Вдруг ее высокая, статная фигура пошатнулась и вздрогнула, словно ее ударили, а из уст вырвался такой дикий, ужасный крик, которого я никогда не слыхал в жизни.
— Что такое, Аэша? — вскрикнул я. — Он умер?!
Ола повернулась и, как тигрица, прыгнула ко мне.
— Собака! — вскрикнула она страшным шепотом, напоминавшим шипение змеи. — Зачем ты скрыл это от меня?
Аэша вытянула руку, как будто намереваясь убить меня.
— Что скрыл? — вскрикнул я в ужасе. — Что такое?
— Ах, может быть, ты не знаешь! — сказала она тише. — Знай же, Холли, знай! Здесь лежит мой Калликрат, который вернулся ко мне, наконец!
Она рыдала и смеялась одновременно, словно помешанная, бормоча про себя: «Калликрат! Калликрат!»
«Глупости!» — думал я про себя, но не смел сказать этого, боясь только одного, — чтобы Лео не умер, пока Аэша придет в себя и успокоится.
— Можешь ли ты помочь ему, Аэша? — сказал я смиренно. — Твой Калликрат скоро уйдет от тебя. Смотри, он умирает!
— Это правда, — произнесла она, — зачем, зачем я не пришла сюда раньше? Я вся дрожу, моя рука трясется… Возьми, Холли, этот фиал… — она достала из складок одежды оловянный кувшинчик, — и вылей ему в горло всю жидкость. Это вылечит его, если он не умер! Скорее! Скорее! Он умирает!
Я взглянул на Лео, у него началась уже предсмертная агония. Лицо его посинело, дыхание остановилось, а в горле хрипело. Я вытащил зубами пробку фиала, и капля жидкости попала мне на язык. Я ощутил сладкий вкус, моя голова закружилась и в глазах потемнело, но, к счастью, все это сейчас же прошло.
Лео умирал, его золотистая голова металась по подушке, и рот был открыт. Я попросил Аэшу подержать его голову, и она осторожно сделала это, хотя дрожала с головы до ног. С трудом разжав челюсти больного, я влил жидкость ему в рот. Легкий пар пошел от жидкости, и хрип в горле больного сейчас же прекратился. Лицо Лео смертельно побледнело, и сердце, казалось, прекратило биться, только веки задрожали. Я взглянул на Аэшу: газовое покрывало сползло с ее головы, пока она поддерживала голову Лео, и лицо было такое же бледное, как у больного.
Она смотрела на Лео с непередаваемым выражением отчаяния и страха, очевидно, сомневаясь в том, что он останется жив. Прошло пять минут. Лицо ее вдруг осунулось, глаза потускнели, она перестала надеяться. Коралловые губы побелели и задрожали. Жаль было смотреть на нее.
— Поздно? — пробормотал я.
Аэша закрыла лицо руками и не ответила. Вдруг я заметил, что Лео стал дышать ровнее, и краска появилась на его лице. О, чудо! Человек, который умирал, теперь спокойно повернулся на бок.
— Видишь? — произнес я шепотом.
— Вижу, — ответила она хрипло, — он спасен! Я думала, что уже поздно, еще немного — и он бы умер!
Она залилась слезами и стала еще прекраснее.
— Прости мне, Холли, мою слабость! — сказала она. — Ведь я женщина с ног до головы! Подумай: сегодня утром ты говорил о месте, где мучаются грешники. Ты назвал его адом… Целых две тысячи лет я жила в таком аду, мучаясь воспоминаниями о своем преступлении, терзаясь неудовлетворенным желанием, без друзей, без удобств, даже не имея возможности умереть… Подумай, Холли, никогда ты не услышишь этого и не увидишь такого зрелища, даже если проживешь еще десять тысяч лет. Наконец мой избавитель пришел — тот, кого я ждала многие поколения… В назначенное время он явился ко мне, и я знала, что он должен прийти: моя мудрость не ошиблась! Но как малы мои познания, как слабы мои силы! Он лежал здесь больной, при смерти, и я не чувствовала этого, хотя ждала его две тысячи лет! Если бы он умер, мне пришлось бы снова переживать ряд скучных веков и ожидать моего возлюбленного!.. Но теперь он остался жив, проспит 12 часов, и болезнь совершенно пройдет… Он вернулся к жизни и ко мне!
Аэша умолкла, тихо положила руку на золотые кудри Лео, нагнулась и поцеловала его в лоб с такой целомудренной нежностью, что мне стало больно. Я ревновал ее к Лео.
Глава XVIIIУйди прочь, женщина!
С минуту длилась тишина. Лицо Аэши, погруженной в счастливые думы, напоминало лицо ангела. Вдруг какая-то мысль поразила ее, лицо ее изменилось и утратило свое ангельское выражение.
— Я забыла, — произнесла она, — про эту женщину, Устану. Она что, служанка Калликрата, или…
Она умолкла, и голос ее задрожал. Я пожал плечами.
— Не знаю! Полагаю, что она обвенчана с Лео по обычаю народа амахаггер! — ответил я.
Лицо Аэши потемнело: она, очевидно, умела ревновать.
— Тогда конец! — произнесла она. — Эта женщина должна умереть!
— За что? За какое преступление? — воскликнул я испуганно. — Она не виновата в том, что любит Лео, и он сам захотел принять ее. В чем же ее грех?
— Право, Холли, ты просто глупец! — ответила Аэша. — Какой грех? Грех ее в том, что она осмелилась встать между мной и моей любовью!
