— У вас есть магазин?
— Ну, можно сказать, я временный хозяин этого магазина, так как прежний хозяин умер. Магазин не работает. И я не стою за прилавком, не продаю ничего людям. Просто готовлю помещение под будущее кафе. Там сейчас пока еще пусто, но очень даже уютно. Я пью там чай, слушаю пластинки и чувствую себя как дома.
— Я бы хотела побывать в этом месте, вы так сладко рассказываете о нем.
— А как же ваши друзья? Вам разве не пора к ним?
— Не пора, Люк, — как-то строго ответила девушка. Ей было непонятно, Люк на самом деле дурак или она просто не в его вкусе. — Им весело и без меня.
— Ну, если хотите, я могу показать магазин. Он тут недалеко. Минута ходьбы.
— Так чего мы ждем? Вперед. Я уже допила чай.
— А я еще нет, — ответил Люк.
Это был прирожденный женский обольститель. Казанова еще тот.
Моника приподняла брови, поджала губы, а затем хлебнула из своей чашки, в которой еще оставался противный невкусный чай. «Такое чувство, будто траву с сахаром ешь. Как вообще такое можно пить», — мысленно возмущалась девушка.
Моника в молчании подождала, пока Люк допьет чай, посмотрит в окно, почешет ухо, сдерет с носа какую-то непонятную желтую штуку, улыбнется коту и скажет:
— Ну, можем идти.
«Наконец-то!» — мысленно возликовала девушка.
Люк закрыл дом на ключ, как всегда оставив запасной для Миа в маленькой тумбочке для обуви, стоявшей слева от двери.
Они с Моникой направились в сторону магазина, в котором когда-то будет бар и живая музыка.
— Странное место, — неопределенно сказала девушка, зайдя внутрь холодного пыльного помещения.
Как бы юноша ни убирал внутри, а избавиться от пыли оказалось не так уж просто, как ему думалось.
— Не нравится?
— Как-то холодно здесь… Где, интересно, в этих стенах ты нашел для себя уют? У тебя дома намного уютнее.
— У меня дома живут призраки, а здесь нет.
— Какие призраки? — быстро спросила девушка и даже испытала секундное волнение.
— Обыкновенные. Мы с тобой сидим, пьем чай, а кот в это время смотрит на мать. Она стояла слева от тебя и была возмущена тем, что ты пьешь из ее чашки… Больше не буду давать ее вещи другим.
— Ты больной? — тихонько вскрикнула девушка. — Ты что такое говоришь?
— Говорю, что вижу, — сказал Люк и подошел к проигрывателю. — От того все время и страдаю, что люди не любят того, что я вижу. Какую музыку ты любишь, Моника?
— Я ухожу, — произнесла девушка. Было видно, что она в шоке от происходящего.
— Спасибо за «Непокоренного», — сказал ей в спину Люк.
Девушка почему-то обернулась.
— Пожалуйста, — отозвалась она, глядя в глаза человеку, от которого у нее теперь шел мороз по коже.
— Ты пришла сюда потому, что я красивый?
— Да, — честно ответила она. — Но красоты бывает мало для того, чтобы поцеловать человека, у которого ад внутри.
— В аду растут цветы. Если я для тебя красив, то подойди и поцелуй меня.
— Если ты хочешь, чтобы я почувствовала себя женщиной, то подойди и поцелуй меня ты.
— Я бы очень хотел поцеловать тебя.
— Я бы не хотела перенимать твой ад.
— Это значит — нельзя?
— Это значит — можно.
Люк подошел к длинноволосой стройной девушке и поцеловал ее в губы. С открытыми глазами. Он смотрел, как дрожат ее закрытые ресницы, он чувствовал ее запах, это был неповторимый для него аромат. Такой же неповторимый и новый, как стих Уильяма Хенли.
В эти незабываемые сладкие секунды он хотел назвать эту женщину гимном всей своей жизни…
«Когда я поджигал дом старика, у меня даже ничего не дрогнуло внутри», — подумал про себя Люк, оторвавшись от губ девушки и заглянув в самые теперь родные и красивые глаза на всем белом свете.
— Я почувствовала, что между нами есть связь. Еще там, у камней.
— Не порть все словами.
— Не буду.
Люк еще несколько секунд смотрел то в глаза Моники, то на ее шею, то на ее губы. Он чувствовал, как от него исходит бешеный и неконтролируемый поток энергии, который был направлен в ее сторону.
Юноша не знал свое тело, он не знал, что ему сейчас делать с этим потоком. Это был ураган самых различных эмоций и чувств.
— Уходи. Мне нужно побыть одному.
— Может быть, тебе стоит лучше побыть со мной? — спросила Моника, чувствуя его энергию, забирая ее. Упиваясь ею.
— Уходи немедленно. Ты знаешь, где меня можно найти.
— Нет уж, если прогонишь меня сейчас, то сам потом ищи.
Люк ничего не ответил, странная энергия, выходившая через пальцы, через живот, через солнечное сплетение, через губы начала постепенно стихать.
— Точно уйти?
— Да.
Девушка еще раз заглянула в глаза самого странного человека в своей жизни, а затем развернулась к нему спиной и покинула магазин. Моника знала в ту минуту, когда спускалась по каменистой тропе к лугам, что завтра же вернется в этот магазин и что она спать и есть спокойно не сможет, пока еще раз не поцелует Люка.
Юноша присел на стул. Сделал глубокий вдох, а затем выдох. Ему не хотелось сейчас слушать музыку, говорить и даже видеть кого-либо. Ему просто хотелось понять, что это за энергия, выходящая из него неконтролируемым потоком, что это за чувство такое, когда хочешь обнять человека и сказать ему: «Помолчи!»
