— Закрой рот…
Девушка замолчала. Его сердце застучало с огромной силой. Его губы дрожали, а глаза были напряжены так, словно сдерживали то, чего нельзя было видеть посторонним.
— Это и мое любимое стихотворение тоже, Люк, — если бы ты поинтересовался… Если хочешь победить врага, сначала признай его. Если хочешь победить себя — убей себя.
— Я признал, что он мой отец. Что дальше?
— А дальше будь Скорпионом. Дави сильных и не трогай слабых.
— Спокойной ночи, Моника.
— Спокойной ночи.
Люк закрыл глаза, а уснул лишь под утро, когда начало светать. В восемь утра Люк приготовил девушке завтрак, а затем проводил ее к входной двери.
К десяти Монике нужно было быть в университете.
— Я приду в восемь. Думаю, родители не будут против.
— Приходи. Буду ждать.
Провожать женщину, с которой спишь, гораздо легче, чем женщину, с которой только целуешься.
Люк поцеловал сонную очаровательную Монику и закрыл за ней дверь. В этот день ему должны были привезти в магазин старое белое пианино с тремя нерабочими клавишами — сосед Люка хотел отволочь его на свалку, потому что никто у него в семье не играл, а инструмент занимал слишком много места.
Это пианино досталось соседу еще от покойной прабабушки, которая, по его словам, была бы совсем не против, если бы его «предали земле». Но осуществить план мужчине не удалось, так как Люк увидел однажды, как мистер Арчи грузил старый, но красивый музыкальный агрегат в грузовик. Молодой человек выяснил, что к чему, и решил забрать сломанное пианино себе.
— Нечего добру пропадать. Мне оно понадобится.
И Люк с мистером Арчи договорились о передаче этого ретросокровища в хорошие (пусть и излишне худые) руки…
Глава четвертая. До встречи, директор!
Мужчина, упивавшийся в этом мире лишь тишиной, а иногда еще — виски, вином и бренди, не знал наверняка, что его ожидает в этом проклятом, заброшенном месте. В этом несбывшемся кафе. В этом логове серийного убийцы, который лишал жизни своих жертв, не оставляя никаких следов. Который лишь «целовал» еще живые пульсирующие губы…
Это место оказалось не так просто обнаружить. Оно находилось сразу же за сгоревшим кирпичным домом, но из-за того, что здание было полностью увито засохшими листьями виноградника, оно становилось совершенно незаметным и спрятанным от чужих глаз.
Перед тем как войти внутрь, мужчина заметил в маленьком окне горящую свечу на деревянном столе.
Директор открыл дверь, она заскрипела, как и любая другая дверь, петли которой не сочли нужным смазать…
— Здесь кто-нибудь есть?
Пламя горящей свечи немного освещало комнату, директор осмотрелся, в комнате не было никого. Посередине стояло белое пианино, а на нем лежала женская ночная сорочка нежно-розового оттенка. Справа в конце комнаты, недалеко от окна размещался небольшой деревянный столик с тремя стульями. На нем громоздился проигрыватель, еще времен забытой молодости директора, а рядом валялись пластинки.
Больше ничего в комнате не было. Хотя нет. Еще под окном стояла белая чашка.
«Неужели это не то место? — подумал директор. — Не может такого быть…»
Мужчина подошел к пианино, достал из кармана перчатки и только затем дотронулся до ночной сорочки. Шелк, гладкий и приятный на ощупь шелк.
«Такую сорочку могла носить мисс Лора…»
Директор заметил, что первые три клавиши пианино были сломанными.
«Как на этом инструменте можно играть? Почему его не выбросили?»
— Здравствуйте, директор, — донеслось из-за спины. Мужчина резко обернулся. Если он и был, как считали многие, бездушным куском железа, то сейчас его мотор «заревел» как надо.
У двери стоял молодой худощавый человек, на вид не больше двадцати пяти лет. Ростом Сомелье оказался немного ниже директора, всего на два-три сантиметра. Молодой человек был одет в красивое длинное пальто, качеством куда лучше, чем пальто директора. Обувь начищена до блеска.
От него вкусно пахло. Приятный, мягкий парфюм, легкий аромат вишневых косточек. А еще — гладко выбритое лицо, уверенный взгляд и улыбка. Знаете, такая самонадеянная и надменная улыбка, присущая людям, которые не привыкли проигрывать.
— Люк Миллер. Сомелье…
— Именно так, директор.
— У меня осталось больше суток. Могу я увидеть мисс Лору и мисс Стенли?
— Нет, — улыбнулся молодой человек и сделал ровно один шаг навстречу директору. После чего застыл.
Мужчина с пепельными глазами хотел запустить «маятник», но ему не удалось. Сомелье не смотрел ему в глаза, он смотрел на его подбородок.
— Глаза бывают опаснее, чем черный пояс по карате. Вы меня вспомнили, директор?
— Деревянные крылья и три секунды без четверти…
— Именно так.
Молодой человек сделал еще один шаг навстречу, после чего снова застыл на месте.
