Хозяин, человек весьма солидный и очень уважаемый, вытаращил глаза от изумления.
– Я… я… я взял твои деньги?! – он едва не утратил дар речи. – Да как ты смеешь меня подозревать, позорить мое честное имя?
Гость потащил хозяина к мулле, тот выслушал каждого, затем развел по разным комнатам и послал за мной.
– Сделаем вот что, – сказал я и разъяснил мулле план действий. Тот пришел в восторг, и мы сразу приступили. Мулла велел слуге привести хозяина. Тот удивленно посмотрел на меня.
– Он здесь совсем по другому поводу, – небрежно просвистел мулла. – Сейчас я отвечу на его вопрос, он уйдет, и потом мы с тобой продолжим.
Я к тому времени уже неплохо понимал птичий язык, но, разумеется, сделал вид, будто ничего не понимаю.
Мулла стал шептать мне на ухо какую-то белиберду, я кивал с видом величайшего почтения, а в конце рассыпался в благодарностях.
– Ну, что ты еще хочешь? – важно спросил мулла на прощание.
– Я бы очень хотел получить на полчаса прекрасный кинжал вашего уважаемого гостя, – сказал я, указывая на хозяина караван-сарая. – Мой совсем затупился, а мне необходимо срочно завершить важную работу.
– Тут я ничем не могу тебе помочь, – ответил мулла. – Если только наш уважаемый гость окажет тебе любезность…
– Конечно, конечно, – зачастил хозяин караван-сарая, отстегивая кинжал.
– Огромное спасибо! – воскликнул я. – Солнце не успеет прикоснуться к вершине перевала, как я верну вашу драгоценную вещь в целости и сохранности.
Выйдя из комнаты, я подозвал слугу муллы, велел ему бежать что есть сил в караван-сарай и попросить жену хозяина дать ему сверток с деньгами, которые он вручил ей сегодня утром. Для достоверности своих слов он должен был показать личный кинжал хозяина двора.
Слуга опрометью кинулся выполнять поручение, а я подошел к двери послушать, о чем говорит мулла с виновником торжества. Беседа, которую вели достопочтенные члены общины, касалась важных общественных дел Кушкея. О пропавших деньгах даже не упоминалось, тон разговора был уважительный, собеседники степенно высказывались, не торопя друг друга.
Слуга вернулся через четверть часа и вручил мне сверток вместе с кинжалом. Я удостоверился, что внутри действительно лежат золотые монеты, спрятал его в карман и с возгласами признательности переступил порог комнаты.
Рассыпаясь в благодарностях, я вернул кинжал хозяину постоялого двора и сделал вид, будто хочу уйти, но мулла остановил меня.
– Я вспомнил, что упустил одну существенную подробность, – важно произнес он. – Пойдем, ты должен это услышать с глазу на глаз.
Мы вышли из комнаты, и мулла свистящим шепотом выдохнул:
– Ну?
Вместо ответа я протянул ему сверток.
Все уладилось в тишине и тайне. Гость получил свои деньги и поспешил отбыть из Кушкея, а хозяин караван-сарая понял, что произошло, только вернувшись домой. Поскольку дело не было предано огласке, он тоже предпочел молчать. Впрочем, что еще ему оставалось?
После этого случая мулла преисполнился к своему помощнику благорасположения и признательности, и его приязнь впоследствии сослужила мне добрую службу.
Прошел год. Я продолжал жить уединенно, виделся только с селянами, приносившими для починки старую сбрую или заказывавшими новую упряжь. Моим главным и чуть ли не единственным собеседником был сосед, Айдын. Я присаживался рядом на скамеечку и долго молчал вместе с ним, любуясь видом гор. Потом, слово за слово, словно первый весенний ручеек, по капельке вытекающий из-под снега, начинала завязываться беседа.
Впрочем, все было не совсем так гладко, как я рассказываю. Поначалу Айдын отвечал односложно или отмалчивался. Случалось, он поднимался со скамейки и ковылял домой. Ходил он с трудом, грузно опираясь на увесистую сучковатую палку. Похоже, ее просто отпилили от дерева, отломали ветки и отдали деду. Как-то раз я без долгих разговоров забрал у него эту палку, спилил сучки, заполировал древесину, высверлил в ручке небольшое отверстие и надежно запрятал в нем камею.
– Что это такое ты натворил? – с подозрением спросил Айдын, принимая от меня палку.
– Ничего, – простодушно ответил я, – немного пригладил вашу палку. Надеюсь, теперь с ней станет ходить легче.
Результат не замедлил себя ждать. Айдын встал, сделал несколько шагов и с удивлением поглядел сначала на палку, потом на меня. Затем, не сказав ни слова, двинулся к дому. Прежняя грузность исчезла, он уже не наваливался на палку всем телом, а ставил ее перед собой, словно нащупывая дорогу. Не дойдя до дома, он развернулся и пошел ко мне.
– Ты колдун? – спросил он, глядя прямо на меня.
– Нет! – возразил я. – Наша вера запрещает заниматься колдовством.
– Тогда слово знаешь. Я словно помолодел на десять лет.
С того дня Айдына будто подменили, из хороших знакомых мы превратились в близких друзей. Теперь наши беседы длились по несколько часов, ведь ни у меня, ни у старика не было никаких срочных дел. Дед охотно отвечал на вопросы, и все мои знания про жизнь в горах я почерпнул у него.
