л при слабом свете ночника молодую черноволосую женщину, разметавшуюся на широкой двуспальной кровати.
– Это ты, Вилли? – тоненьким голоском сонно спросила она, не поднимая головы с подушки, томно потягиваясь.
– Я-я, – на всякий случай приглушенно ответил Пупок, только-то и зная, что «я» по-немецки «да». – Натюрлих!
Почти исчерпав этим ответом свой немецкий лексикон, он тихонько вынул английский ключ, торчавший в замочной скважине с внутренней стороны двери, прикрыл дверь и запер ее с наружной стороны.
– Вилли! – услышал он слабый голосок за дверью. – Вилли! Почему ты ушел?
Пупок на цыпочках вернулся к лифту. Пупок не был бы Пупком, если бы не спустился в лифте.
– Где деньги? – в третий раз спросил Констант. – Все деньги! Приказываю отвечать!
– Да, да – вдруг встрепенулся мертвенно бледный фон Ширер. – Берите все! Я вам все, все отдам! Идите за мной!
Шаркая и спотыкаясь, он ввел их в кабинет, в тот самый кабинет, в котором так недавно майор граф Велепольский беседовал с хорошим знакомым Константа Домбровского – капралом Юджином Вудстоком. Но штурмфюрер фон Ширер подошел не к книжной полке, где, по рассказам капрала, были вмонтированы бар и сейф, а к письменному столу, на котором стоял портрет Гитлера-полководца и лежала газета «Остдойче беобахтер». Взяв из среднего ящика небольшую связку ключей на стальном кольце, он отпер трясущимися руками верхний правый ящик и достал три толстые пачки рейхсмарок в банковской упаковке и кипу разрозненных рейхскредиток.
– Вот все, что у меня имеется! – пробормотал он, обеими руками пододвигая банкноты Константу и невольно прилипая взглядом к дулу наставленного на него парабеллума.
Констант сдвинул брови. На глаз он определил, что «король черного рынка» выложил всего какие-то жалкие три тысячи имперских марок.
– Это бумага! – произнес он сквозь зубы, взводя парабеллум. – Я пришел за валютой! Ферштеен зи?
Кожа лица у фон Ширера, стала землисто-серая, словно он сразу постарел на тридцать лет. Тяжелыми шагами подошел штурмфюрер к книжной полке, прикоснулся рукой к роскошному изданию «Майн Кампф», одна из секций полки отворилась, и все увидели стальную дверцу с блестящей ручкой и шифровым диском.
Привычными движениями фон Ширер набрал серию цифр, повернул круглую ручку и открыл стальную дверцу. Из сейфа он вынул большой и тяжелый темно-зеленый металлический ящик, поставил его при полном молчании ночных гостей на стол.
– Вот вся моя валюта! – прошептал он. – Клянусь богом!
– Сколько? – спросил Констант.
Ширер снял крышку с ящика, и все увидели аккуратные пачки банкнотов с портретом короля Георга V достоинством в пять, десять, двадцать, сто, пятьсот, тысячу стерлингов.
– Сколько? – сдерживая волнение, спросил Констант. Никогда в жизни он не радовался так деньгам, хотя эти деньги предназначались вовсе не ему лично.
– Семьсот пятьдесят тысяч британских фунтов стерлингов, – совсем тихо прошептал СА-штурмфюрер Вильгельм фон Ширер, не отрывая взгляда от банкнотов.
– Это тебе не фунт изюму! – в изумлении выговорил Пупок.
– Хорошо, – спокойно произнес Констант, взглянув на часы. – Клянусь… Предупреждаю: мы обыщем весь дом снизу доверху и если найдем хоть один завалящий фунт или доллар…
– Я хочу жить и потому говорю правду, господа: здесь вся моя валюта!
– Если врете, пеняйте на себя.
