Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада — страница 29 из 138

Глава IПод сенью крыл

Когда испуганные дикари разбежались, и мы остались одни, жрец приветствовал Лео, прикоснувшись рукой к его челу.

— Я знаю, что с тех пор, как вы перешли через священную реку, вас охраняла невидимая сила, — сказал он на том же ломаном греческом наречии, на котором говорили при дворе Калуна. — Никто вам не причинил вреда, но эти презренные осмелились прикоснуться к вам. Если вы только захотите, они будут все преданы смерти у вас на глазах. Так повелевает богиня, которой я служу.

— Они были ослеплены безумием. Не наказывай их за нас, — отвечал Лео. — Мы не хотим крови. Скажи, как тебя зовут, друг?

— Называйте меня Оросом.

— Орос — хорошее имя для человека, живущего в горах. Итак, друг Орос, дай нам поесть, приюти нас и отведи поскорее к той, которой ты служишь, и к мудрому Оракулу, к которому мы шли издалека.

— Пища и кров ждут вас, — поклонился Орос. — Завтра же, когда отдохнете, я отведу вас, куда вы хотите.

Мы последовали за ним к прилегавшему к скалам зданию, похожему на гостиницу. Дом был освещен, и в очаге горел огонь, чтобы можно было согреться.

— Войдите. — пригласил Орос во вторую комнату, по-видимому, спальню. — Здесь вы можете умыться и почиститься с дороги. А тебе, — обратился он ко мне, — я перевяжу укушенную собакой руку.

— Откуда ты знаешь об этом? — удивился я.

— Это неважно, я все приготовил! — отвечал он степенно.

В комнате было светло и натоплено, металлические тазы наполнены теплою водою, на кроватях лежало чистое белье и темное, обшитое дорогим мехом платье. На столике стояли баночки с мазью, приготовлены лубки и бинты для перевязки. По-видимому, Оросу было все известно, даже характер повреждения моей руки. Он помог мне раздеться, промыл рану теплой водой со спиртом, приложил мази и сказал, что к утру опухоль спадет, и тогда он вправит сломанную кость. Потом он помог мне умыться и переодеться. Лео также переоделся, и мы вышли к столу, совсем не похожие на запыленных и окровавленных странников, какими пришли. В соседней комнате был накрыт стол; мы молча поели и легли спать.

Ночью я проснулся, почувствовав, что в спальне есть кто-то, кроме нас с Лео. При свете теплевшего ночника я различил фигуру и тотчас же узнал нашего таинственного проводника. Видение устремило взор на спящего Лео. Вдруг оно тяжело застонало. Этот стон вырвался, казалось, из глубины души. Итак, это существо страдает и выражает свои страдания как человек. Вот оно заломило в беспредельной тоске руки. Должно быть, Лео почувствовал его близость: он заметался и тихонько заговорил по-арабски:

— Аэша! Аэша! — расслышал я.

Женщина-призрак подошла к нему ближе. Он сел на кровати и в страстном порыве протянул руки.

— Я долго искал тебя, Аэша. Приди ко мне, желанная моя богиня!

Женщина тоже простерла ему навстречу руки. Я видел, как она дрожала. Она остановилась у постели. Лео снова лег. На его обнаженной груди темнела ладанка с локоном Аэши. Лео спал. Женщина тонкими, бледными пальчиками вынула из мешочка длинную шелковистую прядь волос, долго-долго с грустью смотрела на нее, потом снова вложила ее в ладанку и заплакала.

— Приди ко мне, дорогая моя, моя красавица! — послышался страстный шепот Лео.

Как испуганная ночная птица, женщина вскрикнула и убежала. Мучительное любопытство охватило меня. Что могло значить все это? Ведь то был не сон! Кто эта ужасная, похожая на мумию женщина, которая охраняла нас на пути? Кто она, что ее боялись дикари? Зачем она тайком пришла сюда, как на свидание к любимому человеку? Ее присутствие разбудило меня и навеяло на Лео сны. Почему она вынула из ладанки прядь волос и как догадалась, что она там? Почему нежная, страстная речь Лео так испугала ее?

Орос назвал ее жрицей богини, исполнительницей ее приказаний, но что, если это Аэша, которую мы ищем? Что, если мы пришли к цели, и наш путь окончен? Есть что-то нечеловеческое, ужасное в этом существе. Если это Аэша, она изменилась. Это уж не та Аэша, которой мы поклонялись. «Та, которой все повинуется» тоже носила свободную тунику, но ни туника, ни покрывало не могли скрыть ее лучезарной, жизненной красоты, и мы угадали ее раньше, чем она показала нам свое чудное лицо.

А эта? Но нет, должно быть, я ошибся. Прав, конечно, Орос, утверждавший, что она лишь служительница богини. И сейчас она приходила ночью, чтобы донести пославшей ее, что видела.

Усталость пересилила сомнения и страх, и я снова уснул. Проснувшись утром, я решил не говорить Лео о виденном.

Было светло, когда я проснулся. Орос стоял у моей постели. На мой вопрос, который час, он с улыбкой ответил, что уже два пополудни, и он пришел перевязать мне руку. Он говорил шепотом, чтобы не разбудить Лео.

— Пусть спит, — сказал он, — он много выстрадал, и впереди его ждут новые страдания.

— Что ты говоришь, друг Орос? Я думал, что на Горе мы будем в безопасности. Ты сам, кажется, обещал нам это?..

— Я обещал, друг…

— Меня зовут Холли, — подсказал я.

— … друг Холли, что тело ваше будет в безопасности. Но человек не из одной плоти и крови. В нем есть душа, а душа тоже может страдать. Вы пришли в страну не простыми путешественниками, а чтобы открыть вековую тайну. Может быть, вы близки к цели, и вам скоро суждено приподнять завесу. Но что, если то, что вы увидите, заставит вас содрогнуться?

— Я и мой приемный сын видели и пережили много удивительного. Мы видели Свет жизни во всем его великолепии, видели Бессмертную, видели Смерть, которая, казалось, победила ее, нас же не тронула. Неужели ты думаешь, что мы испугаемся и отступим теперь?

Орос нисколько не удивился.

— Хорошо же, — улыбнулся он, — через час вы пойдете навстречу своей судьбе. Я только должен был предупредить вас и предупредил. Не знаю, должен ли я предупреждать еще его?

— Лео Винцея? — сказал я.

— Да, Лео Винцея, — казалось, вспомнил он знакомое ему имя.

— По-моему, это излишне. Но если хочешь, скажи ему, когда он проснется.

— Я тоже думаю, что это излишне, потому что, не сердись за сравнение, тигр, — он кивнул на Лео, — не испугается того, чего не боится волк, — он взглянул на меня. — Ну, видишь: опухоль на руке стала меньше, и рана заживает. Через несколько недель кость срастется, и ты будешь так же здоров, как до встречи с ханом Рассеном. Кстати, вы скоро снова увидите его и его красавицу-жену.

— Разве мертвые воскресают здесь, на Горе?

— Нет, но ханов Калуна приносят сюда для погребения. Кроме того, ханша хочет, кажется, вопросить Оракула.

— Кто этот Оракул? — поспешно спросил я. — Я слышал о нем от Афины. Но чьими устами говорит вещий голос?

Орос уклонился от ответа.

— Ну вот, перевязка окончена, — сказал он. — Будь осторожен, не ушиби руку. Смотри, твой товарищ проснулся.

Час спустя я ехал уже на отдохнувшем и накормленном ханском коне. Лео отказался от предложенных ему носилок и шел рядом со мной, опираясь на копье, как на посох. Мы прошли мимо вчерашнего костра, в котором сгорел колдун со своим котом. Сегодня виднелся лишь холодный серый пепел. Впереди, по-прежнему указывая путь, шла закутанная в белую тунику фигура. Населявшие деревню дикари расступались перед нею и простирались ниц. Одна женщина с рыжими волосами встала и, подбежав к Лео, поцеловала ему руку. Это была та, которую он спас накануне. С ней был ее муж. На руках его еще не сошли следы от вчерашних уз. Увидев это, наша предводительница остановилась и взглянула на Ороса; тот строго спросил женщину, как она осмелилась прикоснуться своими презренными устами к чужеземцу, но простил ее, когда она сказала, что сделала это из благодарности. Кроме того, от имени богини Орос повелел ее мужу стать вождем племени, а дикарям приказал повиноваться новому вождю, грозя непокорным наказанием. Не слушая благодарности четы и возгласов толпы, мы пошли дальше. Мы повернули в ущелье, услышали пение и встретили процессию. Впереди ехала прекрасная ханша, за нею следовал старый шаман, ее дядя, за ними — группа бритых жрецов в белых одеяниях несла гроб, в котором, весь в черном, лежал хан. Лицо его было открыто и исполнено достоинства, которого ему не доставало при жизни.

Итак, мы встретились. При виде нашей молчаливой спутницы в белом лошадь ханши испугалась и чуть не сбросила всадницу, но та сдержала ее.

— Что это за горная ведьма, осмелившаяся преградить путь ханше и ее покойному супругу? — вскричала Афина. — О, гости мои, я встречаю вас в дурном обществе! Должно быть, эта женщина ужасно безобразна, иначе она не стала бы скрывать свое лицо!

Шаман дернул ханшу за рукав, а жрец Орос с поклоном просил ее не произносить таких неосторожных слов, которые могли навлечь неслыханную беду. Но ханша вся кипела ненавистью.

— Сбрось с себя эти тряпки, скрывающие твое безобразие, колдунья! — кричала она. — Напрасно стараешься ты запугать меня этим саваном, скрывающим смерть!

— Замолчи, прошу тебя, госпожа! — молил Орос. — Перед тобою жрица богини и с нею Сила.

— Не думает ли она помериться силой с ханшей Калуна? — продолжала Афина. — Пусть покажет эту силу. Я знаю эту силу Горной ведьмы. Она колдовством заманила сюда моих гостей и умертвила моего супруга!

— Молчи, племянница! — с искаженным от страха лицом сказал старый шаман в то время, как Орос поднял руки, умоляя какую-то невидимую силу простить безумие женщины, чтобы кровь ее не обагрила руки слуг богини. В то же время Орос смотрел на женщину в белом. Она подняла руку, как тогда, когда произнесла приговор над колдуном, но остановилась на мгновение. Рука ее указывала на ханшу. Слова замерли на устах Афины. Гневный блеск ее глаз погас. Краска сбежала с лица. Она сделалась бледной и неподвижной, как тело хана. Потом, как бы собрав все силы, она жестоко ударила лошадь хлыстом и проехала мимо нас. Симбри последовал за нею. Схватив его лошадь под уздцы, Орос сказал ему: — Слушай, кудесник, мы встречались с тобой раньше на похоронах покойного хана, отца Афины. Предостереги ее, чтобы она не говорила так о правительнице этой страны. Если бы уважение к умершему хану не остановило нас, не быть бы ей в живых. Прощай, увидимся завтра.

