И это я перечисляю лишь самые вопиющие случаи.
На Страстной неделе кто-то швырнул из окна на сле-довавший мимо крестный ход пачку порнографических открыток.
Жалоба от директора расположенной напротив женской гимназии, что на стеклах особняка появились непристойные изображения, смущающие учениц.
Бесконечные донесения о ночных дебошах и всевозможных безобразиях.
Примечательно, что ни по одному заявлению, ни по одному протоколу не заведено никакого дела. Это могло означать только одно: хозяин щедр, а тамошняя полиция продажна.
Я предложил госпоже Ларр посмотреть на вертеп разврата вблизи. В мой обеденный перерыв мы наведались к бобковскому дому.
Он был совсем недавней постройки, очень затейливый, в новом стиле ар-нуво. Над входом выбито «1913» и – гордо – имя модного архитектора.
– Тряхну околоточного, – сказал я. – Не выношу взяточников в полицейском мундире.
– Хорошо. Я пока прогуляюсь, – ответила Мари.
Первый участок Васильевской части, к которой принадлежал особняк, находился на Большом проспекте. Я назвался дежурному, велел немедленно провести меня к надзирателю Филимонову, чья подпись стояла на большинстве донесений.
С пожилым, вислоусым служакой, поднявшимся из-за заваленного бумагами стола, церемонничать я не стал. Заявил, что изучил всю сагу о бобковском притоне и отлично понимаю, чем вызвана удивительная снисходительность полиции.
– Я вам гарантирую, Филимонов, что одной отставкой вы у меня не отделаетесь, – пригрозил я. – Пойдете под суд. А все ваше имущество, накопленное на подачки господина Бобкова, будет конфисковано. Единственное, что может меня смягчить, – если вы со всей откровенностью ответите на мои вопросы.
– О Бобкове? – спросил околоточный. – Да со всем моим удовольствием! Может, хоть вы на него укорот найдете, ваше высокородие! Измучил он меня, аспид! А мзды Филимонов отродясь ни от кого не брал.
– Не лгать мне! – рявкнул я. – Кто на всех донесениях писал резолюцию «оставить без последствий»? Так я и поверю, что Бобков вам за это не платил!
– Эх, – отчаянно махнул рукой Филимонов. – Пропадай оно всё! Скажу как на духу. Ничего он мне никогда не платил. Слишком я мелкая для такой персоны сошка. Платит он господину приставу, а тот уже мне приказывает, какое заключение писать. Надоело оно мне – мочи нет! Я бы бобковский гадюшник керосином облил да поджег!
И стал мне рассказывать многое, что не попало в донесения. Я всё записал. При расследовании мелочей не бывает. Всякая деталь потом может сыграть. Не говоря уж о том, что заполучить в тайные союзники местного полицейского было полезно.
С Мари Ларр мы встретились около автомобиля. Я стал читать ей свои заметки, но она слушала невнимательно.
– Мы с вами должны проникнуть внутрь и провести обыск, – сказала она. – Жестокие и мстительные субъекты психотипажа, к которому принадлежит Зибо, считают свои преступления чем-то вроде произведений искусства и обычно сохраняют так называемые «кипсейки» – трофеи, которыми потом любуются, вспоминая прежние свершения. Это почти всегда так. Скорее всего имеется подобная коллекция и у Бобкова. Если он убил девочку, обязательно есть кипсейк.
– Легко сказать, – вздохнул я, глядя на внушительное трехэтажное здание. – Где в такой махине найдешь тайный мемориал злодейств? На виду ведь Бобков держать его не станет.
– Нам поможет вот это.
Мари достала из рукава небольшой бумажный рулон, стала его разворачивать.
– Что это?
– Пока вы беседовали с полицейским, я наведалась в контору архитектора, который строил дом. За десять рублей секретарша одолжила мне план особняка. Нужно его изучить. Здесь много интересного.
Я посмотрел на часы. Время моего двухчасового перерыва закончилось, пора было возвращаться.
– Что ж, изучайте. Незаконное проникновение в чужие жилища – это по вашей части, – сказал я на прощанье и отправился назад на Офицерскую.
Там меня ожидал сюрприз. У входа стоял знакомый «паккард», на котором ездил действительный статский советник Воронин. Его превосходительство выглядывал из окошка, укоризненно качал головой.
– Где это вы катаетесь, Гусев, когда вы нужны?
– Был на Васильевском острове, разговаривал по одному делу с околоточным надзирателем, – доложил я, потому что начальству нужно всегда говорить правду – просто необязательно всю правду.
– Ну так я вас сейчас вознесу с низшей ступени полицейской лестницы на самую высшую, – объявил Константин Викторович. – Берите ваш доклад. Мы едем к товарищу министра Джунковскому. Всё объясню по дороге.
XVIII
Но начал он не с объяснений, а с вопроса. Только сначала опустил стекло, отделявшее пассажирскую часть лимузина от места водителя, – я никогда раньше не встречал кабины подобного устройства. Правда, в самом первом автомобиле, какой мне довелось увидеть еще пятнадцать лет назад, шофер вообще располагался под открытым небом, будто кучер на облучке.
– Какого вы мнения о Джунковском?
Я очень удивился. Как может начальник спрашивать мнение подчиненного о еще более высоком начальнике, главе всех полицейских служб империи? И зачем?