Обыск ничего не дал, не открыл никаких золотых жил и валютных залежей, но Констант обнаружил в открытом сейфе чековую книжку банка «Кредитенштальт дер Дойчен» и целую кипу документов. Нет, это была не ракетная документация, какие-то записи фон Ширера на бланках эсэсовских штабов, письма, приказы, отчетные ведомости, счета с надписью «Секретно!» Все эти бумаги из сейфа Констант аккуратно переправил вместе с деньгами в коричневый чемодан из крокодиловой кожи, принесенный со второго этажа догадливым Пупком.
Пока продолжался обыск, Констант успел обстоятельно побеседовать с хозяином дома. Говорил, собственно, один Констант, разглядывая фотографии на стенах, а штурмфюрер трепетал, ерзал и отвечал односложно.
– Нам обоим, Ширер, ясно, что штурмфюреры СА, как правило, не являются миллионерами. Вся округа знает, что вы спекулировали валютой на черном рынке. Если ваше начальство на Принц-Альбрехтштрассе в Берлине узнает, что вы незаконно наживали валюту, вам крепко не поздоровится. У нас имеются надежные свидетели. Кроме того… Я попрошу вас взять лист почтовой бумаги и ручку. Приготовились к диктанту? Отлично. Теперь пишите: «Я, СА-штурмфюрер Вильгельм фон Ширер унд Гольдбах, настоящим подтверждаю, что передал в распоряжение старшего лейтенанта Красной Армии Домбровского на нужды советской разведки 750 000 фунтов стерлингов, а также…» Сколько здесь марок?
– Три тысячи триста двадцать…
– «…а также 3320 рейхсмарок на оперативные расходы в борьбе против фашизма». Подпишитесь. Поставьте число. Благодарю вас. Вы, конечно, понимаете, что эта бумажка равносильна подписке о вашей работе на нас. Поздравляю. Вы человек неглупый, следовательно, понимаете, что война Гитлером проиграна и вам надо срочно менять ориентацию. Вы это сделали вовремя. Мы учтем это. Но не пытайтесь вести двойную игру. Не выйдет. Пожалейте свою голову. Она вам пригодится и в мирное время.
Обыск затянулся. Констант ушел от Ширера, когда старинные шварцвальдские часы в столовой пробили три часа. Дождливый рассвет застал разведчиков на полпути к Вяло блотскому лесу. Пришлось передневать в каком-то перелеске. Погони не было…
Так закончилась операция «Король черного рынка».
Когда вечером следующего дня Евгений попрощался с друзьями и ушел один на встречу с майором графом Велепольским, второй заместитель командира группы «Феликс» Петрович сказал Константу Домбровскому:
– Выйдем, Костя, на минуту. Дело есть.
По мрачному виду Петровича Констант понял, что разговор будет и впрямь серьезным.
За лесом догорал закат. Померкла позолота на хвойном ковре леса. Длинные косые тени затопили темно-зеленый сосновый лес. Дыша чистым, настоянным на хвое студеным воздухом, Констант с глухим беспокойством подумал о приближавшейся зиме, о снежной целине, на которой будет виден каждый след.
– Я бы покончил с этими подозрительными похождениями Кульчицкого, – медленно, поглаживая каштановую бородку, проговорил Петрович, сурово глядя исподлобья на командира. – Что ты, командир, знаешь о его делах с этими людьми? Только то, что он тебе сам рассказывает? Наплести можно все что угодно. Ты сам знаешь, какой он выдумщик. Якшается с фашистами-белополяками, которые – очень может быть – связаны с гестапо. Молодой, не заметит, как подставят ножку, оплетут, попутают, заставят работать на себя, сделают двойником. Тут пахнет потерей бдительности… И неужели ты отдашь почти миллион английских фунтов за кота в мешке?! Я лично категорически против такой купли-продажи. Я не верю в эту сказку о секрете «чудодейственного оружия» Гитлера! Так я и командованию доложу, когда вернемся. Так и знай. Отвечать за все придется тебе, Костя. И насчет Кульчицкого доложу. Молчать мне не позволит моя партийная совесть. Пусть с ним «Смерш» поговорит!
