– Что? – Лейзер от изумления уронил щепку и задохнулся от возмущения. – Да как ты смеешь! Как ты мог такое подумать! Как тебе вообще в голову пришло, будто я, богатый, солидный человек, позарюсь на твои жалкие медяки? Иноверец забрался в сарай посреди субботы, пока мы были в синагоге, и утащил деньги, а ты обвиняешь кошерного еврея?!
Сколько ни взывал Тевье к его сердцу, сколько ни просил – ничего не помогло, все просьбы соскальзывали с Лейзера, как дротик соскальзывает с обмазанного жиром щита. Так и не отдал. Да еще с криком, с возмущением! По его словам выходило, будто оскорбленный и обиженный не Тевье, а он, Лейзер, на честь и достоинство которого посмели покуситься.
– Ты порочишь мое доброе имя! – гремел Лейзер. – Это тебе, нищеброду и растяпе, все равно, что думают люди, а для купца доброе имя многого стоит.
– Так зачем же тебе его лишаться? – спросил Тевье, с трудом прервав гневный монолог виноторговца. – Если ты не вернешь деньги, я все расскажу.
– Да кто тебе поверит? – усмехнулся Лейзер. – И что ты расскажешь? Что, как полный идиот, положил свой кошелек на рога оленя, а тот возьми да сбеги? Нет, голубчик, никто тебе не виновен, в своем головотяпстве ты можешь винить лишь самого себя. Но! – тут он назидательно поднял вверх указательный палец. – Мне сдается, что ты всю эту историю придумал с одной-единственной целью: испугать меня и выудить деньги. Но не на таких напал, бессовестный негодяй, на мне где сядешь, там и слезешь!
До утра Тевье не сомкнул глаз, расхаживая взад и вперед по комнате.
«Если не получилось по-хорошему, – думал он, – криком тем более не выйдет. Предположим, я пойду в суд и обвиню его в краже, да только он откажется, подлец, отопрется. Доказать я ничего не могу, никто не видел, как я прятал деньги, никто не видел, как доставал пустой кошелек».
Вернувшись в Курув, Тевье, не заходя домой, побежал к ребе Михлу.
– Да, судя по всему, деньги у Лейзера, – сказал раввин, выслушав сбивчивый рассказ Тевье. – Но голыми руками его не возьмешь.
– Что же делать, ребе, – вскричал бывший водовоз, – что делать?
– Предоставь это мне. Только одно условие – полное молчание. Никому ни слова, ни полслова. Сейчас иди домой, отдохни, порадуй жену и детей. Соскучился ведь?
– Еще как, – тяжело вздохнул Тевье. – Только вот порадовать мне их нечем.
– Если жена спросит о деньгах для свадьбы, – продолжил ребе Михл, – ответь, что в ближайшие дни все решится. А пока возьми вот это, – он протянул Тевье мешочек с серебряными монетами. – Отдашь, когда сможешь.
– Но когда я смогу?! – горестно вскричал Тевье.
– Скоро, очень скоро, – ответил ребе Михл, завершая разговор.
Ободренный Тевье поспешил домой. Будущее уже не представлялось ему столь беспросветно мрачным.
Лейзер пришел к ребе Михлу на следующий день за бумагой, подтверждающей кошерность вина. Он это делал не в первый и не в пятый раз и не сомневался ни секунды, что все должно пройти гладко. Но, к его величайшему изумлению, раввин развел руками.
– Извини, Лейзер, у меня есть основания сомневаться в кошерности привезенного тобою вина.
– Какие еще основания, ребе? – взревел Лейзер. – Покупал я вино в том же самом погребе, вез с тем же самым возчиком, на субботу запер в сарае, ключ лежал у меня под подушкой. Да еще специального сопровождающего нанял, чтоб ни-ни-ни!
– Вот он-то меня и посвятил в суть проблемы, – ответил раввин. – Ты же знаешь, что у него пропали деньги из кошелька, запрятанного между бочек.
– Ребе подозревает меня? – Лейзер начал багроветь на глазах, но ребе жестом руки успокоил его.
– Упаси Боже, ни в коем случае!
Лейзер шумно выпустил воздух.
– Но давай порассуждаем вместе, – продолжил ребе Михл. – Тевье сам свои деньги не украл, так ведь?
– Не знаю, не знаю, – многозначительно произнес Лейзер.
– Твое подозрение допустимо, но маловероятно. Ты, разумеется, тоже денег не брал?
– Разумеется, – подтвердил Лейзер.
– Хозяин постоялого двора?
– Вряд ли. Он дал мне новый замок с единственным ключом, и я его знаю много лет. Честнейший человек. Вряд ли.
– Хорошо, значит, остается единственная возможность, что кто-то из иноверцев ночью или днем, пока вы были на молитве, забрался в сарай и нашел деньги.
– Скорее всего, так и было, – ответил Лейзер.
– А теперь скажи, мог ли иноверец, оказавшись в пустом сарае возле бочек с вином, удержаться и не попробовать? Из одной, из второй, из третьей. У тебя ведь там не один сорт вина?
– Не один, – ответил Лейзер, покрываясь смертельной бледностью. Он наконец понял, к чему клонил раввин.
– Теперь ты сам видишь, почему я не могу подтвердить кошерность этого вина, – снова развел руками раввин.
Лейзер помолчал с минуту. На его лбу проступили крупные капли пота. Если вино не объявят кошерным, он не получит и трети ожидаемой прибыли.
