То-то, американки. Знай наших.
Видок тряхнул головой: достаточно. Немного покружил, тыкая носом в землю, и взял след.
– Не потеряет? – спросила Мари, когда мы рысцой свернули за первый склад.
– Никогда и ни за что.
Уверенно, ни разу не заколебавшись, пес сделал два поворота и вывел нас к длинному дощатому строению.
– Стоп! – шепнула Мари, ухватив поводок, чтоб остановить Видока. – Смотрите!
Я увидел, не сразу, у дверей темный силуэт. Дозорный!
Ясно, что встреча происходит внутри, но как туда попадешь?
– Вот когда пригодились бы филеры Кнопфа! – простонал я. – Взяли бы голубчиков на складе как миленьких!
– И в чем бы вы их обвинили? Что они ночью разговаривают в необычном месте? Нужно послушать, о чем у них беседа.
– Но как?
– Спросим специалистку.
Мари тихо перемолвилась о чем-то с Бетти на английском.
Та коротко ответила:
– Блэкити-блэк.
И показала куда-то.
Я проследил за ее рукой. Стены склада были глухими, но посередине чернел небольшой квадрат – вентиляционное окно.
Бетти стянула через голову платье. Мари сделала то же самое. Обе были в темных, плотно облегающих трико и сразу же будто растворились во мраке.
– Вы останетесь здесь? – спросила Мари.
– Ни в коем случае!
– Тогда снимите белую рубашку. Она нас выдаст. Пиджак потом снова наденете.
– Мы все равно не сможем пройти мимо часового, а иначе к окну не подберешься!
– Делайте, как вам говорят.
Я повиновался.
– Что это у вас?
– Как что? Нательная сорочка.
– Ее тоже долой.
Никогда прежде мне не доводилось обнажаться по пояс перед посторонними дамами. Бетти с любопытством воззрилась на мой торс.
– Нот соу бэд.
Я поскорее натянул свой черный сюртук прямо на голое тело.
Мари достала какую-то баночку. Быстро натерла лицо себе и помощнице. Лица будто по волшебству исчезли. В темноте поблескивали только глаза.
То же она проделала со мной, смазав также мою шею и грудь.
– Он все равно нас увидит, – шепнул я.
– Снимите ботинки. И делайте, как мы.
Бетти бесшумно вышла прямо на открытое пространство. Мари за ней. Мысленно чертыхнувшись, была не была, я двинулся следом в одних носках, только велел Видоку сидеть и ждать. Руку я держал в кармане на револьвере.
Сейчас нас заметят!
Дойдя до склада напротив, Бетти вдруг словно дематериализовалась. Невероятно! Я был от нее в каких-нибудь пяти шагах, смотрел прямо на нее – и не видел! Девушка совершенно слилась с дощатой стеной. То же произошло и с Мари.
Мы прокрались мимо в пятнадцати шагах, а часовой нас не заметил! Даже головы не повернул. Чиркнула спичка, осветилось худое лицо, сосредоточенно уставившееся на папиросу.
Бетти махнула рукой, и мы перебежали к складу, около которого стоял дозорный, – огонек даже не успел погаснуть.
Окошко было в доброй сажени от земли, но Бетти подпрыгнула, зацепилась, ее упругое тело рванулось кверху и через секунду исчезло. То же проделала Мари – не столь стремительно, но без особенного труда. Мне же пришлось повозиться. С моим ростом я, привстав на цыпочки, смог дотянуться до отверстия. Силы в руках у меня, слава богу, тоже достаточно. Но я боялся зашуметь и привлечь внимание часового, поэтому подтягивался очень медленно, чтобы пуговицы сюртука не заскрипели по стене. Кое-как перекинул через раму один локоть, другой. Стал прикидывать, как бы мне перевалиться на ту сторону, не загрохотав.
Кто-то крепко взял меня за ворот, потянул. Потом четыре руки приняли меня с обеих сторон, помогли сползти вниз.
Я оказался на штабеле досок.
Внутри было не совсем темно. Где-то не столь далеко горел неяркий свет. На потолке покачивались расплывчатые тени. И слышались голоса.
Мари показала пальцем влево.
Там, саженях в двадцати, на полу стоял керосиновый фонарь. Около него двое. Тусклое освещение не позволяло толком разглядеть их, но один, кажется, был Миловидов.
Нужно подобраться ближе, показал я знаками.
Мари кивнула.
Мы подкрались на максимально возможное расстояние и притаились за какими-то ящиками. Я высунулся слева, Мари справа, Бетти подтянулась и устроилась наверху. В своем черном наряде она была невидима даже мне, хоть я находился рядом.
Теперь можно было разбирать слова, но не очень отчетливо – мешало эхо. Мне пришлось предельно сосредоточиться, чтобы ничего не упустить.
– И сколько вы собираетесь взять на вашем эксе? – спросил Миловидов.
– Пятдесат тысяч. Если повезет – сэмдесят, – ответил голос с кавказским акцентом. – Нэдэля на нэдэлю не прыходится.
– Ну вот, видишь. А она с ходу предложила сто. Даст и больше, если поторговаться. Тем более, что я ее выставил. Для сговорчивости это даже полезней. Думаю, выложила бы и триста.
– И что тэперь? Если бы у бабушки был хрэн, она была бы дэдушкой. Ты зачэм меня сюда вызвал? Помэчтать?
– Мечтатель у нас ты, бурливый сын Кавказа, – рассмеялся Миловидов. – Я, товарищ Мока, практик. И у меня возникла совершенно практическая идея. Даже две.
