Я вдруг подумал, что мы с Миловидовым являем собой две противоположности. Я силен и здоров, он хил и хвор. Но я – мякина, а он – железо. Мысль была неприятна.
Глаза большевика открылись, и страдания в них не было, только вызов. Должно быть, приступ прошел.
– А катитесь-ка вы к черту, господин Гусев. Мне нужно работать на крупный капитал.
– Так вы причастны к похищению? Отвечайте! – снова крикнул я. Мне захотелось схватить негодяя за кадыкастую шею и вытряхнуть из него душу.
– Всё может быть. – Миловидов подмигнул. – Побеситесь. И мадам пусть помучается неизвестностью. У вас нет никаких улик, иначе вы явились бы сюда не с барбосом, а с целой командой. По одному лишь подозрению арестовать меня вы не можете, руки коротки. Я важный винтик в империалистическом конвейере по подготовке бойни.
– Какой еще бойни? – не понял я.
– Мировой войны, которую готовит крупный капитал. Да здравствует гонка вооружений! Без мировой войны не будет мировой революции, поэтому я с энтузиазмом помогаю господам Путиловым и Шнейдерам обогащаться. Они сами роют себе будущую могилу.
Не могу выразить, до чего бесил меня этот выродок.
– Вам-то что до будущего? – процедил я. – Вы с вашей чахоткой сойдете в могилу много раньше.
Миловидов посмотрел на меня не зло, а с сожалением.
– В том и разница между настоящими людьми и планктоном вроде вас. Вы всё оцениваете лишь масштабом вашей маленькой жизни. Катитесь, Гусев. У меня нет на вас времени.
Сел, уткнулся в бумаги и перестал обращать на меня внимание.
– Девочке необходимо сделать укол. В ваших же интересах чтобы она была жива! – сказал я, сам чувствуя, что мой голос жалок.
Он даже не поднял головы.
XIII
– Явились? – сказала Хвощова вместо приветствия голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
Мы с Кнопфом прибыли к ней на Сергиевскую прямо с завода, вызванные экстренным телефонным звонком.
Мари Ларр и ее кудрявая ассистентка уже находились в кабинете.
– Сегодня пятница, – трагически провозгласила Алевтина Романовна. – Пятница! Моя Дашенька уже целую неделю находится в руках преступников. Действие укола закончилось. Теперь она может каждую минуту… может… – Понадобилось время, чтобы несчастная мать взяла себя в руки. Для этого ей пришлось перейти с трагической ноты на гневную. – А чем занимаетесь все вы?! Бездельничаете?
Хоть и было сказано «все вы», но смотрела она на меня. Ежась под яростным взглядом, я доложил о своих умозаключениях касательно забастовки и рассказал о визите к Миловидову.
– Так что в бездействии упрекать меня вы не можете, – с достоинством закончил я.
– Раз Миловидов знает, что мы догадались о его замыслах, не вижу смысла далее сохранять похищение в тайне, – объявила Хвощова. – Пусть на этих мерзавцев обрушится вся мощь государственной машины. Немедленно отправляюсь к министру внутренних дел. И посмотрим, у кого громче голос – у Алексея Путилова или у Алевтины Хвощовой.
– Этого делать нельзя, – покачала головой Мари Ларр, доселе молчавшая. – Первое, что сделают похитители при огласке, особенно если дело политическое, – избавятся от девочки. Убьют и спрячут тело. Никакая полиция ничего не докажет.
Миллионерша схватилась за виски.
– Но… но что же тогда делать?
– Поезжайте к Миловидову сама. Не грозите ему, как это пытался делать господин Гусев, а предложите сделку. Пусть выставит условия. И пообещайте, что обойдетесь без полиции.
Хвощова встрепенулась.
– Господи, почему я не сделала этого с самого начала? Да, я поеду к нему! Пусть упивается местью, пусть куражится… Забастовщикам уступить я не могу, на таких условиях фабрика разорится. И Союз предпринимателей не простит мне подобной уступчивости. Ведь другие рабочие немедленно потребуют того же. Но я предложу Миловидову деньги, много денег. Триста тысяч. Даже пятьсот!
Она схватила телефонную трубку, вызвала из гаража автомобиль. На нас внимания уже не обращала. Махнула рукой.
– Уходите все. Вы мне больше не нужны. Передать выкуп я поручу моим «заступникам». Прощайте, господа. С вами, госпожа Ларр, я рассчитаюсь после. Ступайте все, ступайте!
Выставленные за дверь, мы оказались в приемной.
Там мадемуазель Ларр, понизив голос, сказала:
– Если у похитителей в доме есть свой человек, а это вполне возможно, пусть доложит, что хозяйка дала всем сыщикам отставку. А мы тем временем продолжим свою работу. Господин ротмистр, не спускайте глаз с Миловидова. Для вас, господин Гусев, тоже есть дело.
Как-то само собой вышло, что общее руководство перешло от меня к ней. И в сложившейся ситуации я был этому даже рад. По крайней мере, нашелся кто-то, знавший, что делать.
С почтением смотрел на сыщицу и Кнопф.
– Не хотите ли поработать с Охранным отделением, сударыня? Мы высоко ценим способных людей.
– Вряд ли у вас хватит средств оплачивать мою работу, – ответила на это госпожа Ларр. – И потом, мне неинтересны политические расследования.
