— Вы вернулись с работы, приняли душ. А теперь ложитесь в кровать. У вас завтра выходной, можете спать спокойно. Будильник выключен.
Если вас разбудят среди ночи, то вы не сможете вспомнить голос, который сейчас слышите. Спите…
Директор миновал пропускной пункт и прогулочным шагом направился на поиски того самого кафе, в глубине которого был бар и пианино.
Охранника, несомненно, разбудят. Либо его товарищи, либо телефонный звонок. В любом случае — это уже не беспокоило директора.
Он сразу заметил, что люди, выходящие из комплекса, не предъявляют пропуск, а проходят свободно. Пропуск нужен лишь для входа на территорию. Конечно, мужчина мог узнать директора, точнее не узнать, а задаться вопросом: «Где я его мог встречать?»
Но вспомнить все он сможет лишь через некоторое время, и этого времени директору будет достаточно, чтобы бесследно исчезнуть из района и больше никогда не попадаться охраннику на глаза.
Где находится роковое кафе, перестроенное недавно из магазина и украденное из ремарковских строк, директор узнал от молодой светловолосой девушки с темными глазами. Девушка была в роскошном белом платье, ее пальцы унизывали дорогие камни, а на открытой шее виднелось красивое ожерелье. Из серебра или белого золота. Директор больше склонялся к тому, что украшение из золота. Это был теплый безветренный вечер последних дней августа.
У директора оставалось двадцать шесть с половиной часов, чтобы разыскать мисс Лору.
Мужчина зашел в кафе, располагавшееся на первом коммерческом этаже одной из высоток. Внутри помещения было довольно шумно. В самом конце зала, прямо за барной стойкой стояло деревянное черное пианино, а за ним сидел мужчина в черном пиджаке. Можно было разглядеть лишь затылок короткостриженого худощавого брюнета, игравшего на инструменте Моцарта.
Все столики кафе были заняты. Основной контингент зала — молодые мужчины в первоклассных костюмах из дорогой ткани, улыбающиеся своим прекрасным дамам. Были и компании. Но только одна состояла из пяти человек. Двое мужчин и три девушки. Мужчины курили сигары, женщины тонкие слабые сигареты в изящном мундштуке. Все это выглядело пафосно и наигранно, по крайней мере в глазах директора, который не проводил тихие летние вечера в обществе местной «элиты». Или, вернее сказать, в обществе «толстых кошельков», выдающих себя за элиту.
Директор не презирал деньги, нет. Напротив, он любил, когда средств было больше, чем нужд. Деньги позволяли в этом городе (как, собственно, и в любом другом городе) чувствовать себя свободно. Идти с ровной осанкой и знать, что ты можешь позволить себе вкусный ужин в любом заведении в компании с чудесным собой. Знать, что ты не зависишь от низкосортной еды, от которой регулярные проблемы с пищеварением. Что нет нужды экономить и отказывать себе в чем-либо.
Директор относился к деньгам, можно сказать, спокойно и хорошо. И чем больше их у него было, тем больше он был спокоен.
Директор любил шелестящие и приятные на ощупь купюры ровной и тихой любовью, но никогда не возводил их в культ и не считал самым главным и важным атрибутом жизни.
Деньги — лишь средство, чтобы удовлетворить свои природные нужды. Так считал директор.
В этой просторной зале с багровыми ровными стенами пахло алкоголем, табаком, отнюдь не дешевым, запеченным мясом и, конечно же, весельем. Молодые люди смеялись, мужчины приглашали своих девушек на танец — за спиной у маэстро был небольшой танцпол.
Директор подошел к барной стойке, за которой стоял невысокий веснушчатый бармен с рыжими волосами, приветливо сверкая своими белоснежными зубами. Мужчина заказал себе виски со льдом и уселся на свободный высокий стул.
— Впервые здесь?
— Да. Я ищу одного человека.
Директор достал из кармана цветную фотографию одного из братьев Миллеров, стоявшего рядом с отцом.
По крайней мере, так было написано на фотографии.
— Не видели здесь этого человека? — директор ткнул пальцем в тощего юношу. Он полагал, что на фотографии не Сомелье, а его брат Миа. Но парни были похожи как две капли воды, а потому, если бармен и встречал кого-то из них, этого было более чем достаточно.
— Видел.
Директор почувствовал, как в левой части груди сильно застучало сердце.
— Где и когда?
— Ммм… Да только что. — Бармен почесал свою рыжую бороду. — Но не этого тощего парня, на которого вы указали пальцем, а того высокого, что с ним рядом.
— Что?
Директор никак не ожидал подобного заявления.
— Вы говорите, что видели его только что?
— Ну да.
— Где же он?
— Вот.
Бармен показал рукой на спину музыканта, который увлеченно стучал по клавишам.
— Это Генри Рорк. Наш пианист.
— Генри Рорк… — повторил про себя директор.
Он достал из кошелька хорошую и «весомую» купюру, которая красноречивее всех слов могла отблагодарить бармена, и положил ее на стойку. А сам тем временем сделал глоток из толстого стеклянного стакана.
— Спасибо, — довольные и жадные глаза бармена излучали благодарность.
— Когда он закончит играть?
— Через полчаса у него перерыв. Придет его сменщик.
— Отлично.
— Как виски?
— Как в первый раз, — улыбнулся довольно директор. Он был рад тому, что наконец нашел так называемого отца Миллеров.
Но совпадение ли это или Сомелье нарочно направил директора по ложному следу — вот что предстояло выяснить.