Мы пошли дальше и скоро вышли из темного ущелья. Тут я заметил, что таинственная спутница наша исчезла. Я спросил Ороса, не осталась ли она с ханшей, но жрец с улыбкой ответил мне, что она пошла предупредить Гезею о приближении гостей. Я взглянул на отвесную, увенчанную снегом скалу. Куда могла она так скоро уйти? Разве скрылась в какой-нибудь из пещер и галерей, которых в горе не меньше, чем ячеек в медовых сотах.

Целый день поднимались мы на Гору. Дорогой Орос рассказал нам, что давным-давно на этой горе существовал культ поклонения огню. Главной жрицей была женщина. Две тысячи лет тому назад страну завоевал полководец Рассен. Он стал ханом Калуна и поселил на горе новую жрицу, служившую египетской богине Гезее, или Изиде. Она несколько изменила древнее учение, заменив простой, чистый культ поклонения огню новою верой в Духа жизни, или Природы. Орос говорил, что жрица этого божества вечна. Когда умирает она, ее дочь, родная или приемная, заменяет ее и носит то же имя Гезеи, или Матери. Она является смертным очень редко. На горе живут триста жрецов и столько же жриц. Им позволяют жениться, и их дети становятся новыми жрецами и жрицами. Таким образом появилась совсем особая раса людей.

К вечеру мы пришли в котловину, засеянную рожью. Поля, хорошо защищенные со всех сторон, несмотря на высоту местности, давали богатую жатву. Миновав поля, мы пришли в хорошенький городок, дома которого выстроены из лавы. Это были жилища жрецов. Причудливо выкованные железные ворота в конце главной улицы раскрылись перед нами. Мы отдали лошадей слугам и пошли по узкому коридору, который вел к другим, окованным железом, дверям. Они тоже раскрылись перед нами. Мы отступили, ослепленные светом. Возьмите самую обширную из знакомых вам католических церквей, увеличьте ее во много раз, — и вы представите себе храм, в котором мы очутились. Может быть, первоначально то была пещера, но стены, многочисленные колонны и своды тщательно обточены руками человека. Должно быть, над отделкой храма трудились огнепоклонники прошлых тысячелетий.

Храм освещался змеившимися столбами пламени. Орос сказал нам, что пламя это никогда не угасает, так как источник его вечен, но, по желанию, можно заложить камнями отверстия, из которых вырывается огонь, и тогда в храме темно. Как ничтожны казались мы, три человеческих существа, в этом обширном, залитом светом храме!

В глубине между двумя колоннами высился простой алтарь, задергивающийся занавесом, сотканным из серебряных нитей. На алтаре — большое серебряное изображение женщины с крыльями. Женщина прекрасна, вся фигура ее дышала грацией. Полуприкрытый ее крыльями, сидел у нее на коленях, прижавшись к груди, младенец. Статуя, несомненно, являлась олицетворением материнства. Младенец, здоровый, живой мальчик, спал и видел во сне какие-то злые и мрачные тени, быть может, призрак смерти. Правой рукой женщина указывала на небо. Человеческое и божественное слились в ее изображении. Один взмах крыльев — и женщина, казалось, отделится от земли и унесет свою драгоценную, небом посланную ношу, далеко от всех ужасов земли, туда, где царит вечный мир…

Испуганный ребенок на руках матери. Глубоко символический смысл скульптуры — спасение человечества божеством.

Пока мы любовались дивным изваянием, вошедшие с нами жрецы и жрицы выстроились вокруг круглого зала. В огромном храме они издали казались нам детьми. Они пели священные гимны. Дивная красота святилища и пение потрясли нас до глубины души.

— Подойдите, странники, — сказал нам Орос, — и приветствуйте Мать.

— Где она? — шепотом спросил Лео.

— Вот там, — отвечал Орос и, взяв нас обоих за руки, подвел к алтарю.

Пение зазвучало как-то особенно торжественно, и пламя вспыхнуло ярче. Орос трижды простерся ниц перед алтарем, потом сложил руки и наклонил голову. Страх и надежда наполнили наши души. Много лет странствовали мы, и вот, кажется, у цели. Лео был бледен и дрожал.

Время длилось мучительно долго. Прошли, казалось, часы, годы, века, пока мы тут стояли перед задернутым серебряною завесою черным алтарем, на страже которого стояла женщина с застывшей на лице улыбкой любви и жалости. Все прошлое пронеслось перед нами, начиная с события в пещерах Кор. А вокруг раздавалось пение, и пламя шипело, как змея…

Глава IIСудилище смерти

Завеса раздвинулась. Перед нами открылась комната, посредине стоял престол, на нем — женщина, закутанная с головы до ног во что-то белое, волнистое. Было темно, и мы могли только различить, что женщина держала в руке, украшенной драгоценными камнями, скипетр, имевший форму Символа жизни.

Мы последовали примеру Ороса и пали ниц, а когда поднялись, услышали нежный звук колокольчиков. Закутанная в белое ручка простерла над нами жезл, и послышался серебристый вибрирующий голосок, говоривший на чистом греческом языке.

— Приветствую вас, странники из далекой страны! Вы пришли в этот храм к Оракулу и хранителю тайн. Встаньте и не бойтесь меня. Это я выслала вестника и слуг, чтобы провели вас сюда. Привет вам! Как тебя зовут? — спросила женщина Лео.

— Лео Винцей, — отвечал он.

— Мне нравится это имя. А тебя?

— Гораций Холли, — сказал я.

— Скажите же мне, Лео Винцей и Гораций Холли, зачем пришли вы сюда?

— Повесть наша длинная и чудесная, — заметил я, переглянувшись с Лео. — Однако скажи нам, с кем мы говорим?

— Меня зовут здесь Гезеей. Расскажи же мне, Лео, всю правду в нескольких словах. Богиня, которой я служу, не терпит лжи.

— Повинуюсь тебе, жрица, — начал Лео. — Много лет тому назад, когда я был еще молод, мы с моим приемным отцом и другом пошли в дикую страну и нашли там божественную женщину, которая победила время.

— Значит, она была стара и безобразна?

— Она победила время, а не время ее. Она была вечно юна и прекрасна.

— И ты поклонялся ее красоте, как все мужчины?

— Я не поклонялся ей, а любил ее — это вещи разные. Жрец Орос поклоняется тебе и называет тебя Матерью, я же любил ту бессмертную женщину.

— Любишь ли ты ее сейчас?

— Люблю, хотя она умерла.

— Ты же сказал, что она бессмертна?

— Может быть, мне только казалось, что умерла, может быть, она изменилась. Но я ее потерял и теперь ищу ее, ищу уже много лет.

— Почему же ты ее ищешь на моей Горе, Лео Винцей?

— Мне было видение, которое послало меня сюда вопросить Оракула о моей потерянной возлюбленной.

— Скажите, хорошо ли вас приняла ханша Калуна и торопилась ли вас отправить сюда, как я приказала ей?

— Мы не знали, что ты повелеваешь ею, — продолжал я. — Приняла нас она радушно, но по дороге сюда нас подгоняли собаки хана, ее супруга. Скажи же, что тебе известно о нашем путешествии?

— О, немного. Три месяца тому назад мои лазутчики увидели вас в горах, подслушали ваш разговор и рассказали мне, зачем вы сюда пришли. Тогда я велела ханше Афине и старому Привратнику встретить вас и проводить сюда. Но вы что-то долго мешкали.

— Мы пришли так скоро, как могли. Если твои лазутчики выследили нас в горах, у обрывов и пропастей, они могли узнать и то, что нас задержало в Калуне. Об этом нас лучше не спрашивай, — возразил Лео.

— Пусть сама Афина даст мне ответ, — холодно сказала Гезея. — Орос, приведи сюда Афину.

Орос вышел.

Раскрылась дверь, и в храм вошла одетая в черное процессия с шаманом Симбри во главе. Восемь жрецов несли гроб хана. За ним шла закутанная в длинное черное покрывало Афина. Жрецы поставили гроб перед алтарем и отступили. Афина и шаман остались.

— Зачем пожаловала моя слуга, ханша Калуна? — строго спросила Гезея.

— Поклониться тебе, издревле чтимая моими предками Мать, — отвечала Афина, нехотя кланяясь. — Покойный хан просит разрешения похоронить его в огне святой Горы, как подобает лицу царского рода.

— Я не откажу твоему супругу в этой последней почести, не откажу и тебе, Афина, когда придет твой черед.

— Благодарю тебя, о Гезея! Но не лучше ли записать твое данное заранее разрешение? Ведь твои волосы белы, как снег, и ты скоро нас покинешь. Прикажи записать твою волю, чтобы твоя преемница исполнила ее.

— Замолчи, дитя неразумное! — сказала Гезея. — Ты не ведаешь, что завтра пламя поглотит твою преходящую молодость и красоту, которыми ты так гордишься. Расскажи, как умер хан, твой супруг?

— Спроси лучше вот этих странников. Они плохо заплатили ему за гостеприимство. Кровь его на них и вопиет об отмщении.

— Я убил его, защищая свою жизнь, — сказал Лео. — Он нас травил своими собаками, вот доказательство, — указал он на мою руку. — Орос знает все.

— Как это могло случиться? — спросила Гезея.

— Рассен был сумасшедший и любил так забавляться! — дерзко ответила Афина.

— Не был ли он также ревнив? Но я вижу, ты собираешься солгать. Скажи ты, Лео Винцей, или нет, тебе неловко говорить о женщине, которая предлагала тебе свою любовь. Скажи лучше ты, Холли.

— Дело было вот как, о Гезея! — сказал я. — Эта женщина и шаман Симбри вытащили нас из реки на границе Калуна и спасли нас, ухаживая за нами, пока мы болели. Потом ханша влюбилась в моего приемного сына.

— А он тоже полюбил ее? — спросила Гезея. — Ведь она очень красива.

— Пусть он сам ответит на этот вопрос, Гезея. Я знаю только, что он старался бежать от нее, но это ему не удавалось. Раз она предложила ему выбор между женитьбой на ней, когда умрет хан, и смертью. Тогда с помощью ревнивого хана мы бежали в горы. Но хан был безумный и коварный человек. Он выпустил на нас своих собак. Защищаясь, мы убили хана и, несмотря на старания Афины и шамана удержать нас, пришли сюда. Какая-то закутанная в покрывало женщина встретила нас в долине, дважды спасла нас от смерти и привела сюда. Вот и все.