Констант помолчал, кусая губы, разглядывая в сгущавшихся сумерках человека, которого еще несколько минут назад считал верным товарищем. Он всегда думал, что хорошо знает этого смелого и бывалого разведчика, маленького бородатого Петровича. Теперь он казался ему похожим на зверька. Маленького злобного хорька. Не говорит ли в Петровиче зависть к Женьке? Нет, Петрович не карьерист. Но сейчас его не переубедишь. Он верит в свою правоту. Он непременно доложит… Сознание своей полной беспомощности в этом непредвиденном положении заставило Константа гневно сжать кулаки.
– Слушай, Петрович! – с трудом выдавил он сквозь зубы. – Не понимаю, откуда в тебе эта оскорбительная подозрительность? Знакомые разговорчики! Такие, как ты, готовы нас, разведчиков, взять на подозрение за то, что мы работаем в тылу врага, под боком у гестапо и абвера! Я ненавижу и презираю таких сумасшедших! Наши люди немало пострадали от них. И они тоже прикрывались своей партийной совестью и всякими высокими словами.
Петрович, помрачнев еще больше, молчал. В глазах его светилась непоколебимая твердость.
– Если я еще раз услышу от тебя такие слова, – продолжал Констант, – я расскажу о твоих угрозах ребятам, и тогда тебе несдобровать. В одном ты прав: я за все в ответе.
– Я остаюсь при своем мнении, – с непоколебимой решительностью ответил Петрович.
Доложит, непременно доложит. Все вывернет шиворот-навыворот. Это грозило большими неприятностями Жене Кульчицкому и ему, Домбровскому, хотя «Директор» и разрешил операцию. Только одно могло спасти Евгения и его от этих неприятностей, серьезность которых было трудно предвидеть: успех, большой, настоящий успех.
4. Из записей Старшого
«Гитлер захотел получить две тысячи ракет в месяц. Наши старые заводы производили только девятьсот. Вот и было решено построить новый большой завод в недрах горы Конштайн близ города Нордхаузена в Южном Гарце, чтобы довести производство до двух тысяч ракет. Больше всех радовался, наверное, фон Браун. Он любил пофантазировать в нашем кругу о бомбежках ракетами не только Лондона, Москвы, но и Нью-Йорка. Летом и осенью сорок третьего я не раз приезжал сюда с ним в Нордхаузен, на завод Миттельверке, опускался в штольни. Как-то я не выдержал и обратил внимание Брауна на ужасный вид двадцати тысяч рабочих “кацетников” из концлагеря “Бухенвальд-Дора”. Он резко оборвал меня, заявив, что это “нелюди”, до которых ему нет дела, что эти морлоки должны быть счастливы от одного сознания, что они трудятся во славу тысячелетнего рейха! Мог ли я тогда подумать, что тоже окажусь среди “нелюдей”, среди “морлоков”? Тогда еще Браун фанатически верил в эти две тысячи ракет в месяц. Но 17 августа сорок третьего года на заводы “Цеппелин-верке” и “Ракс-верке” и даже на Пенемюнде обрушились бомбы союзников. Программа по производству ракет была сорвана. Тем важнее стал для ракетчиков завод “Миттельверке” в недрах горы Конштайн. А планы создания многоступенчатой баллистической ракеты дальнего действия с использованием жидкого водорода и кислорода – такое горючее предлагал и ваш Циолковский – пришлось отложить… Теперь только изредка вспоминал Браун о двух– или трехступенчатой межконтинентальной ракете, которая за сорок минут полета пересечет Атлантический океан и разрушит Нью-Йорк, о выводе спутников на вечную орбиту вокруг Земли. Американцы должны знать о том, что фон Браун не только мечтал, а действовал. На основе “Фау-2” он спроектировал двухступенчатую трансатлантическую ракету, которую он многозначительно окрестил. “Америка-ракета” А-9/А-10. Настоящий гигант высотой почти в 30 метров с дальностью полета 5000 километров. Это пилотируемое по радио чудовище должно было обрушиться на Нью-Йорк по радиомаяку диверсантов Скорцени, заброшенных в этот огромный город… У Брауна родилась также дикая идея вывода на орбиту прозрачных шаров-сарк