– И сколько здесь? – спросил габай.
– Ровно сто тысяч. Меня заверили, что вы самый надежный человек в Бней-Браке. Берите и распоряжайтесь по своему усмотрению. Надеюсь, что это тайное пожертвование поможет душе моего отца там, – посетитель поднял руку над головой и ткнул пальцем в сторону потолка.
– Несомненно, – солидно произнес габай. – Сейчас я выпишу вам квитанцию.
– Ни Боже мой, никакой квитанции! – замахал руками посетитель. – У налоговой полиции длинные руки, могут дотянуться и до ваших отчетных книг. Я предпочитаю держать свои доходы, а уж тем более и расходы, в полной тайне.
– Хорошо, пусть будет так. Как звали вашего покойного отца?
– Ицхок-Лейбуш Перцевич, – ответил посетитель, нагло уставившись прямо в глаза габая. – Ну, назвать моего папашку большим праведником или даже маленьким я бы не решился, но все ж таки еврей. Так договорились?
– Договорились.
– Вот и славно, вот и хорошо, – посетитель сорвал с головы кипу так, словно она жгла ему темя, и с гримасой отвращения сунул в карман.
– Всего доброго, желаю здравствовать и не печалиться.
Он бодро вскочил со стула, в три шага пересек комнату и пропал так быстро, что габай даже не успел выяснить его имя. Ицхок-Лейбуш не торопясь прочитал еще капитель псалмов, затем встал и запер дверь. Прятаться было не от кого, вероятность того, что еще один непрошеный посетитель нарушит ночную тишину синагоги, была ничтожной. Но!
Первым делом габай тщательно пересчитал и проверил деньги. В долларах он понимал – больше половины пожертвований «Биберман» получал из Соединенных Штатов. Все было правильно, ни одной фальшивой купюры. Но уж больно странно, за многие годы работы Ицхок-Лейбуш ни разу не сталкивался с такого рода случаями.
Нет ли тут подвоха, не стоит ли за щедрым дарителем вездесущая налоговая инспекция? Габай размышлял около часа и, тщательно перебрав в уме возможные западни и ловушки, решил, что причин для беспокойства нет.
Больше всего его убедила гримаса, с которой посетитель сбросил кипу. Вот так они себя и ведут, люди без Бога в голове и совести в сердце. Этот не стал притворяться, строить из себя святошу. Хоть, скорее всего, и подлец, но прямой подлец. И сие есть хорошо.
Синагога заработала сегодня сто тысяч долларов. Значит, можно заменить кондиционеры и привести в порядок окна на женской половине. Однако по правилам от каждого заработка нужно отделять десять процентов на цдоку, пожертвование бедным. Причем живущим не за морем или в другом городе, а соседям, самым близким тебе людям. А кто лучше Ицхока-Лейбуша соответствует этим критериям? Никто.
Габай отделил десять тысяч долларов, рассовал пачки по карманам, оставшиеся деньги переложил из чемоданчика в сейф и тщательно запер дверцу. Затем погасил свет в синагоге и отправился домой.
– Наш! – радостно возопил Самаэль, потирая лапы. – Молодец, Перчик, чисто сработано.
– Рад стараться, ваше злодейство, – рявкнул демон.
– Первый этап пройден, теперь с Божьей помощью приступаем ко второму, – объявил Самаэль. – Ну-ка, позвать ко мне Махлат.
На следующий день, ясным погожим полднем, габай возвращался домой. Только благодаря привычке спать сорок минут после обеда ему удавалось сохранять бодрость до глубокой ночи. Обедал он быстро и незамысловато: тарелка супа, соевые сосиски, хлеб с хумусом, стакан чая – и скорее в постель. Спал он не раздеваясь, лишь сняв ботинки и пиджак.
Дома его никто не ждал, жена Ицхока-Лейбуша давно ушла в лучший мир, а дети жили своими семьями, растили многочисленных внуков габая. В его возрасте легко можно было жениться еще раз, чтоб не одному коротать оставшийся век, но представить в своем доме другую женщину Ицхок-Лейбуш не мог.
Его интересы сократились до размеров Бней-Брака. Он давно уже не выезжал за пределы города, только когда приглашали на свадьбу или брис-милу, и каждая вылазка давалась ему с большим трудом. Ходил габай по одним и тем же улицам, ел одну и ту же пищу и другой не желал. А зачем?
Сегодня он пребывал в приподнятом настроении. Еще бы, столько проблем удалось решить одним разом. Младшей внучке давно требовалось исправить зубы. Глупая малышка в детстве вместо соски засовывала в рот собственный большой палец. Уж как ни пытались родители отучить ее от вредной привычки, даже мазали пальчик специальной горькой мазью, но все без толку. Глупышка плакала от горечи, но все равно тянула пальчик в рот.
В результате зубы сильно искривились, и, чтобы поставить их на место, нужно несколько лет носить особые накладки, постоянно ходить к врачу, регулировать их и подтягивать. Стоит это безумных денег, которых в семье, разумеется, нет. А найти надо, кто потом захочет жениться на девушке с кривыми зубами? И вот Всевышний послал помощь, услышал молитвы – и послал.
Одному сыну давно пора менять холодильник, дочке – стиральную машину, а другому сыну предстоят расходы на свадьбу, в общем, от долларов щедрого дарителя даже пшика не останется, все разлетятся. Ну и хорошо, ну и ладно, а для чего нужны деньги?