— Что можешь ты сказать в свое оправдание, женщина? — грозно спросила Гезея.

— Мало, — поспешно ответила Афина. — Много лет судьба моя была связана с жестоким и безумным человеком. Я полюбила другого, а он меня. В нас говорила природа. Вот и все. Потом, должно быть, он испугался мести Рассена или вот этого Холли (о, если бы его собаки разорвали на части!) и уговорил его бежать. Случайно они попали на Гору. Но я устала. Позволь мне, Гезея, отдохнуть и приготовиться к завтрашнему обряду.

— Ты сказала, Афина, что этот человек полюбил тебя, но бежал, боясь мести Рассена? Но он, кажется, не трус. Скажи, это ты дала ему на память прядь волос, которую он носит на груди?

— Я не знаю, что он носит на груди, — мрачно ответила ханша.

— Однако он сравнивал эту прядь волос с твоими там, в домике Привратника, когда был болен.

— Он уже успел все рассказать тебе, Гезея? Хотя есть тайны, которые мужчины всегда хранят в тайниках души…

Ханша с укоризной взглянула на Лео.

— Я ничего не говорил, — рассердился Лео Винцей.

— Странник мне не говорил этого, но мои слуги рассказали мне все. Неужели ты думаешь, Афина, что от всевидящего ока Гезеи может что-нибудь скрыться? Я знаю все. Знаю, что ты послала мне лживые известия и задержала странников, стараясь завоевать любовь того, кто отвергал тебя. Ты даже пытаешься лгать мне здесь, в самом святилище!

— Ну и что же? — дерзко ответила Афина. — Или ты сама влюблена в этого человека? Но это чудовищно. Наперекор природе. О, не дрожи от ярости! Я знаю, что ты сильна, Гезея, но я — твоя гостья, и в этом храме, перед символом вечной любви, ты не можешь пролить мою кровь. Здесь мы равны.

— Если бы я хотела, Афина, я могла бы уничтожить тебя на этом месте. Но я не сделаю тебе зла. Я тебе писала, чтобы ты и твой дядя, мудрец Симбри, встретили гостей и направили их сюда. Отчего ты не повиновалась мне, раз я приказывала?

— Потому, что этот молодой человек принадлежит мне, а не тебе и никакой другой женщине! — голос Афины звучал серьезно и искренне.

— Я люблю его и всегда любила. Мы любили друг друга с тех пор, как зародились наши души. Сердце мое и искусство Симбри открыли мне это, хотя, где и когда это было, я не знаю. Вот я пришла к тебе, Таинственная Мать, хранительница тайны прошлого, открой мне истину! Ты не можешь лгать у своего алтаря. Заклинаю тебя именем Силы, которой ты сама должна повиноваться, отвечай мне! Кто этот человек, о котором скорбит мое существо? Что он мне? Что общего между ним и тобой? Открой, Оракул, мне эту тайну. Отвечай, слышишь, я приказываю тебе, хотя бы ты потом меня убила.

— Говори, говори! — сказал и Лео. — На меня тоже нахлынули воспоминания. Сердце рвется от надежды и страха.

— Говори! — воскликнул и я.

— Скажи, Лео Винцей, за кого ты меня принимаешь? — спросила Гезея.

— Мне кажется, что ты — Аэша, на руках которой я умер в пещерах Кор в Африке, Аэша, которую я любил двадцать лет тому назад и которая умерла, поклявшись вернуться…

— Как безумие ослепляет человека! — прервала его Афина. — Он говорил: лет двадцать, а между тем я знаю, что дед мой восемьдесят лет тому назад видел эту жрицу в здешнем храме.

— А ты что думаешь обо мне, Холли? — спросила Гезея, не обращая внимания на ее слова.

— Я верю тому, чему верит он, — ответил я. — Мертвые иногда воскресают. Но ты одна знаешь истину и можешь открыть ее.

— Да, — повторила она, — мертвые иногда воскресают. Может быть, я знаю истину и могу открыть ее. Завтра, когда высоко взовьется пламя погребального костра, я снова заговорю. Приготовьтесь слышать страшную Истину завтра, сегодня же идите отдыхать.

Гезея исчезла за серебряной завесой. Одетые в черное жрецы окружили Афину и вывели ее из храма. Едва стоявший от усталости или страха шаман последовал за нею. За ними с пением вышли жрецы. В середине храма остался только гроб хана. Орос сделал нам знак, и мы тоже вышли. После всего потрясающего, что мы пережили, нервы наши страшно устали, и мы вздохнули свободно только, когда холодная ночь освежила нас своим дыханием.

Орос привел нас в красивый дом и дал нам выпить какого-то снадобья, от которого мы тотчас же уснули. Было темно, когда я проснулся. В комнате горела лампа. Значит, можно было еще спать. Я пробовал, но безуспешно: мысли о завтрашнем дне не давали покоя. Что, если мы не найдем желанную Аэшу? Я сел на кровать. В это время вошел Орос.

— Пора вставать, друг Холли, — сказал он.

— Ведь еще темно, — отвечал я.

— Это уже вторая ночь. Но это хорошо, что вы спали, сколько было нужно. Кто знает, скоро ли вам опять придется спать. Покажи-ка свою руку, друг Холли.

Я хотел заговорить с ним, но он не стал отвечать, надо было идти на погребение хана. Я застал Лео уже одетым в столовой. Орос разбудил его раньше. Мы вышли, и Орос провел нас через освещенный огненными столбами храм в круглый зал, где мы были накануне. Мы уже не нашли там гроба хана. Серебряная завеса была отдернута — Гезеи там не было. Орос сказал, что она ушла на погребение хана. Мы прошли целой анфиладой комнат, по словам Ороса, покоям Гезеи и ее жриц. Нас встретили шесть жрецов. Каждый держал по лампе. Нам дали по зажженному факелу. Мы пошли по высеченным в скале галереям, которые постепенно вели вверх, и, наконец, оказались у подножия каменной лестницы. Орос посоветовал нам отдохнуть, сказав, что мы достигли вершины Горы, а высокая и крутая лестница ведет на столб с отверстием, который высится над Горою. Пока мы сидели, сквозь каменную стену слышался глухой шум огня в кратере вулкана. Восхождение по лестнице напомнило мне подъем на башню собора. Всех ступенек было шестьсот. Но вот показался свет, и мы вышли на площадку. Если бы Лео не протянул мне руку, а его не поддержали Орос и один из жрецов, мы упали бы от головокружения. Открывшаяся перед нами картина поражала! Посреди кратера кипело и бурлило гневное огненное озеро. Над озером стоял густой дым, а выделявшийся из жерла газ воспламенялся. Это его свет вырывался сквозь кольцо на вершине столба и отражался далеко на горизонте.

Между тем жрецы склонились в молитве. Следуя их примеру, мы с Лео пали ниц. Я не видел ни Гезеи, ни Афины, ни трупа хана. Привычные к зрелищу и нисколько не взволнованные Орос и провожавшие нас жрецы окружили нас и отвели в небольшую, должно быть, высеченную людьми в скале пещеру. Вверху образовался от течения лавы навес. Он защищал нас от ветра. В гроте, кроме нас, оказались ханша, старый шаман, а на высеченном из камня кресле сидела в пурпурной мантии поверх легкой газовой туники Гезея. Тут же стоял гроб, и отблеск пламени освещал застывшие черты хана Рассена. Гезея поникла головой, как будто ее тяготили заботы или думы.

— Итак, Орос, слуга мой, — сказала она, — ты привел их сюда целыми и невредимыми. Для тех, кто впервые идет сюда, дорога страшна и опасна. Что вы скажете, гости мои, о могиле детей Гезеи? — обратилась она к нам.

— В нашем вероучении, Гезея, говорится об аде, — сказал Лео. — Этот котел, — указал он на кратер, — похож на пасть ада.

— Нет, — отвечала Гезея, — ада нет, кроме того, который мы создаем себе сами в этой жизни. Ад — здесь, Лео Винцей, — она ударила себя в грудь, — да, здесь. — И она снова поникла головою, как бы под тяжестью тайной скорби. — Уже полночь, — продолжала она, — а до зари нам надо многое сделать и выстрадать. Тьма должна обратиться в свет, а может быть, и свет в вечную тьму… Царица, — обратилась она к Афине, — ты по праву велела принести своего почившего супруга сюда, где погребен прах его предшественников. Орос, жрец мой, позови же сюда Обвинителя и Защитника. Пусть откроют книги, по которым я стану судить умершего. Суд Смерти идет.

Глава IIIВторое испытание

Гезея велела нам встать направо, Афине налево. В грот вошло около пятидесяти жрецов и жриц и выстроились вдоль стен. За ними появились два одетых в черное с масками на лицах человека со свитками в руках. Они стали по обе стороны гроба.

Гезея подняла скипетр, а Орос сказал:

— Откройте книги!

Тогда Обвинитель сломал печать на своей книге и бесстрастным, суровым голосом начал читать историю жизни покойного хана, перечисляя все содеянные им в детстве, юности и зрелом возрасте злые дела. Исчерпав перечень дел хана, Обвинитель закрыл книгу.

Тогда Гезея знаком велела говорить Защитнику.

Защитник сломал печать и, развернув книгу, начал читать. В книге перечислялись всякие благородные слова, все добрые дела покойного хана, говорилось о тех соблазнах, которым он не поддался, об его искренней любви к жене, о молитвах, которые он возносил, о жертвах, которые он посылал в храм Гезеи. Не называя имени, книга рассказывала, как жена хана ненавидела мужа, как она с воспитавшим ее родственником нарочно посылала мужу других женщин, которые соблазняли его, чтобы он оставил ее в покое, как она опоила его ядом, лишила рассудка, развила в нем все дурные наклонности. Самые злые из его поступков были внушены ему женою. Она побуждала его угнетать народ, чтобы подданные ненавидели его. Страшная ревность толкала его на жестокие поступки; он забыл даже священный долг гостеприимства и хотел растерзать собаками ни в чем не повинных странников, но был убит сам.

— Взвесь добрые и злые дела того, кого при жизни называли Рассеном, о мудрая Мать, — сказал Орос, — и реши, бросить ли нам его в могилу вперед ногами или вперед головою, чтобы смерть его была вечною.

