Люк загорелся идеей перестроить местный, давно не действующий магазин под кафе. И пришел к своему соседу, которому принадлежало это гниющее заведение.
Все в округе знали старика Парсона, он отличался чрезмерной жадностью, скупостью и дерзким словечком.
Люк Миллер постучал в дверь двухэтажного кирпичного дома, находившегося сразу за магазином.
— Чего тебе? — поприветствовал старик худого юношу с тонкими руками и ногами, который был выше его на две головы.
— Мне нужен ваш магазин, мистер Парсон. Я хочу его обменять на свою землю.
— На землю вместе с домом?
— Нет, только на землю.
— Разговор окончен, Миллер. Я готов обменять свой магазин только на твой дом вместе с землей. Клозетом я разрешу пользоваться, если надумаешь с братом ночевать под забором. А теперь пошел вон!
— Всего доброго, мистер Парсон.
— Чтоб ты сдох, ублюдок… — плюнул старик ему в спину.
Той же ночью Люк взял из дома канистру с бензином и направился во двор старика, спавшего сладким сном вместе со своим толстым жирным котом, который гадил везде, где только можно.
Ни детей, ни жены, ни собаки у мистера Парсона не имелось. Старик был совершенно никому не нужен. А ему тем более не нужен был никто. Он не ладил ни с кем из соседей, и многие люди, живущие на этой улице, были бы рады, если бы старик отошел к вечноцветущим розам.
Сначала Люк облил бензином сарай старика, особое внимание он уделил чердаку, который был полностью завален сушеным сеном. Парсон не так давно держал козу, но однажды ночью кто-то из местного населения перерезал козе глотку, пока рыжий кот слушал храп старика.
Парсона много раз предупреждали держать свой гадкий язык за зубами, но старик предпочел не изменять себе и не перерождаться на склоне лет в того, кем он никогда не был.
Убитую козу мистер Парсон незамедлительно привел в съедобный вид и ел, как ни в чем не бывало, целую неделю вместе со своим котом. Старик жалел лишь о том, что кот не будет больше пить молоко и, возможно, даже исхудает. Мужчина никогда не покупал молоко на рынке, так как на родного кота было жалко отдавать то, что было нажито когда-то кровью и потом.
А потому рыжий кот был абсолютно всеяден и жрал все, чем питался его хозяин. Он ел вишни, но только спелые, красные поздние яблоки, ранние почему-то не пришлись ему по вкусу. Синие медовые сливы — их он поедал с особым аппетитом; а еще ему нравились гроны черного налитого винограда.
Ходили слухи, что кот ел даже сырой лук, но, правда, делал это без особого аппетита.
Люк использовал всего полканистры бензина на сарай мистера Парсона, а оставшейся половиной обрызгал стены дома старика.
Юноша уже давно наблюдал за своим соседом. И знал, что один ключ от дома он хранит всегда при себе, а второй висит у него на гвозде в самом конце пустого ржавого вольера, в котором раньше жила собака. Которую, кстати говоря, отослали к розам немного раньше, чем козу. Ее отравили. Старик долго страдал по ней. Даже некоторое время выходил во двор с заряженным ружьем, и когда мимо его дома проходили соседи, старик говорил им: «Отправлю на тот свет любого, кто тронет моего кота. Богом клянусь, скоты».
После смерти собаки старик вроде немного смягчился и даже перестал желать соседям скорейшей мучительной смерти, проклинать их «убогий» род и называть «ублюдками», но счастье длилось недолго…
На кота мистера Парсона напала соседская собака, покусав этот толстый всеядный комок шерсти. Мистер Парсон застрелил собаку на месте и сказал хозяину «бешеного» пса, что пристрелит и его, если тот сунет свой нос на его территорию.
После этого инцидента соседи даже вызывали полицию из города, но те почему-то не привлекли старика к ответственности за убийство пса. С тех пор мистера Парсона обходили десятой дорогой, ни один человек не хотел иметь с ним никаких дел. На рынке никто из продавцов с ним не общался. Старик давал деньги, ему взамен молча давали товар и, чаще всего, самый свежий. Никто из продавцов не желал оказаться на месте пристреленного пса.
Спустя три недели кто-то из местных смельчаков перерезал глотку его козе…
С того времени, как отравили собаку мистера Парсона, его запасной ключ никто не охранял. Этим и воспользовался Люк.
Он тихо вошел в дом и разлил остаток бензина по веранде, кухне и по спальне, где храпел старик. Люк облил даже одеяло старика.
Кота, впрочем, в доме не было. Ему повезло — он остался ночевать на улице.
Люк поджег спичку и бросил ее на одеяло. Когда пламя охватило весь дом, молодой человек зажег вторую спичку у входа в сарай, который после убийства козы старик никогда не закрывал. Кто-то тогда сломал замок. А вешать новый мистер Парсон не счел нужным.
После того, как страшный пожар разбудил всех соседей на улице, Люк улегся в свою кровать и попытался уснуть с мыслями о будущем кафе.
Когда Миа на следующий день вернулся домой (он уже три дня подряд ночевал у мистера Рорка), то прямо спросил у брата:
— Ты поджег дом старика?
— Я.
Люк никогда никому не врал. Даже если бы этот вопрос задала ему полиция, он бы им ответил, как есть.
