В распространении этого слуха приняли участие и разведчики из группы Домбровского. Во время ночных встреч с верными поляками они осведомлялись:
– Про того английского радиста-разведчика, что спасся со сбитого самолета под Бреслау, ничего не слыхать?
Активная «посевная» дала такие обильные всходы, что даже главные сеятели слухов были поражены. Не прошло и недели, как на тех же базарах и в тех же кавярнях за чашкой «кавы» или стаканом «хербаты» незнакомые люди спрашивали Османского-отца:
– Разве пан ничего не слышал об английском радисте-разведчике? Он спрыгнул с подбитого двухмоторного «Дугласа». Его подобрала одна польская семья – бедняга сломал себе ногу. В бреду он говорил по-английски и немного по-польски. Эта семья спрятала его и выходила, так он подарил им свой огромный шелковый парашют. В группе коммандосов, говорят, были и наши поляки из армии Андерса, из этих самых мест, да все разбились. Говорят, англичанин ищет связь с «аковцами», но не знает пароля. Пароль знал только командир, который тоже разбился. Уверяют, что он теперь перебрался сюда, под Позен. И тут его ищут по всей провинции Вартегау!..
– Так держать, пан Эугениуш! – сказал Евгению, довольно потирая руки, Констант. – Надо сделать так, чтобы не ты их искал, а они тебя искали.
Еще через неделю разведчики из группы Домбровского посеяли новый слух, на этот раз среди поляков со связями в Армии Крайовой:
– Английский радист-разведчик, капрал коммандосов, сбитый под Бреслау, присоединился к группе советских разведчиков, действующей под Познанью. Капрал живет с ними где-то в лесу и держит связь с Лондоном. Он надеется, что если кто-нибудь еще уцелел из его группы коммандосов, то его капрала можно будет отыскать по подпольным каналам.
– Но ведь этот слух дойдет не только до «аковцев», – все же беспокоился Констант, – но и до гестаповцев!..
Из Познани вскоре пришло донесение от одного из верных и деятельных поляков:
– Гестаповцы в познаньском штабе шефа СС и полиции СС – группенфюрера Райнефарта – сначала переполошились, а теперь не придают никакого значения слухам об английском разведчике, хотя они арестовали нескольких поляков за распространение ложных слухов. Проверка показала, что никакого английского самолета под Бреслау в течение последних двух месяцев сбито не было. Установлено также, что в провинции Вартегау нет ни одной рации британской секретной службы, которая бы поддерживала связь с Лондоном. Зато функабвер и радиопеленгационная служба 6-го воздушного флота люфтваффе и РСХА – имперской службы безопасности неоднократно засекали работу трех-четырех радистов, явно советских по «почерку» и характеру их работы, которые постоянно меняют место выхода на связь на юго-востоке провинции.
– Это хорошо, что гестаповцы не станут искать англичанина, – сказал Евгений Кульчицкий.
Но Домбровский и Кульчицкий надеялись, что это конфиденциальное известие не станет достоянием «аковцев». И расчет их оказался верным. Молодой Юзеф Османский первый сообщил:
– Какие-то пришлые «аковцы» упорно ищут связи с английским радистом-разведчиком, но не могут выяснить его местопребывание. Всем «аковцам» приказано всемерно собирать сведения об этом разведчике.
Тем временем рано поутру в Бялоблотском лесу грянул еще один чудовищный взрыв – на этот раз ближе к землянке…
В следующие три дня Евгений появлялся по ночам с разведчиками тут и там в польских деревнях и на фольварках, ронял английские фразы, польские слова выговаривал с английским акцентом.
На четвертый день поздно вечером, когда за запотевшими оконцами тесной горенки Османских бушевала ноябрьская непогода и гнулись под напором ветра высокие сосны, кто-то постучал снаружи по крестовине окна.
– Никак стучит кто-то? – спросил Юзеф-младший, только что стянувший рубаху через голову.
– То дождь с градом, Юзек, – прислушавшись, ответил Юзеф-отец, замерев с сапожной иглой и дратвой в руках.
В спаленке закашляла простуженная мать Юзека, заворочалась на кровати Крися, его младшая сестра. В окно снова постучали, громко, властно. Но это не был условный стук разведчиков группы «Феликс».
– Кто там? – спросил Юзек, подходя сбоку к окну.
– Пан Османский, откройте! – послышался раскатистый бас.
– Открой, Юзек! – тихо сказал отец. – Кто-то из поляков. Но кто? Закрой занавеску!
Если занавеска ближайшего к входной двери окна была затянута, это значило, что в доме чужие, «семафор» закрыт.
В горенку ввалился высоченный, ростом с Димку Попова, рыжий поляк в потемневшей от дождя полной форме офицера Войска польского цвета хаки и со звездочками поручника на полевой конфедератке и погонах. Над матерчатым козырьком распростер крылья выкованный из черненого серебра одноглавый польский орел с короной.
Отец и сын Османские смотрели во все глаза: этой формы они не видели в Польше уже целых пять лет, с конца кровавого сентября тридцать девятого. И гордый орел тогда же улетел куда-то со своей короной, уступив место черному германскому имперскому орлу с грозной свастикой в когтях. Правда, все в округе вот уже года два-три поговаривали, что где-то в лесах в пущах Польского генерал-губернаторства свил себе гнездо этот орел, так и не захотевший расстаться с короной, и что появилась в тех лесах и пущах рать в старой форме Польши «маршалека» Пилсудского, президента Мосцицкого и Смиглы-Рыдза, но что борется эта рать по воле ясновельможных панов не столько с полчищами иноземного черного орла со свастикой в когтях, сколько с партизанами-людовцами, воевавшими не за панов, а за люд польский.