— Я взвешу, — сказала Гезея, — но судить не стану. Пусть судит его Дух, от которого он пришел и к которому он возвращается. Он много грешил, но и против него много грешили. За то, что он содеял, когда лишился рассудка, он не отвечает. Ввергните же его ногами вперед, чтобы имя его было чисто перед теми, которые еще не родились, и чтобы он мог вернуться в назначенное время. Я сказала.

При этих словах Обвинитель подошел к краю пропасти и бросил в нее свою книгу, а Защитник передал свою Оросу для хранения в архиве храма. Жрецы запели гимн великому Властелину подземного царства, моля принять погребаемого и оправдать его, как оправдала Гезея. При этом жрецы подняли гроб и ввергли его в огненное озеро. Все приблизились, чтобы видеть, как он упадет и не перевернется ли в воздухе, — это считалось дурным предзнаменованием: значит, суд людской признан бессмертными неправильным. Но этого не случилось, Рассен пошел прямо ко дну, что вполне понятно: как мы узнали после — к ногам умершего был привязан груз.

Церемония погребения окончилась. Тело Рассена давно уже превратилось в пепел. Гезея все еще сидела, поникнув головою. Наконец она вздохнула и знаком приказала жрецам удалиться. Остались лишь Орос и главная жрица Панава.

— Слушайте, слуги мои, — сказала Гезея, — вы знаете, что я давно ждала этих странников. Они пришли, и теперь надлежит совершиться многому. Мне не дано дара предвидения, но, может быть, это место опустеет, и вечный огонь поглотит мою телесную оболочку. Не печальтесь однако, я не умру, а если и умру, душа моя не умрет. Слушай, Панава. Тебе я открыла двери знания. Замени меня, когда меня не станет. Поступай, как я учила тебя, чтобы Горный свет освещал мир. Вы оба, Орос и Панава, должны оберегать этих странников, проводить их через северные холмы и степи или по той дороге, которой они пришли. Если же ханша Афина попытается перехватить их, восстановите против нее племена горцев именем Гезеи и отнимите у нее ее царство. Слушайте и повинуйтесь!

— Слушаем и повинуемся! — отвечали в один голос Орос и Панава.

— Афина, — продолжала Гезея, обращаясь к ханше, — ты спросила меня вчера, почему ты любишь Лео Винцея. Ты заклинала меня сдернуть завесу с прошлого и открыть тебе истину. Я исполняю твою волю не потому, что ты приказываешь, а потому, что сама этого хочу. Не знаю, зачем судьба связала нас троих, но знаю, зачем мы все восходим по огромной лестнице, проходим через тысячу жизней, вздыхаем и томимся, а если и знаю, не скажу. Начну с того, что светло в моей памяти. Оглянитесь! — воскликнула вдруг Гезея, простирая руки.

Мы оглянулись и увидели все то же море огня с огненными гребнями волн. Но вот мало-помалу, как в волшебном зеркале, сквозь завесу пламени стало обрисовываться видение.

В песчаной равнине, на поросшем пальмами берегу широкой реки стоит храм. По двору с колоннадой медленно движется процессия жрецов с факелами в руках. Вот жрец в белом одеянии, босой, с бритой головой, вошел в южные врата и подходит к гранитному алтарю, на котором восседает женщина с греческой короной на голове, с цветком лотоса и систрумом в руках. Жрец оглянулся, и что же! Я узнал в нем Лео Винцея в юности, и в то же время лицо его напоминало лицо Калликрата, тело которого мы видели в пещерах Кор!

— Смотри! — воскликнул Лео, хватая меня за руку. Я только кивнул головою.

Жрец преклонил колени перед богиней и молился. Снова открываются врата, и входит другая процессия. Впереди идет женщина с благородной осанкой. Она принесла богине дары и преклоняется перед ней. Уходя, тихонько дотрагивается рукой до руки жреца. Он колеблется, потом следует за ней. Процессия скрылась, а женщина осталась у колонны, что-то шепчет жрецу, указывает ему на берег реки. Он волнуется, пробует возражать. Она оглядывается, приподнимает с лица покрывало, и губы их встречаются в поцелуе. Когда она обернулась к нам лицом, мы узнали в ней Афину. Это ее черты лица и на черных волосах блестит камнями царская корона. Она смотрит на жреца и смеется, торжествуя победу над ним, и указывает рукой на заходящее солнце и на берег реки.

— Сердце мое и твое искусство, старый Симбри, не обманули меня. Смотри, как я победила его в прошлом! — воскликнула ханша.

— Молчи, женщина, и посмотри, как ты потеряла его в прошлом! — послышался строгий голос Гезеи.

Картина внезапно меняется. На ложе покоится прекрасная женщина. Она спит и видит во сне что-то страшное. Над ней склонилась и что-то шепчет другая, похожая на богиню в святилище. Женщина проснулась. О! Это Аэша, такая, какой она пред нами предстала, когда сбросила с себя покрывало в пещерах Кор. У нас вырвался вздох, мы не могла говорить от волнения.

Прекрасная женщина заснула, и над ней снова склонилось ужасное существо. Оно шепчет и показывает вдаль, где на волнах качается челн. В нем сидят жрец и царственная женщина, а над ними, как олицетворение мести, в воздухе парит ястреб, — такой же, как на головном украшении богини.

Сцена меняется. Перед нами хорошо знакомая, устланная песком пещера. В ней лежит человек с длинными белокурыми кудрями и сочащейся раной на белом челе. Над ним склонились две женщины: одна совсем нагая, только чудные длинные волосы прикрывают ее; она дивно хороша и держит в руке лук, другая — в темной одежде, мечется, как бы призывая проклятие Неба на голову своей соперницы. Первая из них — та, которая дремала на ложе, вторая — египетская царевна, поцеловавшая жреца.

Но вот фигуры и лица побледнели и исчезли. Гезея, утомленная, откинулась в кресле.

— Ты удовлетворена ответом, Афина? — спросила она.

— Ты показала странные видения, но, может быть, это создало твое воображение.

— Слушай же, что говорит писание, и перестань сомневаться, — усталым голосом продолжала Гезея. — Много лет тому назад, когда я только что начинала эту свою долгую жизнь, в Египте, на берегу Нила стоял храм великой богини Изиды. Теперь от него остались лишь развалины, а Изида ушла из Египта. Ее главный жрец Калликрат дал страшную клятву служить богине вечно. Ты видела этого жреца в видении, и вот он стоит перевоплощенный здесь, чтобы свершилось до конца то, что ему назначено судьбою. Была некогда женщина царской крови Аменарта. Она влюбилась в Калликрата, околдовала его чарами. Как и сейчас, она занималась тогда колдовством, — заставила его нарушить клятву и бежать с ней. Ты видела это в пламени. Ты, Афина, была когда-то Аменартой. Была, наконец, некогда арабская женщина Аэша, умная и прекрасная. Но сердце ее было холодно, и наука не давала ей утешение, и вот она стала служительницей Вечной Матери, надеясь тут найти истинное знание. Ты только что видела, как богиня явилась во сне Аэше и повелела ей отомстить клятвопреступнику-жрецу, за что обещала ей бессмертие на земле и красоту, которой нет равной. Аэша последовала за беглецами. Ей помог найти их один ученый по имени Нут, — это был ты, Холли. Она открыла вещество, выкупавшись в котором, стала бессмертной и поклялась убить виновных. Но Аэша не убила их, потому что их грехи стали ее грехом: она, которая никогда не любила, полюбила этого человека. Она повела их в Обитель жизни, чтобы облечь себя и его в бессмертие и убить соперницу. Но богиня не допустила этого. Как было обещано, Аэша стала бессмертной, но в первый же час своей новой жизни она познала муки ревности, потому что ее возлюбленный, испуганный разоблаченным величием, вернулся к Аменарте. Тогда Аэша убила его, сама же — увы! — осталась бессмертной. Так разгневанная богиня осудила своего неверного жреца на короткое наказание, жрицу Аэшу — на долгие страдания и угрызения совести, Аменарту — на то, что хуже смерти, на вечную ревность: вечно стремится она снова завладеть любовью того, кого дерзко похитила у самой богини. Проходили века, Аэша оплакивала свою потерю и ждала, когда милый ее сердцу вернется к ней перевоплощенным. Близок был уже час желанной встречи, но богиня снова разъединила их. На глазах своего возлюбленного Аэша прекрасная превратилась в безобразную, и бессмертное оказалось смертным. Но верь мне, Калликрат, она не умерла. Разве не клялась тебе Аэша в пещерах Кор, что вернется? Разве не указала она тебе, Лео Винцей — Калликрат, в сновидениях светящийся маяк этой горной вершины? Много лет искал ты ее, а она всюду Следовала за тобою, оберегала тебя от опасности и привела сюда.

— Начало всего, что ты рассказала, — сказал Лео, — мне неизвестно, но я знаю, что все остальное действительно было. Ответь же мне, молю тебя, на один вопрос. Ты сказала, что близок был час встречи с Аэшей. Где же Аэша? Не ты ли? Но почему тогда изменился твой голос? Ты стала также как будто меньше ростом? Именем божества, которому ты служишь, прошу тебя, скажи, Аэша ли ты?

— Да! — отвечала она торжественно, — та самая Аэша, которой ты клялся принадлежать вечно.

— Она лжет! — воскликнула Афина. — Супруг мой, — сама она призналась, что ты мой, — женщина, которая уверяет, что она молода и хороша, рассталась с тобою двадцать лет тому назад, а эта уже лет сто служит главной жрицей этого храма.

— Орос, — сказала Гезея, — расскажи им о смерти жрицы, о которой говорит ханша.

— Восемнадцать лет тому назад, — начал своим бесстрастным голосом Орос, — в четвертую ночь первого зимнего месяца, в 2338 году по основании служения Гезее на этой Горе, жрица, о которой говорила ханша Афина, умерла на моих глазах на 108 году своего правления. Через три часа мы пришли, чтобы взять ее с трона, на котором она умерла, и по обычаю предать тело огню, но тут свершилось чудо: она воскресла, хотя очень изменилась. Жрецы и жрицы, думая, что это чье-то злое волшебство, хотели изгнать ее. Тогда в горе послышался гул, пламя огненных столбов в храме погасло, и ужас овладел всеми. Во тьме с алтаря, на котором стоит изображение Матери Человечества, раздался голос богини, которая повелевала принять ее новую служительницу. Снова засветились огненные столбы, и мы все пали перед новою Гезеей и признали ее. При этом присутствовала не одна сотня очевидцев.

— Слышишь, Афина? — сказала Гезея. — Или ты все еще сомневаешься?