А пока у мужчины выдались свободные полчаса, чтобы насладиться живой музыкой, вкусом виски и своей неповторимой сигарой.
Через сорок минут, когда директор давно уже осушил свой виски, докурил сигару, которую приобрел у бармена за дополнительную плату, и даже переварил прекрасную музыку в своем пустом желудке, пианист наконец поднялся с места и ушел на антракт. Направился он к двери, которая находилась за пианино, скорее всего, там располагалась гардеробная.
— Генри Рорк, — крикнул в спину высокому человеку директор.
Пианист тут же остановился и обернулся к нему. Да, это, несомненно, был он. Голубоглазый человек с фотографии.
— Чем могу вам помочь? — Его глаза выражали удивление и непонимание.
Мужчина был практически ровесником директора. Может быть, старше на пять-шесть лет. Директор не дал бы ему больше пятидесяти.
— Вы отец Люка и Миа Миллеров?
— Да, а в чем дело?
— Ваша фамилия Миллер?
— Нет… Но я не стану отвечать на ваши вопросы, пока вы мне не объясните, кто вы и что вам нужно от меня, — категорично заявил он.
— Пойдемте, мистер Рорк. Там впереди гардеробная, верно я понял?
— Да, — не без грубости ответил тот.
— Там и поговорим в спокойной обстановке.
Мистер Рорк недоверчиво посмотрел на своего собеседника, который был ниже его на голову, и последовал с ним к двери.
— Я жду объяснений, — сказал мужчина, когда они вошли в гардеробную и уселись на стулья друг напротив друга.
— Вы так напряжены и нервны сейчас, потому что ваш сын пропал без вести.
— Что с Миа? Вы знаете, где он?
— Знаю. И охотно расскажу вам все, что мне стало известно, мистер Рорк. Но сначала ответьте на несколько моих вопросов.
— Вы из полиции?
— Нет.
Директор сделал небольшую паузу, а затем спросил:
— Вы были у дома Миллеров буквально полтора часа назад?
— Нет. Я играю здесь с шести. Моя смена заканчивается в десять. Я заходил сегодня в десять утра, но никого дома не обнаружил. Я каждый день прихожу.
— Почему вы не заявили в полицию об исчезновении Миа? — задал наконец директор вопрос, который тревожил его с того момента, как он узнал, что у братьев есть живой отец.
— Я хотел, но… Понимаете, Миа и Люк — ранимые дети. Их может задеть то, что никогда не заденет других. Они тонкокожие, хотя Люк все свое детство старался выглядеть грубым и сильным. Да, Люк… Он исчез бесследно пять лет назад, когда… В общем, это неважно. Я не пошел в полицию, так как Миа и Люк оба убегали из дома. Но Миа всегда возвращался, потому я и жду.
— Почему ушел из дома Люк? Что стало причиной его ухода?
— Я, — спокойно, с улыбкой ответил мистер Рорк.
— Вы пришли в семью, когда сыновья уже больше не нуждались в вас? — спросил директор прямо и бестактно.
— Да, вы совершенно правы. Я не нужен был тогда уже ни Люку, ни Миа, хотя Миа меня не отверг и даже позволил мне стать его другом.
— Как их мать отреагировала на то, что вы внезапно ворвались в их жизнь? Или у вас вспыхнули старые чувства?
— Вы ничего не знаете, — улыбнулся пианист. — Не вспыхнули никакие чувства у нас с Ребеккой. Она умерла от инфаркта, когда детям было по восемнадцать. Слабое сердце, знаете ли. По словам Миа, она никогда не жаловалась на сердце, хотя врачи сказали, что предвестники были. Понимаете, Ребекка считала, что болеть — дорого и дешевле терпеть. Вот и дотерпела…
— Получается, она умерла пять лет назад? — уточнил директор.
— Да, пять лет прошло с тех пор, как умерла Ребекка и ушел из дома Люк.
— Но вы сказали, что он ушел по вашей вине…
— Нет, я не совсем так сказал. Я помог организовать похороны, купил для Ребекки землю и гроб, а затем проявил человеческое желание взять детей под опеку, — мужчина снова улыбнулся, а затем добавил: — Люк сказал, чтобы я горел в раю. Ох, сколько его знаю, столько поражаюсь ему. Он почему-то был убежден, что мне в раю будет хуже, чем в аду. Это все звучит забавно и смешно, я знаю, но слышали бы вы, с какой ненавистью он желал мне гореть в раю… Кстати, мы были с ним когда-то хорошими друзьями, когда он еще не знал, кто я такой.
— Расскажите об этом.
— Я был энергичен и молод. Занимался с детьми шахматами. Знаете, я учил не играть фигурами, а думать, анализировать, сражаться, обманывать и побеждать. Те, кто просто передвигали фигуры с одной клетки на другую, сразу же вылетали с моих занятий. Кстати, я преподавал абсолютно бесплатно, у меня была другая хорошо оплачиваемая работа. Я — музыкант, служитель классики. А по совместительству — лучший шахматный игрок во всей округе. Во всяком случае, был им десять лет назад. Мне удавалось совмещать шахматы и музыку. Умное с прекрасным. Мужское с женским! Да, мне и вправду кажется, что страсть к музыке — это моя внутренняя женщина. А тяга к хитрости и победе — это мужская, сильная сторона. Да, вы скажете мне: «А как же Клаудио Аррау или Кристиан Цимерман — знаменитые пианисты нашего века, они, по-вашему, тоже с внутренней женщиной?» Я отвечу вам: «Не знаю».