– Хорошего, – осторожно ответил я.
Генерал Джунковский, назначенный на свой пост в прошлом году, мне действительно нравился. Прежде всего тем, что полагал главной задачей своей работы не кнопфовщину, то есть искоренение крамолы любыми, даже нечистыми средствами, а восстановление авторитета государственных институций. Из губернских Охранных отделений Джунковский приказал оставить только три: в обеих столицах и в Варшаве, а прочие упразднить. Он официально запретил инструмент провокации и использование азефов – двойных агентов, которые обманывали и революционеров, и полицейских.
Поскольку Воронин выжидательно молчал, я прибавил:
– Положение уголовной полиции, которая борется с преступностью (я чуть было не сказал с настоящей преступностью), теперь стало лучше. А учреждение «молниеносных бригад» позволит нам вывести раскрываемость на качественно новый уровень.
– Так-то оно так, – вздохнул действительный статский советник. – А все же тайной полиции без тайн не бывает. Вообразите поединок между чемпионом по английскому боксу, который умеет бить только руками да только выше пояса, и мастером китайской драки, не связанным никакими правилами. Не прозевал бы наш рыцарь с открытым забралом беду вроде «Первого марта» или чего-нибудь много худшего.
– Разве может быть что-то много худшее, чем убийство государя?
– Да. Убийство государства.
Лицо Воронина помрачнело.
– Я вот к чему завел этот разговор, Василий Иванович. Имею к вам просьбу. Даже приказание. Если его превосходительство будет задавать вам вопросы о структуре бригад, напирайте на то, что осведомительная сеть, без коей работа новых подразделений совершенно невозможна, будет вербоваться исключительно из представителей преступного мира.
– А из кого же еще?
Константин Викторович бросил на меня озадаченный взгляд.
– Ну уж от вас подобной розовости я не ждал. Разумеется, при необходимости группа первоклассных специалистов сыска должна использоваться и для борьбы с государственными преступлениями. А для этого понадобится иметь своих агентов в самых разных общественных слоях.
Лишь теперь до меня дошло, почему господин вице-директор оказывает моему проекту столь сильную поддержку. Рассчитывает создать структуру оперативных сыскных органов, которая заменит упраздненные охранные отделения, но только будет современнее и эффективнее, будет избавлена от прожженных махинаторов, поднаторевших в провокациях. И курировать эту структуру, фактически новую полицию, будет сам Константин Викторович. Этот умный и дальновидный манипулятор использует в своих целях не только меня, но и самого Джунковского!
– Я переслал генералу предварительный текст вашего доклада со своими комментариями, поэтому очень возможно, что Владимир Федорович вас ни о чем спрашивать и не станет, – продолжил Воронин. – Но вопросы наверняка будут у думских руководителей. И тут уж вы не подкачайте.
– Думских руководителей?
– Да. Сейчас мы доедем до штаба Жандармского корпуса, вы пересядете в автомобиль его превосходительства и вместе с ним отправитесь в Думу, в Таврический дворец. Будет встреча с главами основных фракций. Почти импровизированная. Вчера генерал ужинал с председателем Думы, рассказал ему о нашей затее, и господин Родзянко дал мудрый совет: прежде чем выставлять проект на обсуждение депутатов, сначала склонить на свою сторону ключевых парламентских деятелей. Решили не откладывать. Мне это не нравится, но наш с вами начальник все время толкует о том, что к народным избранникам следует относиться с уважением, и теперь он очень гордится своей инициативой. Ох, боюсь, всё дело погубит…
Вид у Константина Викторовича был кислый.
– Но что там делать мне? – воскликнул я, ужасно взволнованный. – Я человек маленький!
– Генерал объяснит сам. Это был его приказ – обеспечить ваше присутствие. Мне же велено блистательно отсутствовать. – Воронин едко улыбнулся. – И понятно почему. Господам думцам я слишком известен. От меня пахнет тайной полицией, как от Дьявола серой. Вы же – иное дело. Чистый криминалист, начальник Центрального технического бюро, да и вид у вас самый почтенный.
Мы были уже недалеко от Фурштатской, где находился кабинет шефа жандармов. Воронин заговорил быстрей.
– Чертова спешка! Слушайте и запоминайте. Вам надобно знать, чего ждать от участников совещания. Председатель Думы Родзянко – наш союзник, каверз от него не будет. Но положение Михаила Владимировича очень сложное, он вынужден лавировать между правыми и левыми, изображая беспристрастность. Поэтому и явной поддержки проекту он не окажет. За спиной Родзянки стоит самая большая фракция, октябристы, но это меньше четверти всех депутатов. Будут присутствовать лидеры трех других крупнейших фракций, и с каждым из них свои сложности. От умеренно-правых, это 88 мандатов, ожидается егермейстер Балашов. Богатейший помещик, владеет угодьями общей площадью больше великого герцогства Люксембург. Крепкий государственник и большой патриот, но в умственном смысле несколько… м-м-м… медленноват. Если что-то спросит, отвечайте просто и с предельной ясностью. Ни в коем случае не улыбайтесь. Петр Николаевич любит в людях серьезность. От правых будет камергер Хвостов, за ним 65 депутатов. Этот, конечно, обеими руками за усиление полиции, но трудность заключается в том, что ему выгодно потянуть с проектом.