Мне пришлось долго уговаривать эту странную женщину, пугать ее последствиями ее преступления, говорить, что зло родит зло, пока Аэша согласилась пощадить жизнь бедной У станы.
Довольный успехом, я направился в проход и позвал Устану, белую одежду которой я заметил невдалеке. Она подбежала ко мне.
— Мой господин умер? О, не говори, что он умер! — воскликнула она, обратив ко мне свое красивое, залитое слезами лицо с выражением безграничного отчаяния, которое глубоко тронуло меня.
— Он жив! — ответил я, — «Она» спасла его. Иди!
Устана глубоко вздохнула, вошла в пещеру и упала ниц в присутствии королевы.
— Встань! — произнесла Аэша холодно. — Иди сюда! Видишь этого человека? — она указала на Лео. — Говорят, он — муж твой. Но я требую, чтобы ты забыла его. Ступай!..
Устана однако не двинулась с места.
— Нет, королева, я не уйду, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Этот человек — мой супруг, я люблю его, люблю и не покину! Какое право имеешь ты приказывать мне покинуть моего супруга?
Я увидел, как изменилось лицо Аэши, и содрогнулся.
— Будь милосердна! — произнес я по-латыни, — ведь она повинуется только природе.
— Я милосердна! — ответила холодно Аэша, — если бы я не жалела ее, она умерла бы! — и, обратившись к Устане, она сделала быстрое, как молния, движение. Мне показалось, что она слегка ударила рукой по голове Устаны. Я взглянул и в ужасе отшатнулся. На волосах Устаны, на ее золотистых косах, ясно виднелись следы трех пальцев, следы белые, как снег.
— Великий Боже! — простонал я, пораженный этим ужасным проявлением нечеловеческой власти.
«Она» усмехнулась.
— Ты полагаешь, бедная, невежественная женщина, что я не имею власти убить тебя? — обратилась Аэша к неподвижно стоявшей женщине. — Посмотри, вот зеркало! — она указала на круглое зеркало, принадлежавшее Лео. — Холли, передай его женщине!
Я взял зеркало и поднес его к глазам Устаны. Она взглянула, схватилась за голову, снова взглянула и упала на землю с громким рыданием.
— Уйдешь ли ты теперь или я должна коснуться тебя еще раз? — насмешливо произнесла Аэша. — Я наложила на тебя печать, так что могу узнать тебя, пока твои волосы не побелеют совсем. Уходи прочь!
Пораженная и разбитая горем, бедная Устана, отмеченная ужасной печатью Аэши, поползла из комнаты, горько плача.
— Не смотри так испуганно, Холли! — сказала Аэша после того, как девушка ушла. — Уверяю тебя, это не волшебство. Я обладаю силой, которой ты не понимаешь! Я только напугала ее, а могла убить! А теперь я прикажу слугам перенести своего господина в комнату рядом с моей, чтобы я могла ухаживать за ним и приветствовать его, когда он проснется. Ты, Холли, также должен переселиться туда, а с тобой и твой белый слуга! Но помни одно! Не говори ничего Калликрату об этой женщине… Смотри, я предупредила тебя!
Она ушла, оставив меня в полном смущении. Я был так потрясен, взволнован всеми этими событиями, что боялся сойти с ума. К счастью, у меня не было времени размышлять, так как скоро явились немые слуги и понесли спящего Лео и все наши пожитки в покои королевы. Наши новые комнаты находились позади комнаты или, как мы называли, будуара Аэши.
Эту ночь я провел в комнате Лео, который спал мертвым сном. Я также уснул и проснулся незадолго перед тем, как наступил час, когда, по словам Аэши, должен был проснуться Лео. Она появилась сама, по обыкновению закутанная с ног до головы.
— Ты увидишь, Холли! — проговорила Аэша. — Он проснется совсем здоровым, лихорадка покинула его!
Едва она успела произнести эти слова, как Лео повернулся, потянулся, зевнул, открыл глаза и, заметив склонившуюся женскую фигуру, обнял ее и крепко поцеловал, думая, что это Устана.
— Устана! — произнес он по-арабски. — Зачем ты закутала себе голову? Не болят ли у тебя зубы? — и добавил по-английски: — Я очень голоден… Джон, старый сын ружья, скажи мне, что тут случилось?
— Уверяю вас, что сам не знаю, мистер Лео, — сказал Джон, подозрительно обходя Аэшу, на которую смотрел с отвращением и ужасом, убежденный, что она — сверхъестественное создание, — вы не должны много говорить потому, что были очень больны, страшно испугали нас и эту леди, — кивнул он на Аэшу, — сейчас я принесу вам завтрак!
Лео повернулся и взглянул на молчавшую «леди».
— Как! Да это не Устана! А где же она?
Тогда Аэша заговорила с ним, и ее первые слова были ложью.
— Устана ушла в гости, — произнесла она, — а я осталась здесь вместо нее твоей служанкой!
Серебристые звуки голоса Аэши поразили Лео, который еще не успел опомниться. Но он промолчал, съел принесенный завтрак и снова заснул. Проснувшись уже вечером, он начал расспрашивать меня о том, что случилось с ним, но я заставил его замолчать и снова уснуть. На другой день он проснулся рано и чувствовал себя значительно лучше. Я рассказал ему о его болезни, но умолчал о многом, так как Аэша находилась около Лео.
Я нашел нужным объяснить ему, что Аэша — королева страны, в которой мы находимся, очень расположена к нам и любит ходить закутанной с головы до ног. Хотя мы разговаривали по-английски, я боялся, что она поймет, о чем мы говорим, по выражению наших лиц, так как не мог забыть ее предостережения.