– Ребе, я должен сделать признание, – наконец вымолвил он. – Да, это я взял деньги. Не сдержался, дьявол попутал. Немедленно, прямо сейчас возвращаю все до последнего гроша.
Он полез за кошельком, но ребе Михл остановил его.
– Я не могу принять твое признание, Лейзер. Ведь ты лицо заинтересованное, а убыток в десятки раз превосходит собранные бедным водоносом деньги. Поэтому тебе, несомненно, выгоднее признаться в краже, которой ты не совершал, чем потерять столь внушительную сумму.
– Честное слово, – вскричал Лейзер. – Я клянусь, ребе Михл: это я вор, я – и никто другой! Поверьте, поверьте мне, я взял деньги Тевье!
– Ситуация довольно непростая, – ответил раввин. – Ты поставил меня перед сложной галахической проблемой, и я должен подумать, как ее решить.
Раввин достал с полки несколько книг и принялся их сосредоточенно изучать. Он открывал то одну, то другую, сверялся в третьей, рассматривал маленькие буквы примечания в четвертой и снова возвращался к первой. Это продолжалось три четверти часа. Лейзер терпеливо ждал, пока раввин закончит расследование. Наконец ребе Михл поднял голову и произнес:
– Чтобы доказать серьезность своих слов, искренность намерений и чистосердечное желание исправить проступок, ты должен взять Тевье компаньоном на продажу этой партии вина и все доходы поделить один к трем. Три части прибыли тебе, одну ему.
– Но, ребе, – вскричал Лейзер, – это же большие деньги! А для нищего водовоза просто огромные. Он их ничем не заработал, почему я должен ему их дарить?
– Вовсе не дарить. Это компенсация за духовный ущерб, нанесенный Тевье твоим поступком. Но, впрочем, я не навязываю тебе свое решение, а только предлагаю.
Раввин встал, давая понять, что разговор завершен, и Лейзер тут же бросился на попятный.
– Ну что вы, ребе, я же только спросил. Как скажете, так я поступлю. Кому, как не вам, знать, что я всегда слушался раввинов и законоучителей!
– Знаю, знаю, как ты их слушался, – ответил ребе Михл.
Глава пятаяТайны супружеской жизни
В первые недели после свадьбы Зяма не мог заснуть до утра. Сказывалась многолетняя привычка бодрствования. Но главное – происходящее между ним и женой приводило бывшего поруша в величайшее возбуждение. Короткие минуты близости словно втыкали в его тело тысячи иголок. Он не мог ни лежать, ни сидеть, ни даже спокойно стоять.
Зяма выходил на крыльцо и, расхаживая взад и вперед, смотрел на крыши ночного Курува. Облитые лунным светом, они влажно блестели, напоминая Зяме черные глаза жены.
А может, это ему лишь казалось, ведь в душе играла райская музыка, а перед глазами плавали цветные круги. До сих пор Зяма был бесконечно далек от земных радостей, центром и смыслом его жизни была духовность, учение Торы, служение Всевышнему. Близость с женой оказывала на него оглушающее воздействие. Он и представить не мог, будто способен испытывать нечто подобное, что в мягком женском теле кроется источник столь невероятного наслаждения.
Однако через месяц возбуждение стало спадать, а спустя полгода полностью отпустило бывшего поруша. И за это время Зяма понял, что ворота учения для него закрылись.
Во-первых, теперь по ночам он боялся оставаться один. Вдруг снова заявится Самуил-Самаэль вместе с дочкой? Ведь ребе Михл предупредил: связь с демоницей не разорвана и по бесовским законам Махлат считает себя законной женой Залмана.
Она, конечно, могла считать все, что взбредет в ее бесовскую голову, – теперь у Зямы была настоящая, перед Богом и людьми, жена Броха. И во-вторых, а может быть – как раз во-первых, этой настоящей жене вовсе не улыбалось проводить одинокие ночи в холодной постели.
От пожилых родителей Зяма, не задумываясь, уходил на учебу каждую ночь, а молодую жену закон предписывал радовать, то есть, называя вещи своими именами, ублажать в постели, особенно в течение первого года.
И тут он столкнулся с серьезной проблемой. Будучи человеком богобоязненным, ученым и обстоятельным, Зяма капитально посидел над книгами по еврейскому закону, пытаясь разобраться, какие именно действия скрываются под словом «ублажать» и в какой последовательности их предписывается производить. Книги изъяснялись невнятно, отделываясь туманными намеками, ничего конкретного не объясняя. Комментаторы напирали на законы скромности и советовали заниматься этим как можно меньше.
Недоумение Зямы росло и достигло пика, когда он натолкнулся на прямое описание поступков одного праведника. О том говорилось, будто он делал это с такой поспешностью, словно лежал на раскаленной сковородке.
«Тогда почему это называется ублажением, – в полной растерянности думал Зяма, – и какую радость может ощущать женщина, если муж относится к ней, точно к раскаленной сковороде?»
Вообще-то все книги завершали свои предписания настойчивой рекомендацией обратиться к сведущим людям. Предполагалось, будто в каждом месте, где живут евреи, обязательно отыщется дока, способный рассеять туман невежества и сомнений.
И действительно, был в Куруве один старичок, наставлявший молодых парней перед женитьбой. Поскольку у Зямы и Брохи обстоятельства выдались необычные, времени на подготовку к свадьбе попросту не осталось. Все пришлось делать наспех, через пень-колоду, обойдя вдумчивое приуготовление к столь серьезному шагу.