Габай жил в старом, давно требовавшем ремонта доме на тихой улице Бней-Брака. Когда он там поселился, она была шумной, наполненной детским смехом и визгом. Еще бы! В каждой семье пять-десять детей, в доме около сотни, а на улице… Эх, где они, эти годы?!
Дети выросли и разъехались, на улице остались одни старики. Сегодня купить квартиру в Бней-Браке молодым не по карману, цены выросли до небес, а старики менять привычное место не хотят, тянут, сколько кому Бог даст, и отсюда отправляются прямо туда же, на небеса.
В парадном было тихо и сумрачно, стекла в маленьких окнах не мыли лет двадцать, и они плохо пропускали свет. Нащупывая ключ в кармане, габай дошел до площадки второго этажа, когда до его ушей донесся сверху хлопок закрываемой двери, а за ним – быстрый перестук каблуков. Кто-то резво сбегал вниз по лестнице. Габай предусмотрительно остановился на площадке, уступая дорогу какому-то юному существу, ведь так шустро пересчитывать ступеньки могли только молодые ноги.
Через несколько секунд из-за поворота лестницы выскочила девушка лет восемнадцати. Габай видел ее впервые, наверное, она приходила по делу к одному из соседей. Девушка окинула его быстрым взглядом и, нимало не смутившись, побежала навстречу. Ицхок-Лейбуш повернулся лицом к стене, негоже человеку в черной шляпе, с длинной седой бородой, смотреть на представительницу противоположного пола, особенно в столь щекотливой ситуации: один на один, в тишине и полумраке.
Девушка почти достигла площадки, и вдруг на последней ступеньке ее ноги заскользили, она потеряла равновесие, вскрикнула и полетела лицом вниз. Попытка ухватиться рукой за перила не увенчалась успехом, и девушка с глухим стуком рухнула на площадку прямо у ног габая.
О Боже мой, бедняжка, наверное, сильно расшиблась! Ицхок-Лейбуш перевел взгляд со стены на девушку и замер. Такого ему не доводилось видеть за всю свою супружескую жизнь. Девушка лежала ничком, юбка от падения задралась до пояса, обнажив ноги, такие белые, что от них, как показалось габаю, в парадной стало светлее. Но главное, от чего он не мог отвести глаз, были круглые крепкие ягодицы, едва прикрытые тоненькими кружевными трусиками.
Габай затряс головой. Смотреть на это нельзя было ни в коем случае, а надо было немедленно звонить в ближайшую дверь и звать на помощь кого-нибудь из женщин. Но на него напал столбняк, несколько секунд он стоял, не в силах шевельнуться. Мягкая волна накатила откуда-то из глубины организма, давно забытая молодость шевельнулась и потребовала своего. Точно одурманенный, он поднял руку и протянул ее к черным кружевам. Но девушка словно только того и ждала: ловко увернувшись от руки габая, она вскочила на ноги, одернула юбку, окинула Ицхока-Лейбуша глумливым взглядом и умчалась вниз по лестнице.
До конца дня габай пытался убедить самого себя, что протянул руку с одной-единственной целью – поправить сбившуюся одежду девушки, и к полуночи ему это удалось. Но если бы до его слуха донеслись вопли радости, издаваемые праздновавшими победу демонами, убежденность в собственной невиновности тут же развеялась бы как сон, как утренний туман.
А праздник внизу длился и длился, Самаэль, развалившись в мягком кресле, поучал столпившихся вокруг него демонов:
– Старая добрая Махлат! Вот на кого можно положиться. Учитесь, учитесь у нее, дети мои. Некоторые из вас целые постановки сочиняют, оперы, турусы на колесах. А тут одно правильное движение юбкой – и суть человеческая выходит наружу.
Итак, на алчность мы его проверили – не устоял. С похотью тоже не справился. Это хорошо, это славно. Осталась последняя проверка, самая главная. Ну, дети мои, кто возьмется?
Ицхок-Лейбуш проснулся посреди ночи и долго лежал с открытыми глазами, вспоминая события ушедшего дня. Теперь он был абсолютно уверен, что всего лишь хотел одернуть бесстыдно задравшуюся юбку. Да, да, ничего другого у него и в мыслях быть не могло, ведь за всю свою жизнь он ни разу не прикоснулся ни к одной женщине, кроме жены. За исключением того постыдного случая…
И он унесся мыслями на три десятилетия назад.
В Симхас Тойра, радостный праздник, он вернулся из «Бибермана» после танцев в приподнятом настроении. Жена расстаралась, приготовила редкие, подобающие празднику кушанья. И гости, слава Богу, за столом были – родственница жены из поселения на Голанских высотах. Малость религиозная женщина из семейства вязаных кип. Муж ее в это время был на сборах в армии, детей пока родить не успели, вот жена и пригласила ее на праздник – с целью приблизить, укрепить и повлиять.
Ицхок-Лейбуш ее даже толком не разглядел, не в его правилах было пялиться на чужих жен. После ужина радостное настроение только усилилось, и он решил прогуляться по ночному Бней-Браку. Черт дернул, не иначе как. Через три квартала его внимание привлек шум, доносящийся из хасидского капища. Там еще гуляли, и он решил завернуть на минуту, посмотреть, что происходит. Вот это и было подлинно бесовским наваждением.