В тот же вечер случилось еще одно странное событие в жизни восемнадцатилетнего Люка Миллера. Но на этот раз менее приятное.
Мистер Рорк без стука зашел в его дом.
— Люк… — сказал мужчина, войдя обутым в гостиную чужого дома.
— Еще один шаг, и я вызову полицию, — отозвался спокойным голосом юноша, лежа на кровати и читая Ремарка. Он даже не посмотрел в сторону мистера Рорка. Он узнавал его по шагам.
— Не нужно полиции, Люк. Я пришел с миром.
— Идите и дальше с миром, мистер Рорк. Полиция может воспринять ваш «мир», как незаконное вторжение в частную собственность.
— Но ведь ты же дома.
— Я вас в свой дом не пускал.
— Я хочу, чтобы ты меня простил… Я виноват, но…
— Мистер Рорк, вы учили чужого ребенка вытирать гущу из носа ладонью, когда нет при себе носового платка. Вы учили всегда смотреть прямо в глаза своему врагу, каким бы страшным он ни казался. Вы — мой враг, мистер Рорк! А значит, будьте добры, при мне держите кулаки всегда наготове. Большой шкаф больно падает.
— Ты и вправду хочешь драться со мной?
— Всегда и везде. Я бил ваше лицо каждую вторую ночь, а после смерти матери — каждую первую. Мысленно я вас уже собственноручно убил и похоронил. Уходите, мистер Рорк.
— Что я тебе такого сделал…
— Вы лишили меня отца. Вы убили мою мать. Вы украли у меня брата.
— Я не убивал твою мать, Люк.
— Я так сказал, чтобы ты, ублюдок, признался во всем остальном.
Мистер Рорк прикусил язык и молча вышел из комнаты. После его ухода Люк встал с кровати, принес из кухни веник и замел те грязные следы, которые мужчина после себя оставил.
— Что тебя тревожит, Люк? — спросила девушка, убежавшая из родительского дома в дом, где обитали призраки. К человеку, с которым хотелось разделить пламя рая и аромат прекрасных благоухающих цветов, растущих в аду.
— Мне мать когда-то говорила, что дьявол живет в каждой женщине. Я только что понял, что дьявол жил только в ней. В тебе его нет.
— Ты веришь в Бога, Люк?
— Не знаю. В голове все смешалось. Учитель оказался Иудой. Мать — тьмой. А правда — пеклом.
— Вот почему ад у тебя ассоциируется с цветами.
— Нет более прелестных цветов, чем правда.
— Есть. Я.
— Ты? Нет, — улыбнулся Люк. Голова Моники лежала у него на груди. Девушка внимательно слушала стук его сердца.
— Ты — вампир. Ты сначала пробуждаешь во мне энергию, а затем ее пожираешь.
— А нельзя выразиться более романтично?
— Ты красивый вампир, которому мне хочется отдавать энергию добровольно.
— Так уже лучше.
Этой ночью Люк стал мужчиной.
— Как думаешь, если парень играет на пианино он — гей?
— Он что? — вдруг засмеялась девушка.
— Ну это… Чего ты смеешься?
— Ты меня смешишь, Люк, как я могу не смеяться?
— Ладно. Забыли.
— Нет, не забыли. Рассказывай, почему ты решил, что пианисты геи?
— Фу. Не произноси больше этого слова.
— Ты же сам его произнес.
— Из моих губ оно прозвучало не так противно, как из твоих. Закрыли тему!
— Как скажешь, — произнесла девушка с некой обидой в голосе. — Кто ты по гороскопу?
— Скорпион.
— Странно, — ответила девушка.
— Чего странного?
— Просто со Скорпионами-мужчинами у меня по жизни соперничество. Я их морально подавляю. А тебя почему-то нет. Хотя, несомненно, я чувствую в тебе энергию Скорпиона. Ее не спутать ни с чем!
— А ты кто по гороскопу?
— Скорпион, — ответила девушка. — Я родилась двадцать девятого октября. А ты?
— Тридцатого.
— Невероятно.
Люк замолчал. Ему нечего было больше сказать. Если верить гороскопу, то Рыбам Скорпионы во всех планах подходили идеально. Если верить жизни — Скорпион-Рыба, наверное, тоже должен был импонировать Скорпиону обыкновенному.
— Ты, как и я, любишь правду и презираешь предателей?
— Да.
— Почему тогда ты не сказала, что чай отвратителен? Я видел, с каким выражением ты его пила.
— Из вежливости. Знаешь, как-то не привыкла входить в чужой дом и называть гадким пойлом предложенный мне чай.
Люк засмеялся.
— А я бы сказал.
— Тебя не учили манерам. Правда не должна выглядеть как хамство. Правда должна быть ледяной и беспристрастной, как месть.
— Интересно, тебе уже есть, что мне подать?
— Есть.
— Давай. Я слушаю.
— Хуже твоего травяного чая может быть только твоя слабость, Люк. Тебе точно нужна моя правда?
— Говори, если есть, что сказать.
— Загляни в зеркало и найди, в конце концов, в своем отражении мистера Рорка. А иначе всю жизнь тебя будут преследовать кошмары, ты будешь страдать дальтонизмом и называть белое черным, а черное белым. Ты — сын мистера Рорка. Он — твой отец. И пока ты себе в этом не признаешься, Люк, ты не «капитан своей души, не хозяин властный своей судьбы». Он — капитан твоей души! Он — твоей судьбы хозяин властный!