— Я тебя боюсь, Люк. Не хочу больше ночевать в одном доме с тобой…
— Тебе сейчас так выгодно, Миа. Говорить, что боишься меня, оправдывать себя за то, что ночуешь у него. Я двенадцать лет спал с тобой в одной кровати, и я тебя знаю. Тебе не страшно находиться со мной, ты просто жалкий трус. Каким был, таким и остался.
— Ты болен, Люк, и мне тебя жаль.
— Нет на свете страшнее болезни, чем трусость. Она страшнее инфаркта, так как терзает слабое существо изо дня в день, пока то не сдохнет.
Миа никак не отозвался, у него на глазах выступили слезы, губы дрожали.
— Мама была бы не рада видеть то, во что ты превращаешься, Люк…
— Не пугай меня матерью, она теперь слепа и нема.
— Я никому не скажу о Парсоне, Люк. Клянусь тебе. Но, пожалуйста, не говори больше со мной. Не говори мне ни слова. Ты для меня умер. Мне жаль…
Люк ничего ему не ответил, он просто молча вышел из дома и спустился по каменистой тропе к бесконечным зеленым лугам. Ему хотелось побыть наедине с собой. И если когда-то ради родной матери он не научился летать над землей, как птицы, то теперь для себя он обязан был построить кафе на месте заброшенного магазина…
Всем соседям было понятно, что старик Парсон «договорился». Не мог же он, в самом деле, поджечь свой сарай, облить бензином из канистры каждый угол собственного дома и как ни в чем не бывало лечь в постель спать. Ну не сумасшедший же он?
Никому не было дела до смерти Парсона. У старика не осталось родственников, которые могли бы его «по-человечески» похоронить, а потому соседи скинулись между собой небольшими деньгами, в том числе и Люк Миллер, и проводили покойного в последний путь.
— Собаке человеческая смерть, — сказал сосед, коренастый мужчина с трехдневной щетиной, который выделил на похороны достаточно щедрую сумму, особенно по меркам этой глуши. Именно его пса застрелил когда-то старик Парсон.
— Мда…
Много раз случалось, что Люк Миллер проходил мимо сгоревшего дома, и рыжий толстый кот смотрел на него странным взглядом прямо в упор. Словно говорил Люку: «Я все о тебе знаю».
Кота первое время прикармливали соседи. Носили ему еду, фрукты и овощи с огорода. Соседские дети даже баловали его творогом и молоком.
Потом этот огромный неповоротливый комок шерсти и блох взял под свою опеку Люк. Ему почему-то внезапно стало жалко животное, оставшееся без хозяина.
«Хозяев не выбирают, — подумал Люк, когда заносил на руках в дом своего нового питомца. — …Как и родителей», — так же мысленно добавил он.
Миа уже с месяц жил у мистера Рорка и редко приходил домой. Чаще всего — когда Люка не было дома.
Люк же проводил большую часть времени в магазине, который внезапно стал ничьим. Может быть, государственным. Но государство всячески закрывало глаза на эту «корь» (район у реки, считавшийся самым дешевым и менее всего востребованным среди покупателей недвижимости; городские называли это место Богом забытой глушью). Корь на чистом лице города.
Восемнадцатилетний юноша перенес в магазин свои вещи с чердака: одну небольшую коробку с коллекцией волос, пластинки и проигрыватель, который у них с Миа был общим, но Люк решил оставить его себе, так как предателям, по его мнению, не полагалась музыка.
К большому счастью, в магазине до сих пор не отключили электричество. Кто за это электричество платил, Люк не мог приложить ума.
Юноша навел там порядок, вынес все ненужное барахло: какие-то старые пыльные мешки со стеклом, сломанные деревянные стулья, давно сгнивший прилавок. Вычистил из зала всю землю, снял со стен пауков — и вроде бы стало приличнее.
Еще, конечно, не кафе. Но внутри пусто и наконец есть чем дышать.
Запах подвальной сырости и гнили пока чувствовался, однако уже можно было находиться там спокойно.
Это была большая свободная тридцатиметровая комната. На потолке висела одинокая маленькая лампа на старом ржавом проводе, которая грозила вот-вот свалиться на голову. У окна на стуле, принесенном из дома, стоял проигрыватель. Немного позже Люк хорошенько вымыл окно. «Со временем, когда будут свободные деньги, — думал он, — можно поменять стекла». А пока он приобрел на местной барахолке небольшой деревянный столик из дуба и к нему за бесценок забрал три стула.
Теперь помещение выглядело уже более или менее обжитым. Здесь можно было спокойно пить чай, кофе и даже, если угодно душе, — пиво или импортное виски. Местное нередко бывало гадостью.
Люк не увлекался алкоголем, но после смерти матери немного пил. А затем бросил так же внезапно, как начал. У Люка, несмотря ни на что, оставался стержень внутри.
В один из прохладных осенних деньков, когда опавшие листья хрустели под ногами, а вода в речке была ледяной, Люк пригласил в свою обитель уединения и тишины, а по совместительству — будущее кафе, лучшее в городе, одну приезжую девчонку. Моника забралась в эту глушь совершенно случайно, вместе со своими однокурсниками она отправилась на природу, и пока ее друзья веселились за бутылкой вина, Моника решила прогуляться к речке и встретила там Люка, сидевшего на больших холодных валунах, на которых когда-то мать стирала белье, а он помогал его доносить к дому.