Уже на улице, после того как ротмистр уехал, я спросил:
– Что за дело вы хотите мне поручить? Чем вы вообще занимались в эти дни?
– Мы с Бетти установили наблюдение за квартирой Миловидова. Во время его отсутствия, в несколько сеансов, произвели тщательный обыск.
– Без санкции? Но это же рискованно! Что бы вы делали, если бы кто-то из соседей заметил вас и вызвал полицию?
– Обыск делала Бетти. Она никогда не попадается.
Помощница состроила рожицу и сделала книксен.
– Я человек-неведомка.
– Невидимка, – поправила Мари. – Бетти отлично проникает в любые помещения и хорошо владеет техникой посекторного поиска. Ни один тайник от нее не укроется. На третий день обыска она обнаружила замаскированный сейф.
– И что там?
– Открывать сейфы Бетти не умеет. Тут уже моя специальность. Как раз сегодня я собиралась этим заняться, но будет лучше сделать это в вашем присутствии. Скорее всего там какие-нибудь бумаги или документы. Вы лучше разберетесь, чтó может представлять для нас интерес. Я ведь плохо знаю российскую жизнь.
– Вы думаете, что я, статский советник Гусев, соглашусь незаконно проникнуть в чужое жилище? – недоверчиво спросил я. – Это преступление, предусмотренное «Уголовным уложением», глава тридцать седьмая, пункт 650: «Произведение обыска без ведома хозяина и без законного на то основания». Карается тюремным заключением.
Мари посмотрела на меня немного удивленно.
– Вы хотите спасти Дашу Хвощову? В сейфе могут быть нити, ведущие к подпольщикам. Ведь не сам же подозреваемый, с его чахоточным здоровьем, совершил похищение. Это сделали соучастники. И ребенка удерживают тоже они. Более того, я предполагаю, что решение освобождать или не освобождать девочку зависит не от Миловидова.
– …Хорошо, – вздохнул я, поколебавшись. Опять представил, что похищена моя Ленуся, что ее жизнь в опасности – и запретил себе думать о возможных последствиях. – Как ваша помощница проникает в квартиру? При помощи какой-нибудь отмычки?
– Нет. Там сложный замок, который можно открыть только ключом. Или изнутри. Отмычка его сломала бы.
– А как же тогда?
– Увидите.
Я довез их на автомобиле на Лиговский, где в одном из переулков, в большом охряно-желтом доме жительствовал инженер Миловидов.
– Бетти, гоу, – велела госпожа Ларр.
Девушка вышла на тротуар. Посмотрела вокруг. Поблизости никого не было. Тогда она выкинула штуку, заставившую меня чуть не подпрыгнуть на сиденье: взяла да прошлась колесом. Мелькнули стройные, отличной формы ноги – как мне показалось, голые.
– Бетти обожает свою работу, – невозмутимо прокомментировала этот кульбит Мари.
– Но как все-таки она войдет в квартиру?
– По водосточной трубе. Через окно.
– А какой это этаж?
– Шестой.
– Но могут увидеть, как она карабкается! Будет скандал!
– Не будет. Потому что Бетти не станет карабкаться, она спустится.
Я не понял, что́ Мари имеет в виду.
Юркая американка нырнула в подворотню и надолго исчезла. На все мои расспросы мадемуазель Ларр отвечала: сейчас сами увидите.
Потом показала вверх:
– Смотрите.
Я задрал голову. На самом краешке крыши – дом был высоченный, в семь этажей – темнела тонкая фигурка.
Бетти сдернула платье через голову, и я моргнул.
– Она что, нагишом?!
– Нет. На ней трико телесного цвета. Такого же, как штукатурка.
Действительно! Когда акробатка скользнула вниз по водостоку, ее стало практически не видно на фоне стены. Ни прохожие, ни кто-нибудь из дома напротив, случайно выглянувший из окна, ничего бы не заметили.
Вот быстрый силуэт переместился на подоконник. Качнулась форточка. Фигурка исчезла.
– Пора.
Мы поднялись на лифте. Дверь была приоткрыта.
Первым вошел Видок и, уткнувшись носом в пол, принялся изучать территорию. Он знал, что мы работаем.
Прошелся по квартире и я. Обстановка была очень простая, даже аскетическая. Ничего лишнего, ничего личного – если не считать внушительного набора лекарств на тумбочке. Необычным был только впечатляющий комплект гимнастических снарядов: шведская стенка, целая галерея эспандеров.
Мари тоже, подобно Видоку, водила во все стороны носом. Я подумал, что они оба видят-унюхивают-улавливают гораздо больше, чем я.
– Осмотр жилища дает о человеке не меньше информации, чем декодинг. – Мари рассматривала какое-то дыбообразное устройство с ремнями. – Давить на этого субъекта бесполезно. У него стальная воля. Под нажимом он становится только крепче. Вы не представляете, насколько мучительно делать гимнастику вот на этой растяжке для позвоночника. Тот, кто до такой степени себя не жалеет, не будет жалеть и других.
Кровать в спальне была железная, узкая, вместо перины – доски. Еще странно, что не утыканные гвоздями.
– Примерно такой же земной рай эти рахметовы собираются построить в России, – проворчал я.
– Почему «рахметовы»? – спросила Мари, изучая книги на полках – сплошь технические. Знакомства с романом «Что делать?» она в своей Америке благополучно избежала. У нас-то – во всяком случае во времена моей юности – не знать, кто такой Рахметов, считалось неприличным.