— Орос лжет, как и ты, а если не лжет, он видел все это во сне или же он слышал не голос богини, а твой. Если ты бессмертная Аэша, докажи это. Эти два человека видели тебя в прошлом. Сбрось с себя так ревниво скрывающие тебя одежды. Покажись нам в твоей несравненной божественной красоте. Твой возлюбленный, конечно, не забыл, и узнает тебя. Но И тогда я буду считать тебя злым гением, ценою убийства купившим бессмертие и околдовывающим души своей дьявольской красотой.

Гезея взволнованно ломала свои белые руки.

— Ты хочешь этого, Калликрат, — вздохнула она. — Если такова твоя воля, я должна исполнить ее. Но прошу тебя, не требуй этого. Время еще не пришло. Я несколько изменилась. Калликрат, с тех пор, как поцеловала тебя в чело там, в пещерах Кор.

Лео колебался.

— Прикажи ей снять покрывало, — смеялась Афина, — увидишь, я ревновать не стану.

— Я хочу знать все! — сказал подзадоренный Лео. — Как бы ты ни изменилась, если ты Аэша, я узнаю тебя и буду любить.

— Благодарю тебя за эти слова, Калликрат, — отвечала Гезея. — Они звучат верностью и верой. Узнай же истину, потому что от тебя я ничего не скрываю: когда я сброшу с себя покрывало, ты в последний раз должен будешь сделать выбор между той женщиной и Аэшей, которой поклялся принадлежать. Ты можешь от меня отречься и получишь за это много благ — власть, богатство, любовь, — но тогда ты должен забыть меня, и я предоставлю тебя твоей судьбе. Предостерегаю тебя: перед тобою тяжелое испытание. Я ничего не могу обещать тебе, кроме любви, какую ни одна женщина не дарила мужчине, любви, которая, может быть, должна остаться без ответа на земле.

Мы отошли с Лео в сторону. Не помню в точности нашего разговора, знаю только, что какой-то голос внутри меня подсказал мне решение, и Лео согласился.

— Мы решили, Гезея, — сказал я от имени друга, — что должны узнать истину сейчас же. Ты должна сбросить свое покрывало здесь, теперь же!

— Хорошо, — согласилась Гезея, и голос ее звучал как голос умирающей. — Только умоляю вас, сжальтесь и не смейтесь надо мною. Не прибавляйте горящих углей вашей ненависти к адскому огню, в котором горит моя душа. Какова я ни есть, а стала такою из-за тебя, Калликрат.

Гезея встала и подошла почти к самому кратеру.

— Подойди сюда, Панава, — позвала она, — сними покрывало.

Панава с выражением ужаса на красивом лице подошла и стала помогать Гезее. Она была невысока ростом, но все-таки выше Гезеи. Одно за другим снимала Панава покрывала, и когда верхние были удалены, мы узнали странное, похожее на мумию существо, которое видели в Долине смерти. Итак, нашим таинственным проводником была сама Гезея.

Покрывала продолжали спадать одно за другим. Когда же будет конец?! О, какая маленькая женщина перед нами, словно ребенок. Сердце содрогнулось во мне… Когда упала последняя полоса ткани, мы увидели тонкие, морщинистые руки и ноги, — я вспомнил, что видел раз такие у мумии одной египетской, принцессы. Странной игрою фантазии я даже отчетливо вспомнил, что на саркофаге этой принцессы стояло имя «Прекрасная».

Только лицо было еще закрыто. Гезея отстранила Панаву, которая в изнеможении опустилась на землю и закрыла глаза руками. С каким-то почти болезненным стоном Гезея отчаянным жестом отбросила покрывало и обратилась к нам лицом.

Она стояла, и свет бездушного, беспощадного огня ярко освещал весь ужас ее безобразия…

Наступило тяжелое молчание. Губы Лео побледнели, колени дрожали. Неимоверным усилием воли он заставил себя выпрямиться. Даже Афина сжалилась и отвернулась. Она жаждала видеть соперницу униженной, но эта картина преходящей красоты ужаснула ее, как женщину, которой грозило то же. Только Симбри и Орос остались спокойны: оба предвидели то, что случилось.

— Что нам до сосуда, ветшающего от времени? — послышался голос Ороса, которого я полюбил за эти слова. — Что нам до плоти, которая гибнет? Смотрите на свет, который по-прежнему светит в полуразрушенном светильнике. Разве не видите вы сквозь эту мертвую оболочку живую душу?

Я думал так же, как благородный Орос, но — о Небо! — мне стало плохо. Если бы я мог ничего больше не слышать и не видеть! При беглом взгляде на лицо Аэши еще оставалась надежда, но надежда эта умерла, оставалась мучительная тоска, тоска, о, какая тоска…

Не было больше сил терпеть. Я весь оцепенел. Надо же было как-нибудь выйти из этого столбняка. И я начал смотреть на пламя, на гребни огненных волн. Тепло и сладко покоиться в этой красной могиле, где лежит хан Рассен! Я жаждал смерти, которая освободила бы меня от этой агонии…

Но вот Афина приблизилась к безобразному существу и встала рядом во всей прелести своей красоты и женственности.

— Лео Винцей, или Калликрат, — сказала она, — я не хочу смеяться над унижением своей соперницы. Она рассказала нам, не знаю, насколько это верно, что я похитила у богини ее жреца и что богиня отомстила мне. Но пусть богини, — если они существуют, — творят свою волю над смертными, я же исполню свою, пока смерть не погасит во мне сознания, и я не превращусь тоже в богиню или в ком земли. Слушай же, я люблю тебя, и эта женщина или богиня, кажется, тоже любит тебя и сказала, что сегодня ты должен раз и навсегда сделать выбор между нами. Она обвиняет меня, говоря, что я согрешила перед Изидой, но сама она согрешила еще больше потому, что захотела отнять тебя у богини и у твоей земной невесты и в то же время получить бессмертие. Итак, из нас двух она хуже. Свет, о котором говорил Орос, не так уж чист. Итак, Лео Винцей, выбирай!

Пока говорила Афина, у Аэши не вырвалось ни слова, ни жеста.

Лео был мертвенно бледен. Может быть, зачарованный страстным взглядом прекрасных глаз Афины, он подался к ней, но вдруг усилием воли выпрямился, вздохнул и покачал головою. Краска снова прилила к лицу, и глаза выражали почти счастье.

— В конце концов, — сказал он, — мне нет дела до неведомого прошлого и до таинственного будущего, мне важна настоящая жизнь. Аэша ждала меня две тысячи лет. Афина успела выйти замуж за ненавистного ей человека и отравить его, как отравила бы и меня, когда бы я ей надоел. Не знаю, в чем я клялся Аменарте, но помню клятвы, данные Аэше. Если я отвергну ее теперь, вся моя жизнь — ложь, значит любовь не вечна. Нет же, помня, какою была Аэша, я возьму ее такою, какая она теперь, в надежде на будущее. Любовь бессмертна!

И, подойдя к ужасному существу, Лео поцеловал его и преклонил перед ним колени. Поцеловать это морщинистое лицо было делом невероятной отваги.

— Ты выбрал, — сказала Афина упавшим голосом, — и твой поступок еще больше заставляет меня жалеть о моей потере, Лео Винцей. Возьми же свою невесту, а я уйду отсюда.

Между тем Аэша опустилась на колени и вознесла молитву. Кому молилась она, я никогда не мог узнать.

— О служительница всемогущей Воли, острый меч в руках Судьбы, неизбежный Закон, называемый Природой! В Египте тебя называли Изидой, но ты — вечная богиня всех стран. Ты влечешь мужа к девушке, даешь матери дитя, рождаешь из смерти жизнь, вдыхаешь свет жизни в тьму смерти. Ты даешь плодородие почве, твоя улыбка — весна, твой полдень — лето, твой сон — зимняя ночь. Услышь же молитву твоей избранной дочери и жрицы! Когда-то ты дала мне свою силу, бессмертие и красоту, по которой не было мне равной на планете. Но я согрешила и наказана одиночеством, которое длится целые столетия, и безобразием, которое делает меня ненавистной в глазах возлюбленного. Но ты обещала, что еще раз мне будет дано сорвать потерянный цветок моей бессмертной красоты. О милосердная матерь! Пусть же его чистая любовь сотрет мой грех; если же это невозможно, пошли мне лучше смерть!

Глава IVПревращение и обручение

Гезея кончила. Наступило глубокое молчание. Мы с Лео ждали, что Природа, к которой была обращена эта прекрасная молитва, откликнется и свершит чудо. Время шло, новое чудо не свершалось…

Но вот на востоке забрезжил первый луч зари, прорвал, как огненный меч, облака и озарил выступ на краю бездны. Мы увидели, как бы дымкой прикрытую, женщину неземной красоты. Глаза ее были закрыты. Спит она или умерла? Лицо бледно. Но вот солнце осветило ее, и она открыла удивленные, как у проснувшегося ребенка, глаза. Кровь жизни поднялась от беломраморной груди к бледным щекам. Ветер играл ее вьющимися, черными волосами.

Женщина эта — Аэша, какой она предстала перед нами в пещерах Кор. Мы с Лео опустились на колени. Голос мягкий, как шепот, как шелест тростников, прозвучал над нами:

— Приди ко мне, Калликрат, и я отвечу тебе на возродивший меня поцелуй.

Лео встал, подошел к ней и снова опустился на колени.

— Встань, — протянула она ему руку, — это я должна встать перед тобою на колени.

И она поцеловала его в лоб. Потом знаком подозвала меня.

— Не надо, — сказала она хорошо знакомым звучным голосом, видя, что я тоже хочу поклониться ей, — поклонников и обожателей у меня всегда было довольно, но где я найду второго друга, подобного тебе, Холли?

С этими словами она коснулась губами моего чела. От ее дыхания, ее волос исходил аромат роз. Тело ее было бело, как жемчужина моря. Ни один скульптор не изваял еще таких дивных очертаний, как рука, которою она придерживала покрывало. Мягкий, спокойный блеск ее глаз мог соперничать с чистым сиянием небесных звезд.

Взяв Лео за руку, Аэша вошла в грот. Прохлада заставила ее вздрогнуть, и при всей божественности ее красоты дрожь эта придала ей что-то земное. Панава накинула на нее пурпурную мантию, и она стояла, как царица.

— Твой поцелуй, — сказала она Лео, — возвратил мне не эту дрожащую от холода оболочку, а душу, трепещущую от дыхания Судьбы. Не так легко умиротворить оскорбленную Силу, о мой возлюбленный! Теперь она как будто простила, но долго ли нам суждено быть вместе в этом мире — не знаю, может быть, лишь краткий миг. Хорошо же, мы будем пользоваться данным нам мгновением, выпьем до дна чашу радости, как испили раньше кубок печали и позора. Мне ненавистно это место. Здесь я выстрадала столько, как ни одна женщина на земле, ни одна душа в глубине ада. Что ты только что подумал, шаман? — гневно обратилась она вдруг к Симбри.