– Айдын значит «просвещенный», – повторял он. – А просвещенный это не тот, кто сам просветился, а тот, кто несет свет другим людям. И неважно, сколько там у него этого света, важно, что он щедро им делится.
Случалось, что во время разговора он надолго замолкал, приподняв голову и устремив взгляд на горы. Я терпеливо ждал, наблюдая, как в его глазах отражаются проплывающие над нами облака.
– О чем ты думаешь? – спросил я однажды.
– Я так долго живу, – ответил Айдын, – что пережил даже свои желания. Мое сердце опустело, словно горы зимой. В нем не осталось ни друзей, ни врагов. Ни любви, ни ненависти – голые склоны, покрытые снегом.
– Избавиться от злобы, простить врагов – это большое достижение, – сказал я.
– Никого я не прощал, – усмехнулся Айдын. – Я их просто пережил.
– О чем же думает человек с пустым сердцем? – спросил я.
– О смерти, – ответил Айдын. – Я думаю о смерти.
– О ней думают все, – сказал я. – Тем более люди твоего возраста.
– Думают, но не так, – произнес он после долгой паузы. – Большинство людей думает, будто смерть начинается в старости, когда тело стареет и не может бороться с болезнями. Лекарства перестают помогать, врачи разводят руками, и человек решает, что смерть заключила его в свои объятия.
– Разве они не правы? – делано удивился я, желая узнать, что думает об этом Айдын.
– Почти все люди мечтают спастись от смерти. Очень неразумное, детское желание. Тому, кто родился, предстоит умереть. По-другому и быть не может, так заведено. То, что началось, обязано завершиться. Если ты хочешь спастись от конца, ты обязан избежать начала.
– Что ты такое говоришь? – уже по-настоящему удивился я. – Объясни подробнее.
– Я не мастак беседовать на такие темы, – вздохнув, ответил Айдын. – Поговори с муллой, он тебе все подробно растолкует. Если сочтет тебя готовым.
Я побежал к мулле. Внутри у меня все дрожало от возбуждения. Впервые за годы поисков я напал на серьезный след.
– Зачем ты хочешь знать о смерти? – спросил мулла. – Тебе это знание ничего не даст.
– Но почему не даст? – удивился я.
– Потому, что ты не один из нас, – многозначительно произнес мулла и замолк. Мое сердце забилось, словно после долгого бега.
– Ну да, я еврей, а вы мусульмане. Но вы же, уважаемый мулла, и раньше об этом знали.
– Не о том речь, – сказал мулла. – Ты подступил к истинному знанию, и я обязан тебя предупредить.
– О чем?
– О том, что ты обязан молчать. И о том, что, узнав, ты переступаешь порог и становишься одним из нас. А это навсегда. Вот и подумай, готов ли ты.
– Готов, готов! – чуть не закричал я.
– Я знаю, что готов, – ласково ответил мулла. – Ты ведь не случайно оказался среди нас, не случайно остался в Кушкее, не зря стал моим помощником. Ты услышал зов Владыки гор и пришел.
– Кого-кого? – переспросил я.
– Владыки гор, настоящего хозяина мира.
– Но как же так, это ведь не совпадает с шариатом?
Мулла улыбнулся.
– А мы не мусульмане. Мечеть, Коран и все прочее лишь для вида, чтобы не приставали. Наша вера очень древняя, как эти горы, мы живем здесь со дня Потопа. Ковчег с первыми людьми пристал совсем недалеко от нас, на склонах Арарата. Вот с тех пор мы тут, и веру нашу исповедуем.
– И в кого же вы верите?
– Я же уже сказал тебе: во Владыку гор. Ему поклоняемся, с ним живем. Самая правильная, веками проверенная вера. Что нам какой-то Мухаммед?
Я молчал, втайне радуясь своему решению поселиться в Кушкее.
– Итак, ты прикоснулся к истине, узнал главную тайну. Сейчас я могу ответить тебе на вопросы о смерти. Спрашивай.
Это был совсем не тот туповатый мулла, с которым я виделся каждый день на протяжении целого года. Передо мной сидел сбросивший личину, уверенный в своей мудрости человек.
– Я бы хотел узнать как можно больше о смерти.
– Хорошо, – начал мулла. – Молчи и слушай.
Он помедлил несколько мгновений, показавшихся мне длинными, будто субботняя молитва, и начал.
– Все в этом мире умирают, но почти никто не умирает правильно. Достойная смерть – самый главный поступок в жизни, и к нему надо готовиться с самого рождения. Смерть не менее важна, чем жизнь. Иными словами, жизнь – не что иное, как подготовка к правильной смерти.
– А как нужно готовиться? – не выдержал я.
– Смерть – это проверка, испытание. Если ты правильно жил, то сумеешь и правильно умереть. Разве может быть правильной смерть у того, чья жизнь была пустой растратой?
– Но что делать, как правильно жить? – вскричал я.
– О! – улыбнулся мулла. – Наконец ты заговорил по существу. Умение жить состоит в том, чтобы пройти по жизни успешно. Научиться в ней всему, чему учат жестокие испытания и огонь пожирающих человека страстей. Если он сумел извлечь из всего этого необходимые уроки, перед ним открывают дверь в высший класс. Это значит, что он больше не будет вынужден проходить через муки рождения и смерти.