоже под ударом. Вряд ли в благотворительные фонды принимают сотрудников с судимостью.
Я набрала код города. Каждая кнопка рубила канат между мной и той жизнью, которую я так любила, которой добивалась. И все же от любого в подобной ситуации я бы потребовала признаться. Этого бы потребовал от меня Кит.
Стекла телефонной будки задрожали от звука сирены – полицейская машина пыталась втиснуться между двумя автомобилями. Она проехала в нескольких дюймах от меня. Длинные руки закона тянулись к моей шее. Горло свело судорогой.
С ужасающей отчетливостью я поняла, что не в силах отказаться от своей жизни и репутации. Никогда прежде не думала, что мое самолюбие столь велико. Взглянув в собственное отражение в замызганном стекле, я ощутила, что теряю себя. Оказывается, я готова оставить человека в тюрьме, несмотря на то что на его невиновность есть крошечный, но шанс, потому что не готова взять на себя ответственность за ложь под присягой.
После того как заглянешь себе в черное сердце, сложно ли сойти с ума?
Дома Кит колдовал над спагетти на нашей крошечной плите всего на две конфорки, поглядывая на меня с улыбкой. Никогда он на меня так не посмотрит, если я расскажу о том, что натворила. И я никогда не позвоню в полицию. От странного чувства волосы на предплечье встали дыбом, как будто подул ветер.
– Вкусно, – похвалила я, поедая ужин. Паста была чуть переварена, как нам обоим нравилось.
– Спасибо, – рассеянно проронил Кит. Он смотрел на меня, но не в глаза, а куда-то рядом с тарелкой.
– Что такое? – Я отложила вилку.
– Ты все время почесываешься. На нервы действует. Может, хватит?
Я взглянула на предплечья и застыла – по ним шли красные полосы.
– Ох, я даже не заметила.
Только теперь я почувствовала, что кожа расчесана, словно я продиралась через заросли колючего кустарника.
– Может, мы какой-то другой порошок купили? Или что-то еще? Наверное, у тебя аллергия.
Кит вскочил и заглянул в шкафчик под раковиной.
– Да нет, вроде все то же самое.
Царапины краснели на глазах.
– Запоздалая реакция на дым? Или просто нервное расстройство?
Здоровой рукой Кит взял меня за подбородок и потянул вверх, рассматривая шею, затем задрал майку и оглядел живот и спину.
– Наверное, какое-то местное раздражение, оно у тебя только на руках.
Кожа горела огнем всю ночь. Когда я наконец уснула, мне приснился сон, будто меня покусали комары и мама мажет мне руки успокаивающим кремом. Я проснулась в слезах, под ногтями запеклась кровь. На электронном будильнике цифры 8.20 сменились на 8.21.
– Ты почему меня не разбудил?
Я ворвалась в гостиную, где Кит сидел за ноутбуком; рядом поблескивал огоньками модем.
– На работу ты не пойдешь. Я позвонил и сказал, что ты заболела. А еще записал тебя к врачу.
– Из-за небольшого зуда?
Меня трясло, будто я выпила целый литр кофе.
Кит заключил мое лицо в ладони.
– Неважно. Мы вместе, а значит, справимся.
– Думаешь, это из-за пожара?
– Ты ведь знаешь, я о тебе позабочусь, что бы это ни было, правда?
Только потом я выяснила, что Кит не спал всю ночь, читал в Интернете про нервный зуд и составил список возможных диагнозов. Мы оба испытали облегчение, услышав бодрое заключение терапевта.
– У вас был приступ панической атаки, дорогуша, – заявила она. – Ничего удивительного после того, что вам пришлось пережить.
– Да ну, – возразила я. – Мне кажется, есть какие-то физические причины.
– Чистая психосоматика! Подсознание – хитрая штука. Выпишу вам крем для снятия зуда и диазепам, чтобы вы отдохнули. А еще направление к психотерапевту – расстройство надо пресечь в зародыше, пока все не вышло из-под контроля. Бесплатной консультации надо ждать недель семь. Платную можно получить раньше.
Я думала только о том, что придется пропустить работу, а еще что рука Кита заживает медленнее, чем обещали врачи.
– Заплатим, – тут же откликнулся Кит.
Я подавляла желание почесаться, но, когда мы вышли наружу, оно стало нестерпимым. Кит обхватил мои запястья здоровой рукой и не давал мне вырваться. В памяти всплыли слова Бесс: «Мужчины куда больше нас, иначе сложены, да и намного сильнее».
Не могу избавиться от нее. Мысли сами сворачивают к Бесс. Пусть она не в своем уме, это еще не значит, что Джейми не насильник.
Буду ли я знать точно хоть когда-нибудь?
Психотерапевт, к которому меня направили, хорошо справилась с физическими симптомами – метод осознанности и упражнения помогли перехитрить подсознание: усмирить тревожность и держать покалывание и зуд под контролем. Но я не могла открыть ей настоящую причину. Она была неглупа, догадалась, что я всего не рассказываю. Порой мне приходило в голову, что стоит придумать какую-нибудь детскую травму. В особо темные минуты я подумывала о том, чтобы списать расстройство на загнанные внутрь переживания от маминой смерти.