— Мне дано то, чего у тебя нет: дар предвидения, прекрасная, — отвечал он. — И вот я вижу надвигающуюся тень грядущего, вижу — лежит мертвый…

— Еще одно слово, и ты сам будешь этим мертвецом! — воскликнула она, сверкая глазами, охваченная страшным предчувствием. — Не напоминай мне, что теперь снова у меня есть сила избавиться он ненавистных мне врагов!

— Я не вижу лица этого человека, — сказал шаман, отступая в испуге, — вижу только, что это будущий хан Калуна.

— Конечно же, всех ханов, когда они умирают, приносят сюда для сожжения. Так всегда было и будет еще не раз, — согласилась Аэша уже спокойно. — Не бойся, шаман, мой гнев прошел, но никогда не предсказывай мне плохого. Уйдем, однако, отсюда!

Она пошла, поддерживаемая Лео. Когда мы дошли до вершины скалы, Аэша остановилась и, указывая Лео на залитые восходящим солнцем горы и долину Калуна, сказала:

— Прекрасен мир! Дарю тебе его.

— Не собираешься ли ты, не знаю, кто ты — Гезея или демон, рожденный из бездны, подарить мои земли? Так знай же, что раньше надо их завоевать! — взорвалась Афина.

— Речь твоя недостойна и низка, — отвечала Аэша, — но я прощаю вам обоим. Мне не нужна твоя ничтожная власть, которую, знай это, ты получаешь от меня же. Я скоро посещу тебя в твоей столице. Очисти же свой двор, улучши законы своей страны, чтобы народ был доволен. Мой совет тебе — выбери себе мужа, который был бы справедливым и мудрым ханом.

С этими словами Аэша прошла мимо ханши, бесстрашно ступая по самому краю скалы. Тут обезумевшая Афина выхватила кинжал и ударила соперницу в спину. Это произошло так быстро, что если бы мы с Лео не видели оба этого движения, то не поверили бы своим глазам. Но кинжал упал на землю, и Аэша осталась невредимой. Увидев, что промахнулась, Афина бросилась на Аэшу, чтобы столкнуть ее с обрыва. Но и тут она просчиталась, когда сама чуть не свалилась в пропасть: ее удержала Аэша, схватив за руку.

— Безумная женщина, — сказала она, и в голосе ее слышалась жалость, — неужели тебе надоела твоя красота, что ты хотела покончить с собой! Ведь ты не знаешь, в каком новом образе ты возродишься! Может быть, уже не царицей, а безобразной крестьянкой. Так, говорят, судьба наказывает самоубийц. Или, может быть, ты перевоплотишься в змею, кошку, тигрицу. Это острие отравлено, — подняла Аэша кинжал. — Если бы оно коснулось тебя… — она улыбнулась и бросила кинжал в бездну.

— Ты не смертная женщина, — простонала Афина, с плачем опускаясь на камень, — я не в силах тебя побороть. Пусть же накажет тебя Небо.

Аэша простилась с нами перед дверью своего жилища, и Орос отвел нас в красивое помещение, окна которого выходили в тенистый сад. Мы, страшно утомленные и потрясенные, уснули, как дети, глубоко, без сновидений.

Утром мы проснулись поздно и, выкупавшись, пошли в сад. Несмотря на август, в саду было тепло и приятно. Мы сели с Лео на скамью на берегу ручья среди колокольчиков и других горных цветов.

— Итак, наши труды не пропали, — сказал я Лео, — наш сон сбылся, а ты — счастливейший человек на свете.

— Да, конечно, — как-то странно взглянул он на меня. — Она прекрасна. Но знаешь, Гораций, я хотел бы, чтобы Аэша была немного более земной, хотя бы такой, какой была в пещерах Кор. Когда она поцеловала меня, — не знаю, можно ли это прикосновение назвать поцелуем, — мне показалось, что она не из плоти и крови. Да и может ли плоть в одно мгновение родиться из пламени, Гораций?

— Ты уверен, что она родилась из пламени? — спросил я. — Может быть, ее ужасная внешность была лишь галлюцинацией, вроде видений в огне, на самом же деле она оставалась прежней Аэшей, какой была в пещерах Кор.

— Может быть, Гораций. Но знаешь, меня что-то пугает. Аэша стала как будто еще более божественной. Скажи, Гораций, каким же я буду супругом для этого лучезарного существа, если это случится?

— К чему терзаться, Лео? Ты боролся и, преодолев неслыханные препятствия, достиг цели. Бери то, что дарят тебе боги — славу, любовь, власть и не думай о будущем.

Разговор наш был прерван приходом Ороса, который с низким поклоном сказал Лео, что Гезея желает видеть его в храме. Пришли жрецы, подстригли Лео волосы и бороду (я отказался от их услуг), одели его в белую одежду и шитые золотом сандалии-, а в руки дали серебряный скипетр, похожий на посох.

— Посох Озириса! — шепнул я Лео.

— Я вовсе не хочу олицетворять какого-то египетского бога и участвовать в идолопоклонстве, — рассердился он, но я успокоил его, сказав, что, вероятно, это лишь какой-нибудь символ.

Так как Лео недоверчиво расспрашивал Ороса по поводу предстоящей церемонии, жрец сказал ему, что это будет обручение. Тогда Лео перестал противиться, спросил только, будет ли при этом присутствовать ханша. Орос сообщил, что Афина, угрожая войной и местью, отбыла в Калун.

Когда мы пришли в храм, перед статуей Материнства собралась уже толпа одетых в белые одежды жрецов и жриц. Между двух огненных столбов сидела Аэша. Рядом с нею — пустое кресло, я догадался, для кого. Сидела она с открытым лицом и одета была не как жрица, а с царственным великолепием.

Жрецы плавно двигались вокруг; дивно звучало под сводами храма их пение., страшно взвивалось вокруг пламя, но мы видели только Аэшу, возрожденную, в славе, бессмертную, женственную невесту Лео, простирающую навстречу нам руки.

Орос и жрецы подвели нас и отступили. Аэша встала, сошла со ступенек трона и, коснувшись чела Лео своим систрумом, громко сказала:

— Вот Избранник Гезеи!

— Привет тебе, Избранник Гезеи! — послышалось отовсюду.

— Жрецы и жрицы Гезеи, слуги Матери света, до сих пор вы не видели моего лица, но сегодня я сняла покрывало потому, что человек, который пришел в нашу страну, в наш храм, не чужой мне. Давно, в прежней жизни, он был моим супругом и теперь снова пришел ко мне, не так ли, Калликрат?

— Так, — отвечал Лео.

— Жрецы и жрицы Гезеи, вы знаете, что издревле жрица, занимающая мое место, имела право избрать себе мужа. Не правда ли?

— Да, Гезея, — послышались голоса.

Аэша трижды поклонилась Лео и, встав перед ним на колени, спросила:

— Скажи перед всеми собравшимися здесь, признаешь ли ты меня своей нареченной невестой?

— Да и навсегда! — сказал глубоко потрясенный Лео.

Аэша встала, уронила систрум и протянула руки навстречу Лео. Лео склонился и хотел поцеловать ее в губы, но тут я заметил, что он побледнел, а свет от лучезарного лица Аэши позолотил его белокурые волосы. Я видел, что Лео задрожал и пошатнулся. Заметила это, должно быть, и Аэша, ибо раньше, чем уста их успели слиться в поцелуе, она отстранила его, и личико ее на мгновение затуманилось. Она выскользнула из его объятий, но поддержала его рукою, пока не вернулось к нему самообладание. Тут Орос вручил ей ее скипетр.

— О мой возлюбленный! — воскликнула Аэша. — Сядь рядом со мною на престоле и прими поклонение твоих жрецов.

— Я только человек, — протестовал Лео, — и никто не должен мне поклоняться. Сам же я поклоняюсь на земле одной тебе!

Жрецы и жрицы удивленно перешептывались. Аэша на минуту смутилась, но быстро нашлась:

— Хорошо, я довольствуюсь этим. Мне — твое поклонение, тебе — только свадебная песнь.

Лео не нашел чем возразить и занял место на троне. Если и было в происходившей церемонии что-либо языческое, Аэша сумела сгладить это или отменить, и скоро, слушая дивное пение, мы забыли все на свете.

Пели на каком-то священном, незнакомом нам языке, и слов гимна мы понять не могли, смысл же его был ясен. Но вот мелодия внезапно оборвалась. По мановению скипетра Аэши, жрецы и жрицы удалились, а издали еще доносилась тихая, словно колыбельная, песнь.

Мы оставались одни. Только Панава и Орос не покинули свою госпожу. Аэша как бы очнулась от дремоты.

— Прекрасная песнь, не правда ли? — сказала она. — И очень древняя. Ее пели в Бебите, в Египте на свадебном празднестве Изиды и Озириса. Вечная песнь. Слова меняются, но мелодия остается. Как мне называть тебя, мой возлюбленный? Калликратом или…

— Называй меня Лео, Аэша. Так крестили меня в единственной жизни, которую я помню. К тому же этот Калликрат был, кажется, не особенно счастлив. Он не принес счастья и женщинам, судьбы которых переплелись с его судьбой. Довольно с меня Калликрата, каким он был в пещере Кор.

— Помню, ты лежал тогда, а я пела тебе песнь о прошедшем и будущем. Песенка была арабская. Ты не забыл этого языка?

— Нет.

— Будем же говорить по-арабски. Я люблю этот язык; на нем говорила со мною в детстве мать. Однако, оставь меня на некоторое время; меня ждут!

Мы ушли, оставив Аэшу, как мы думали, принимать поздравления вождей некоторых горных племен по поводу ее обручения.

Глава VТретье испытание. Могущество Аэши

Прошел час, два. Лео начал терять терпение.

— Отчего Аэша не идет? — говорил он. — Я хочу ее видеть. Я не могу без нее. Меня что-то влечет туда.

И, узнав от Ороса, что она еще в храме, пошел к ней. Я поколебался, идти ли мне с ним, но побоялся, что он не найдет дороги, и пошел. Мы подошли к храму, стали далеко у двери, и нас не было видно, но мы видели все. Аэша по-прежнему сидела на троне, но… О! Как страшна была она в своем величии! Синеватое пламя освещало гордое, нечеловеческое лицо. Она была властна, глаза ее горели, как драгоценные камни. Точно Царица Смерти принимала поклонение теней. Вот перед нею становится на колени чья-то темная фигура, за нею вторая, там третья, еще, еще и еще. Все они кланяются, а она отвечает, наклоняя голову и скипетр. Звенят колокольчики систрума. Губы Аэши что-то шепчут, но мы не слышим слов. Это духи поклоняются ей.