— Хотите, я вам расскажу, как мне удалось пробыть в воздухе больше двух секунд? Все дело в вере, директор. Только в вере! Мой отец… Вы уже с ним знакомы, директор, это же он привел вас к орхидеям! В те времена, когда он еще был моим наставником — мистером Рорком, он однажды сказал мне такую вещь: если я смогу убедить себя в том, что пробуду в воздухе хотя бы две секунды, то, прыгая в очередной раз с обрыва, я несомненно упаду вниз… но после этого падения я буду жить с мыслями, что провел в воздухе две секунды. Понимаете?
— Физика, — сказал спокойным голосом директор. — Физика сильнее веры.
— Нет ничего сильнее веры! — ответил ему Сомелье. — Я убедил себя в том, что пробыл в воздухе три секунды без четверти. Оказывается, мне не нужны были деревянные крылья, чтобы совершить невозможное. Мне нужна была всего лишь вера. Ведь всю свою жизнь, директор, я воевал не с отцом, не с материнской нелюбовью, не с предательством брата, а с самим собой. Я — тот самый враг, которого я находил в каждом человеке, встречающемся на моем пути.
— Где мисс Лора и мисс Стенли? Они живы?
— Я лишил жизни обоих за три минуты до вашего прихода, директор.
В ноздри директора ударил запах машинного масла. После этих слов все тело мужчины окутало нечеловеческим холодом.
— Был уговор… — выдавил из себя директор.
— Был уговор, но я передумал. Шутку про скорпиона слыхали? Мне показалось, что самым большим мучением для мисс Лоры было не предвкушение скорой смерти, а игра на инструменте с тремя сломанными клавишами. Удивительный человек мисс Лора, — улыбнулся Сомелье.
— Вы понимаете, Люк, что игра окончена? Что вам не выбраться живым из этого города?
— Предложите мне альтернативу?
— Моя лечебница. Я вас спрячу там, где никто не станет искать. Отделение для буйных…
— Вы хотите меня вылечить, директор? Во второй раз?
— Я хочу поговорить с вами.
— Даже после того, как я убил вашу возлюбленную?
— Мое сердце не знает любви, Люк.
— Я говорил, как и вы. Любить или нет — это не дело химии, не последствие купидоновских стрел. А наш собственный с вами выбор. Мы в силах полюбить самое уродливое существо на всей планете и не чаять в нем души, находя его некрасивость и колкость чем-то удивительным и новым для себя. Другими словами, считать обыкновенное уродство еще одной формой красоты. Но не уродством! Любить красивых просто, когда ты сам красивый. Любить уродливых легче, когда ты красивый, и невыносимо, когда ты уродлив. А когда ты уродлив сам, то любить красивых — словно милостыню на паперти просить. К тому же, когда ты еще и не веришь в Бога. Поэтому, конечно, легче сказать: «Мое сердце не знает любви, Люк!»
— Вы считаете меня уродливым?
— Забудьте, директор. Я просто поделился с вами собственными наблюдениями. У меня было в жизни много женщин, и все проведенное с ними время я наблюдал за ними и за собой.
— …
— Мисс Лора полюбила уродливое существо и восприняла его дефекты как другую форму красоты. Девушка не могла играть с одной сломанной клавишей у себя в палате, но играла с тремя сломанными клавишами для того человека, который ей однажды сказал: «Он вас обязательно найдет. Я берегу ваши розовые красивые губы только для него». И она мне поверила, директор.
— Зачем вы ее убили?
— Что, по дочери мисс Стенли ничего не заболело, директор? «А чему же болеть, — скажете вы, — если мое сердце, не знающее любви, было привязано только к мисс Лоре…»
Молодой человек достал из кармана маленький, но тяжелый револьвер и выстрелил директору прямо в горло.
Тело мужчины грохнулось на пол, как мешок с песком.
— Нет, наверное, лучше остановить любящее сердце, чем остановить сердце того, кого любишь, — сказал Сомелье, перетаскивая труп директора к окну.
На том месте, где несколько минут назад стоял невысокий человек с серыми, как пепел сигары, глазами, располагался вход в погреб.
Молодой человек поднял небольшую деревянную дверцу, зафиксировал ее, а затем по деревянной лестнице спустился вниз и зажег лампу.
В этом небольшом погребе находились два маленьких телевизора, один из которых, если включить, транслировал бывшую палату мисс Лоры, а второй — кабинет директора.
Мисс Стенли была мертва чуть более пяти минут. Мисс Лора лежала рядом с ней, живая и невредимая, вот только глаза у нее были наполнены страхом, отчаяньем и болью.
Она все слышала, но ничего не могла сказать. Во рту у нее был кляп.
Молодой человек переступил через труп мисс Стенли, вытащил изо рта напуганной девушки кляп, развязал ей руки, а затем молча начал подниматься по лестнице наверх.
Девушка дрожала, по ее лицу текли слезы, она не знала, что ей делать сейчас.
Сомелье посмотрел на нее, стоя наверху.
— Вы свободны, мисс Лора. Уходите прямо сейчас.
— Спасибо… — сказала девушка, стуча зубами от смертельного холода.
Она начала медленно подниматься по лестнице, молодой человек взял ее руку и одним движением вытащил из погреба.
Первым делом девушка осмотрелась и увидела труп директора, лежащий у окна. Она закрыла рот рукой, но не заплакала.