Расставив ноги, держа руки на блестящем от дождя мокром тридцати двухзарядном автомате «шмайссере», висевшем у него на груди, вошедший сказал рокочущим басом:
– Вот что, хлопы. Армия Крайова все знает. Даже то, что вам известно, где в Бялоблотском лесу скрывается у русских парашютистов английский радист-разведчик. Нам необходимо связаться с ним. У нас имеется к нему дело огромной важности, к нему и к Англии. Наши представители – офицеры АК – будут ждать его с завтрашнего дня каждый вечер в девять часов на развилке дорог в сосняке за Бялоблотами, у замшелого валуна. Пусть приходит один, без русских, гарантируем ему полную безопасность. Мы проследим за тем, как вы выполните этот приказ. Армия Крайова все знает, все помнит и ничего не прощает!
Сказав это, рыжий поручник вышел, едва не расшибив лоб о притолоку и хлопнув дверью так, что она чуть не слетела с петель. Отец и сын Османские молча смотрели на грязные мокрые следы огромных сапожищ на половицах около порога.
В ту же ночь к Османским заглянул Констант Домбровский. Он возвращался с хозяйственной операции: группа запаслась продуктами в отдаленном фольварке какого-то гроссбауэра.
Домбровский смело постучал в окно – все «семафоры» были открыты, а метла у ворот, поставленная черенком вниз, означала, что разведчики не должны проходить мимо, так как у Османских имеются для них неотложные сведения.
Через час Констант вернулся в землянку и разбудил Евгения. Командир и заместитель командира группы всегда стремились ходить на задания поочередно, чтобы один из них оставался в землянке. В случае гибели обоих командиров группа «Феликс» вряд ли смогла бы успешно продолжать свою работу.
– Итак, – сказал Констант, – тигры в клетке. Теперь твоя очередь войти в клетку. Сам напросился. Да, «тигры» ждут тебя, Евгений.
Сейчас, ночью, в этом холодном темном погребе, похожем и вправду на братскую могилу, перспектива встречи с глазу на глаз с «тиграми» показалась Евгению не столь уж заманчивой. Но он сам напросился на это дело. Отступление невозможно. Главное, не подвести товарищей, не сорвать задание.
– Что тебе нужно для подготовки? – спросил Констант Домбровский.
– Прежде всего, – тихо сказал, закуривая, Евгений, – хотя у нас остался в запасе всего один комплект радиопитания, я должен несколько дней слушать Би-би-си. Слушать, восстанавливать акцент, интонацию, вспоминать старые идиомы и запоминать новые, военного времени. И главное, все это время думать по-английски. Ну и, разумеется, я должен в считаные дни узнать как можно больше о сегодняшней Англии.
И вот, лежа на холодных нарах землянки, Евгений то и дело включал коротковолновый «Север» и настраивался на Лондон, выключая радиоприемник только для того, чтобы остыли лампы. Обычно он был задумчив, слушал сосредоточенно, но нередко и улыбался, даже посмеивался.
– Лучше всего усваиваешь разговорную речь, слушая не диктора, а артистов варьете. Вот послушай! «Желать смены правительства все равно что искать сладкий лимон!» Или вот: «Самый хитрый немец – Франц фон Папен: будучи странствующим послом фюрера, он получил тем самым право не жить в Германии!» Или вот еще: «Как идут ваши дела?» – спросил наш корреспондент президента Ассоциации директоров похоронных бюро США. «Все было бы о’кей, – ответил тот, – если бы не эти проклятые новые сульфонамидные лекарства!»
Констант лишь вздохнул, с беспокойством поглядывая на друга. А тот почти не спал уже три ночи. Когда тушили «летучую мышь», он лежал в абсолютном подземном мраке с открытыми глазами и всю ночь вспоминал годы детства, проведенные в Америке и Англии, вновь и вновь на разные лады представлял себе скорую встречу с «тиграми». «Never say die!» – твердил он про себя английскую поговорку, по-русски означающую просто «не унывай!».
А в «братской могиле» шла своя жизнь. В предпоследний день ускоренного курса «англоведения» Евгения Констант собрал общее партийно-комсомольское собрание. Разумеется, закрытое для всего легального населения Третьего рейха. На повестке дня: персональное дело Пупка. Сначала Констант хотел было судить Пупка товарищеским судом, но Петрович, Димка Попов, Олег, Верочка и остальные разведчики отговорили его от этой чересчур суровой меры.
Пупок – рядовой разведчик, чье настоящее имя, равно как и его разведывательный псевдоним, давно забыты в группе. Он типичный представитель того добровольного подкрепления, которое получали в тылу врага на занятой врагом советской земле наши зафронтовые разведчики, подготовленные на Большой земле. Подкрепления из тертых окруженцев, бежавших военнопленных и партизан-разведчиков. В партизанской разведке этот отважный и опытный воин был на своем месте, но имперская провинция Вартеланд не Смоленщина, не Белоруссия. Там была