Схватившись за руки, мы с Лео отступили к двери, она поддалась, и теми же галереями и переходами мы вернулись к себе.

— Кто она? — спросил Лео. — Ангел?

— Да, что-то в этом роде, — отвечал я, думая про себя, что ангелы бывают разные.

— А что делали там эти тени? — спросил он.

— Должно быть, приветствовали ее с превращением. Но может быть, то были не тени, а переодетые жрецы.

Лео только пожал плечами.

Между тем пришел Орос и сказал, что Гезея ждет нас в своих покоях. Мы застали Аэшу несколько утомленной. Панава сняла с нее царскую мантию. Аэша протянула Лео руку и не без страха заглянула ему в глаза.

Она села за стол и пригласила нас занять места напротив. Ужинали мы просто: яйца и холодную дичь, она — молоко, хлеб и ягоды.

Лео сбросил с себя пурпурную мантию и отложил в сторону скипетр. Аэша улыбнулась, заметив, как мало он чтит священные символы.

— Очень мало, — сказал Лео. — Заключим договор, Аэша: я не понимаю твоей религии, я знаю только свою и даже ради тебя не приму участия в том, что считаю идолопоклонством.

— Твоя воля — моя воля, — мягко сказала Аэша. — Трудно будет объяснять твое отсутствие во время церемоний в храме; но ты вправе держаться своей веры, которая в то же время и моя. Ведь все великие религии в сущности одинаковы. Чему учила религия египтян, которая теперь перешла к нам? Что одна великая, добрая Сила управляет Вселенной, что добрые унаследуют вечную жизнь, злые же — вечную смерть, что людей будут судить сообразно их делам и поступкам, что настоящая жизнь не здесь, а за гробом, там, где не будет больше печали. Ведь и ты веришь всему этому?

— Да, Аэша; но ведь твоя богиня — Гезея или Изида. Мы слышали, ты ей молилась. Кто она?

— Это не божество, а Душа Природы, дух, скрытый во всем живом, всемирное Материнство; в нем скрыты тайны земной жизни и знания.

— Зачем же она преследует своих почитателей, наказывая их смертью, как преследовала тебя?

— Разве твоя религия, — продолжала Аэша, облокотившись на стал, — не говорит тоже о добрых и злых божествах? Разве не слышал ты, Лео, что слабые духом люди иногда продают за земные блага свою душу злому началу, за что потом расплачиваются ужасными страданиями? Что бы ты сказал, если бы на свете была такая женщина, которая, желая красоты, жизни, знания и любви…

— Продала душу свою злому духу Сету? Уж не хочешь ли ты сказать, Аэша, что эта женщина ты? — с ужасом воскликнул Лео.

— А если бы и так? — спросила она, тоже вставая.

— Если так, если так, — хрипло сказал он, — я думаю, нам было бы лучше не встречаться!

— Ах! — с болью простонала она, точно ей повернули нож в сердце.

— Не хочешь ли ты вернуться к Афине? Но нет, ты уже не можешь уйти от меня. Мне дана власть над всеми, кого я поразила. Впрочем, ты не помнишь прошлого. Но нет, ты мне не нужен мертвый, я хочу тебя живого. Взгляни, как я хороша, — она наклонилась к нему своим стройным станом, глаза ее влекли к себе, — что же ты не уходишь? Ты, кажется, не думаешь бежать, а приближаешься ко мне? Однако не хочу обольщать тебя. Ступай, если хочешь, Лео. Иди, мой возлюбленный, оставь меня одну с моими грешными мыслями. Афина приютит тебя до весны, а там ты перейдешь горы и вернешься к обычным радостям земной жизни. Вот я закроюсь покрывалом, чтобы не соблазнять тебя.

Она закутала голову покрывалом и вдруг спросила:

— Зачем вы с Холли вернулись в храм, хотя я просила оставить меня одну?

— Мы искали тебя.

— И увидали больше, чем хотели? Что же, я допустила вас и оберегла вас от смерти, которою поплатились бы за такую дерзость другие.

— Что это за существа поклонялись тебе в храме? — строго спросил Лео.

— Я царствовала и правила во многих странах, Лео; может быть, это мои бывшие слуги пришли приветствовать меня. Возможно также, что эти тени были такою же игрою твоего воображения, как образы, которые я вызывала в огне, желая испытать твою силу и постоянство. Знай же, Лео Винцей: все, что мы видим — обман зрения. Ни прошлого, ни будущего нет, есть только вечность. Я, Аэша — лишь призрак, который представляется тебе то безобразным, то прекрасным. Когда ты улыбаешься, я переливаюсь тысячами цветов, когда ты грустен, я становлюсь мрачна. Вспомни отвратительное, морщинистое существо там на скале: это — я, беги от меня. Прекрасная, но со злою душою — это я же: если хочешь, бери меня такою. Теперь ты знаешь истину, Лео. Откажись от меня навсегда — ты спасешься. Или прижми, о, крепко прижми меня к сердцу, и за мою любовь, за мои поцелуи возьми на себя мой грех. Молчи, Холли, пусть он сам решит.

Я думал, что Лео направится к двери, но он просто прошелся по комнате и, несмотря на внутреннее волнение, спокойно сказал:

— Я не оставил тебя, Аэша, когда увидел тебя старой. Теперь ты мне открыла тайну своей души, Я узнал, что ты царица каких-то духов, добрых или злых, и я не оставлю тебя. Пусть грех твой будет моим. Я уже чувствую его гнет на душе и знаю, что меня ждет кара, но все равно, я приму ее за тебя и буду счастлив.

Аэша открыла лицо. Она не вдруг пришла в себя от удивления, потом с плачем упала к его ногам. Лео поднял ее и посадил в кресло.

— Ты не знаешь, что ты сделал, — сказала наконец Аэша. — Путь все, что видел ты на Горе и в храме — лишь ночные видения, а рассказ о гневе богини — пустая басня. Верно, однако, что я согрешила ради тебя и ужасною ценою купила красоту, чтобы удержать тебя. Расплата ужасна. Но ты меня спас. Тебя не остановили ни безлюдные песчаные степи, ни ледники, ни горный поток. Преодолев все препятствия, ты выдержал твердо три испытания. Тебя не привлекли чары Афины, ты не отвернулся от меня, увидев меня безобразной, наконец, не отверг меня сегодня, узнав преступность моей души. Два первые были испытания плоти, третье — испытание духа. Вчера твоя верная любовь возвратила мне телесную красоту, сегодня ты освободил мою душу из страшных оков Судьбы. Я обязана тебе своим освобождением, хотя тебе, может быть, придется страдать…

— Ну и буду страдать, — сказал Лео спокойно, — если только мне удалось освободить тебя, то жил я и умру не напрасно. Однако скажи, Аэша, как это ты изменялась там, на утесе?

— Я исчезла в огне и в огне явилась. Может быть, пламя поглотит когда-нибудь нас обоих. Впрочем, возможно, что я все та же, и тебе только показалось, будто я изменилась. Не спрашивай больше.

— Позволь еще один вопрос, Аэша. Сегодня было наше обручение, когда же будешь ты моей женой?

— Ах, не теперь, не теперь! — дрожащим голосом торопливо сказала она. — Подожди несколько месяцев, год, будь пока другом.

— Отчего? — разочарованно спросил Лео. — Я так долго ждал, Аэша. Я старею, жизнь коротка, возможно близок ее конец.

— К чему такое предчувствие! — сердито топнула ножкой Аэша. — Но ты прав, ты не застрахован от жала времени и всякого рода несчастий. О! Это было бы ужасно, если бы ты опять умер и оставил меня.

— Дай мне свое бессмертие, Аэша!

— Я охотно поменялась бы с тобою. О жалкие смертные! Вы завидуете нашему бессмертию! Жизнь на земле — это ад, уходя из него, душа возвращается к миру. Жить вечно на земле, видеть, как умирают наши близкие, не имея надежды последовать за ними, видеть, как они возрождаются, но не узнают нас и снова терять их — ужасно. Неужели, Лео, ты хотел бы такой жизни?

— Если мы будем делить ее вместе!.. Бессмертие тяжело в одиночестве. Живя вдвоем, все эти скорби мы превратим в радости.

— Хорошо, — сказала Аэша, — когда придет весна и растает снег, мы пойдем с тобою в Ливию. Там ты выкупаешься в Источнике жизни. Потом я стану твоей женой.

Лео стал уговаривать ее сначала обвенчаться и путешествовать после свадьбы, но она сказала: «Нет, и нет, и нет», как бы боясь, что сама не устоит перед его просьбами, стала прощаться с нами.

— Почему она откладывает свадьбу? — спросил Лео, когда мы вернулись к себе.

— Она боится, — отвечал я.

Наблюдая Аэшу в последующие недели, я убедился, что женщина она или дух, но не было на свете существа несчастнее. Ее постоянно преследовал страх за будущее, предвидеть которое, несмотря на свое бессмертие, она не могла. Опасалась она и Афины. Соперница побеждена, но Аэша боялась, что рано или поздно роли переменятся.

Что касается Лео, то быть постоянно в обществе Аэши и не сметь даже поцеловать ее, сознавать, что так должно продолжаться еще года два — было для него тяжело. Он похудел, потерял сон и аппетит. Он умолял Аэшу переменить свое решение и стать его женой, но она оставалась непоколебима.

Все другие желания Лео, кроме этого, исполнялись. Его не заставляли участвовать в религиозных церемониях, хотя, следует заметить, культ Гезеи сам по себе чист и невинен. Это было древнее поклонение египтян Озирису и Изиде, смешанное со среднеазиатским учением о переселении и перевоплощении душ и о возможности чистотой жизни и мыслей приблизиться к божеству.

Жрецы служили Гезее, как представительнице Божества, в остальном же жили тихо, творили добрые дела, имели больницы, а в зимние холода нередко кормили горцев. Втайне они, правда, вздыхали о потерянной власти над Калуном.

Видя, что привычному к движению на воздухе Лео вредно оставаться все время в комнате, Аэша стала настаивать, чтобы он шел охотиться на горных коз и каменных козлов. Лео стал охотиться в обществе и как бы под охраной некоторых вождей горных племен. Недавно зажившая рука не позволяла мне резких движений, и я редко сопровождал Лео, чаще оставаясь дома.