Я прошла через все это только благодаря Киту. Он дважды спас мне жизнь: во время пожара и после. Каждый день, каждую ночь он был рядом. Поднимался с постели и играл со мной в карты, смотрел фильмы, держал меня в объятиях, расчесывал мне волосы, разглаживал, плел из них косички, пока я подавляла желание до крови расчесать руки. Я попалась в капкан собственной тайны, поджаривалась на собственном адском огне; только теперь я могу оценить то, сколько он для меня сделал, скольким пожертвовал. В благотворительный фонд я так и не вернулась – была не в состоянии работать. Кит набрал преподавательских часов, но денег все равно не хватало. Он не мог содержать нас обоих и одновременно писать докторскую. Как только рука зажила, он устроился на почасовую работу в оптику: вставлял дешевые линзы в оправы. Иногда он брал хорошие линзы и смотрел через них в небо на безымянные звезды. И никогда не жаловался, что это ниже его достоинства.
Четыре недели спустя после того, как сгорела их квартира в Клэпхем-Коммон, Лора Лэнгриш и Кит Маккол обменялись брачными клятвами в регистрационном офисе района Ламбет. Из здания вышли Кристофер и Лора Смит. Они вернулись в новый дом – небольшую квартиру, арендованную на Уилберхэм-роуд. Никаких гостей, никаких невест, перенесенных на руках через порог, только долгий нежный вечер в супружеской постели. Медовый месяц невеста провела, регулярно навещая психотерапевта. Жених вкалывал в две смены, чтобы заплатить за ее лечение и аренду квартиры.
Нам было по двадцать два. Пока другие парочки нашего возраста рассуждали о взаимных обязательствах, мы безнадежно в них запутались. Что такое обязательства в отношениях, в которых одна сплошная тьма? Даже секс утратил былую игривую легкость. Мы нуждались в нем, но не хотели его. Неужели когда-нибудь наша беззаботность снова вернется?
Через пять месяцев Кит вернулся домой с тонким рулоном под мышкой.
– Что это?
– Смотри-ка!
Он развернул карту мира и приколол ее кнопками к стене над камином. А потом длинной красной нитью соединил Лондон и Южную Африку.
– Замбия, январь. Там будет небольшой фестиваль. На несколько тысяч человек. Лин и Мака не позовем. Только ты и я. – Он улыбнулся совсем как прежде. – Вероятность осадков практически равна нулю.
Надо было что-то делать, чтобы не просто жить, но и получать от жизни удовольствие. Если мы вернем в нашу жизнь затмения, возможно, в кромешной тьме отыщем прежний свет.
Глава 40
ЛОРА
20 марта 2015-го
Почему всем так хочется меня накормить?
Лин берет из ящика половник и разливает по тарелкам куриный суп с кукурузой.
– Садись, – командует она.
– Легко сказать.
Вместо стола у нас в углу стойка, как в американских закусочных, по обе стороны от нее – кожаные скамейки. Пластмассовая столешница такая древняя, что отстает от стены на полдюйма. В зазор забились крошки, мусор и прочая дрянь. Я разберусь с этим за неделю до родов. Все говорят, что тогда находит непреодолимое желание вымыть окна и поменять наволочки на подушках. Взбираюсь на скамью и подвигаюсь к стене. Отсюда видна вся кухня.
– Никогда больше сюда не залезу, пока дети не родятся!
Лин ставит передо мной тарелку, но я так и сижу, сложив руки.
– Я бы с радостью, но аппетита нет.
Она озабоченно хмурится.
– По-моему, это первый симптом?
– Какой еще симптом?
– Тревожности. А ты что подумала?
– Что, если есть не хочется, потому что плод развивается неправильно? Или еще похуже?
Договаривать не нужно, Лин все понимает. Она всегда меня понимала.
– Ты просто на нервах, милая.
Конечно, на нервах. Еще как. Лин ведь и половины не знает.
– Я оба раза так же переживала. Все хорошо, честное слово. Мы ведь собираемся на УЗИ. Если что-то не так, они сразу скажут. Ты меня слушаешь?
Я отрываю глаза от телефона.
– Да, извини. Спасибо.
Не успокоюсь, пока не услышу голос Кита. После затмения прошло два часа. Он уже сто раз поймал бы сигнал. Он говорит, что мы будем брать детей с собой смотреть затмения. Первое семейное путешествие предстоит в 2017 году в Штаты. Если я с ума схожу от тревоги только о нем, что со мной будет в толпе с двумя малышами? Да я глаз вверх не подниму ни на секунду! Не хочу стать одной из тех безумных мамаш-наседок, которых встречаешь на детских площадках, хотя уж мои-то страхи не без причины.
Несколько последних процедур по ЭКО мы оплатили из своего кармана, но теперь, забеременев, я вновь могла воспользоваться страховкой и прибегнуть к услугам государственной больницы на Норт-Серкулар-роуд. Не знаю, как можно выздороветь в больнице неподалеку от самой загрязненной и шумной лондонской трассы. Обычно там пахло тухлым мясом и антисептиком для рук. Пока мы доехали, малыши внутри расшалились. От Кита по-прежнему нет новостей, поэтому я с неохотой подчиняюсь правилам, изложенным на табличке, и отключаю телефон.