– Боюс я твоих идэй, – проворчал товарищ Мока. – Никакой ты не практик, ты тэоретик. Придумаешь что-нибудь, а нам с ребятами бэгай. Ну, что у тебя за идэи?
– Партии нужны деньги, так? Твоя группа проводит эксы. Это большой риск, пальба, шум. Потом по следу кидается полиция. И даже если все прошло чисто, затем, как после Тифлисского экса, приходится сжигать крупные купюры, чтобы их по номерам не отследили. Не жалко?
– Конэчно жалко!
– А теперь вообрази, что те же двести тысяч мы получаем от буржуя за возвращение любимого чада. Тихо, мирно, никакой полиции, никаких проблем с купюрами. Дадут, какими потребуем, хоть рублевиками.
– А если шум? Газэты? «Болшэвики воруют детей». Тут вопрос политыческий. ЦК на это не пойдет.
– Да не будет никакого шума! Совершенно необязательно объявлять: «Здрасьте, мы члены РСДРП». Бандиты и бандиты. Ты кстати, Мока, и похож на бандита.
– Я по сравнению с тобой ангэл, – хмыкнул кавказец. – Ишь что удумал… Протывная штука. Но это пускай ЦК рэшает. Я солдат партии. Прыкажут – сдэлаем. Однако это на будущее, а дэньги нужны сейчас. Я самому Ильичу обещал. Поэтому экс пойдет по плану. У меня почты готово. Наблюдатэли и на Николаевской, и на пэрэкрестке. Послэзавтра думаю.
Эге, сообразил я. Уж не нацелились ли они на «Купеческий кредитный банк», у него на Николаевской улице хранилище? И тут же решил, что все-таки передам Кнопфу сведения о большевистской сети. Если они намерены ограбить банк, это уже не марксистская пропаганда, это серьезно.
– Да к черту твой банк! – тут же подтвердил мою догадку Миловидов. – Как ты не поймешь! Конфета, которую я тебе предлагаю, слаще! Хоть я Хвощовой ответил, что ничего не знаю, сам делал хитрые глаза. И коробочку с ампулами взял.
– С какыми ампулами?
– Дочка, которую украли, больная. Ей надо уколы делать, чтоб не умерла. Неважно! Явлюсь к Хвощовой, скажу: «Про сто тысяч вы, конечно, пошутили. Давайте пятьсот». Сойдемся на трехстах. При передаче подсунем какую-нибудь куклу. Это уже по твоей части, ты придумаешь.
Из-за того, что я так напрягал слух, ловя каждое слово, смысл сказанного доходил до меня с некоторым опозданием. Лишь теперь, когда Миловидов заговорил про куклу, до меня дошло: это не они! Большевики не выкрадывали Дашу! Они узнали о похищении от меня!
Версия, на которой мы целиком сосредоточились, была ошибочной…
От потрясения я дернулся, ударился головой о ящик.
Звук был не такой уж громкий, но кавказец с невероятной быстротой развернулся в нашу сторону, вскинул руку, и та озарилась вспышками. Мои уши заложило от первого же выстрела, и остальных я уже не слышал. Лишь увидел, как Миловидов ногой сшибает лампу. В черноте полыхнуло еще несколько раз.
Прямо надо мной кто-то пронзительно вскрикнул.
Я отпрянул за ящики. Несколько мгновений ничего не слышал кроме гулкого и частого стука собственного сердца.
Потом слух прочистился.
Быстро удаляющиеся, неровные шаги. Кто-то хромая бежал к двери.
– Мока, справишься? – Голос Миловидова.
– Уходы! Тут криса! И нэ одна! Кто-то за ящыками. Эй, Шуруп, сюда!
– Мока, я здесь!
Новый голос. Это вбежал часовой.
Рычание. Вопль.
Господи, это Видок! Почуял, что я в опасности, и сзади накинулся на часового!
– Аааа! Ррррр! – доносилось от двери.
Потом ударил выстрел, второй. Короткий визг.
Я стиснул зубы. Нет, нет!
– Что там у тэбя, Шуруп?
– Собака откуда-то! Злющая! Чуть горло не порвала, зараза! Всю руку изгрызла! Больно!
– Я тэбя потом пожалэю. Оставайся у двэри! Чтоб ни одна криса не сбэжала.
Наступила тишина.
Прислушивается, понял я.
Что-то металлически пощелкивало.
Вставляет в барабан патроны.
У меня в руке тоже был «бульдог» – сам не помню, как я его вытащил.
Последние годы, на своей кабинетной должности, я не имел нужды пользоваться оружием. Да и раньше, в сыске, участвовал в настоящей перестрелке только однажды – в девятисотом году, когда штурмовали бандитскую хазу на Разгуляе.
Кто-то сзади зашептал мне в ухо. Мари!
– Стреляйте. С интервалом в десять секунд. Неважно куда, хоть в воздух. Главное – не высовывайтесь. Он отлично бьет на звук.
В ситуациях, когда не знаешь, что делать, нужно слушаться того, кто знает. Поэтому рассуждать я не стал. Да у меня и не получилось бы, голова была деревянная.
Я поднял руку кверху. Досчитал до десяти. Выпалил.
Темнота немедленно ответила выстрелами. В нескольких вершках от моего уха полетели щепки. Чертов Мока действительно бил в темноте без промаха.
Досчитал до десяти. Снова выпалил. И так пять раз – карманный «бульдог» пятизарядный.
– А что дальше? – прошептал я, хотя спрашивать было не у кого.
Я был совершенно один, с пустым барабаном.
– Эй, лэгавый! – позвал меня голос. – Одын остался, да? Второго я подстрэлил. Хочэшь жить – выходы.