Однажды мы сидели с Аэшей в саду. Она задумчиво глядела куда-то вперед, на снежные вершины гор. Вдруг она заволновалась и указала куда-то вдаль. Но я ничего не видел, кроме снега.

— Неужели ты не видишь, что Лео в опасности? — воскликнула она. — Впрочем, я забыла, что ты не можешь видеть. Смотри теперь! — и она положила руку мне на лоб. Мне показалось, что от этой руки струится электрический ток, и я увидел как бы в воздухе перед собою Лео, борющегося с огромным леопардом. Другие охотники толпились вокруг и выбирали минуту, чтобы убить леопарда, не ранив Лео. Наконец Лео удалось нанести животному смертельный удар, и оно упало, окрасив снег своею кровью. Лео встал, смеясь и показывая свое разорванное платье, а один из спутников тотчас подошел и начал перевязывать ему раны. Видение быстро исчезло. Аэша тяжело упала мне на плечо и заплакала, как обыкновенная женщина.

— Одна опасность миновала, — всхлипывала она, — но сколько их впереди!.. Долго ли сможет переносить это мучение мое бедное сердце! Вот так, Холли, страдаю я уже много лет.

Потом она разразилась угрозами против вождя и других охотников и послала навстречу Лео носилки. Но он вернулся через четыре часа пешком, на носилках несли шкуру леопарда и убитую дичь. Аэша бросилась к Лео и осыпала его упреками за неосторожность.

— Как ты узнала о случившемся? — удивился он.

— Я видела все.

— Не выходя из храма? Значит, опять волшебством? Мне это надоело! — рассердился Лео. — Неужели же я не могу остаться на минуту один, не под твоим наблюдением!

Между тем, вошел Орос.

— Что тебе надо, Орос? — спросила Аэша жреца.

— Гезея, лазутчики пришли с важной вестью. Жители Калуна пострадали от засухи. Поля дали плохой урожай. Причиной бездождия народ считает двух чужеземцев, которые прошли через их страну к тебе в горы. Ханша тоже страшно разгневана. Она собрала два войска в сорок и в двадцать тысяч человек. Одно из них, под начальством Симбри, уже наступает. Другое она оставила для защиты Калуна.

— Эта женщина потеряла рассудок, если хочет помериться со мною, — засмеялась Аэша. — Орос, оповести вождей, чтобы через три дня были готовы выступать с двадцатитысячным войском. Пусть возьмут с собой припасов на две недели. Я поведу войско сама.

Глава VIПредсказание Афины. Измена

На следующий день в храме произошло важное событие — освящение войны, на которое мы с Лео не пошли. Вечер Аэша, как всегда, провела с нами за ужином.

— Сегодня я была Оракулом, — сказала она нам. — Ко мне приходили люди из Калуна спрашивать, кто из них будет убит и кто вернется с почестями, а я и сама не знала и старалась отвечать, играя словами, чтобы ответ можно было истолковать и так, и иначе. Я знаю прошлое и настоящее, но будущее для меня — как черная стена, за которую я не могу проникнуть.

Она попробовала также убедить Лео остаться в храме в безопасности, обещая не покидать его, меня же с Оросом послать командовать войсками. Лео был враг всякого кровопролития в душе, но тут он возмутился: сидеть дома, когда меня пошлют на поле битвы, казалось ему кощунством, кроме того, война привлекала его сама по себе, как физическое упражнение.

— Ну, так иди, — сказала Аэша, — но если что случится, ты сам и отвечай. Впрочем, нет, милый, пусть ответ падет на мою голову!

От грусти Аэша внезапно перешла к веселости, смеялась как ребенок, рассказывала нам анекдоты из прошлого, о людях, которых мы совсем не знали или имена которых знали только из истории; с юмором, близким к сатире, говорила она об их любви и ненависти, силе и маленьких слабостях, тщеславии и погоне за призраком земного счастья.

Мало-помалу она перешла на личное и серьезно стала рассказывать о себе, о том, как она искала истину, изучала разные религии и отвергала их все, как проповедовала в Иерусалиме, за что книжники побили ее камнями. Тогда она бежала в Аравию, но и родной народ изгнал ее, как реформаторшу, и она поселилась в Египте при дворе фараона. Там жил известный маг — не то обманщик, не то провидец. Он научил ее своему искусству, но она превзошла его, и он сам стал ей повиноваться. Потом вдруг Аэша сделала скачок в своем рассказе и стала рассказывать о том, что было в Египте, в Кор: Лео, в то время Калликрат, пришел туда с Аменартой, которую Аэша знала еще на родине и ненавидела.

— Была тихая ночь, — рассказывала Аэша. — Мы сидели втроем вот так, как теперь, на твоем месте, Холли, сидела царственная Аменарта. Она была красивая женщина, красивее меня, пока я не выкупалась в источнике Жизни… Что тебе нужно, Орос? Не можешь ли ты хотя бы на час оставить меня в покое?

— Письмо от ханши Афины Гезее, — поклонился жрец.

— Сорви печать и читай, — беззаботно сказала Аэша. — Может быть, она раскаялась в своем безумии и покоряется.

Орос начал:

«Гезее в храм на Горе, известной на земле под именем Аэши, в подземном же мире называемой Упавшая звезда…

Приветствую тебя, Аэша. Ты очень стара и много знаний унаследовала от прошлых столетий. Украсив себя ими, ты ослепляешь людей. Недостает тебе одного: дара предвидения. Знай же, Аэша, что я и мой дядя, великий провидец, прочитали в книге звезд об исходе войны: меня ожидает смерть, — и я этому рада, тебя — копье, брошенное твоею же рукою. Страна же Калун будет разорена и потоплена тобою в крови. Ханша Калуна Афина».

Аэша слушала, не дрогнув.

— Скажи посланному, — гордо сказала она Оросу, — что отвечу, встретившись лицом к лицу с Афиной во дворце Калуна. Ступай, жрец, и не тревожь меня более.

Орос ушел. Обращаясь к нам, Аэша продолжала:

— Афина предрекает зло, как когда-то предсказала его Аменарта. Афина — та же Аменарта. Пусть же падет на меня копье, я не страшусь, ибо знаю, что в конце-концов восторжествую. Может быть, цель ханши — устрашить меня ложью. Но если и правда то, что она прочитала, — ничто не может разрушить связывающих нас с тобою уз. Прощай, Лео! Отдохни. Завтра рано утром мы должны выехать.

Утром мы вышли во главе диких горных племен. Впереди двигались разведчики, затем конница, за нею пехота. Аэша ехала на красивой белой лошади, Лео — на гнедом коне покойного хана. Я тоже ехал верхом. Нас окружала гвардия телохранителей. Нам было легко и весело. При свете солнца исчезли злые предчувствия, которые угнетали нас в мрачных пещерах. Бряцание оружия и мерный стук шагающего войска щекотали нервы и поднимали настроение.

Разведчики добыли «языка» из подданных ханши. Пленник сказал, что Афина не собирается наступать, а будет ждать армию Аэши в долине, дав ей переправится вброд через реку. Как видно, Афина обладала военным талантом и рассуждала правильно. Вечером мы спустились со склона горы в долину, где расположились лагерем. Это было недалеко от Долины смерти. Для Аэши разбили палатку, мы же с Лео расположились у костра под открытым небом. Аэша очень сердилась, что для нас тоже не принесли палатку, но Лео обиделся на такую излишнюю заботливость, и она замолчала. Мы с Лео ужинали, она же сидела с нами, но не ела, потому что не хотела снять покрывало и показать народу свое лицо. Она нервничала. На нее напал безотчетный страх. Наконец она сказала, что попробует заснуть, чтобы дать отдохнуть душе. Ее последние слова были:

— Спите и вы, спите сладко, но не удивляйтесь, если я ночью позову вас обоих к себе: может быть, во сне ко мне придут новые мысли, и я захочу переговорить с вами раньше, чем мы утром выйдем в поход.

Мы расстались, и сердце не подсказало нам, как и где мы опять встретимся все трое.

Мы утомились и, зная, что нас оберегает целое войско, спокойно уснули у костра. Я проснулся, услышав, как перекликались часовые. Кто-то, отвечая условным паролем, подходил к нам. Наконец над нами склонилась фигура жреца. При свете угасающего костра лицо его показалось мне знакомым. Он назвал себя, — я теперь забыл его имя, — и сказал:

— Орос послал меня за вами обоими. Гезея желает вас видеть.

Лео, зевая, проворчал, что было бы лучше, если бы Аэша дала нам поспать до утра, и прибавил:

— Нечего делать, пойдем, Гораций.

— Гезея приказала вам взять с собою оружие и телохранителей, — сказал жрец.

— К чему это? Точно нельзя пройти сто ярдов в самом лагере без охраны? — опять заворчал Лео.

— Гезея вышла из своей палатки в ущелье, где разбросаны кости павших, и обдумывает план наступления, — отвечал жрец.

— Она с ума сошла, — сказал Лео, — одна в полночь расхаживает по ущелью. Но это на нее похоже.

Мысленно я согласился с Лео. Я вспомнил также, что Аэша предупреждала, что, может быть, пришлет за нами ночью. Если бы тут была какая-нибудь западня, нам не приказали бы взять с собой вооруженных людей. Это нас успокоило, мы разбудили своих телохранителей — их было двенадцать, — захватили с собой коня, мечи и пошли.

Мы спускались по крутой тропинке в Долину смерти. Проводник наш, по-видимому, хорошо знал дорогу и шел, как к себе домой. Нас удивляло, что Аэша назначила нам свидание в таком странном месте. Но вот вдали показалась закутанная в белое фигура.

— Это Гезея! — сказал один из наших спутников.

Фигура поманила нас за собою и пошла вперед, пробираясь между скелетов. В дождливое время здесь протекал горный ручей, нанесший своим течением ил. Многие скелеты наполовину засыпал песок. А скелетов тут было больше, чем где бы то ни было. Отовсюду виднелись голые черепа, ребра, длинные берцовые кости. Я подумал, что в старину вдоль потока была, очевидно, дорога, по ней двинулось войско, и в этом месте произошла самая жаркая схватка.

Аэша остановилась. Жрец и наша свита отстали от нас. Лео ушел вперед.

— Зачем ты пришла ночью в такое место? — услышал я его голос.

Вместо ответа она широко взмахнула руками. Послышалось бряцание. Как по сигналу, все скелеты поднялись со своего песчаного ложа. О, ужас! Мертвая армия воскресла. Скелеты размахивали копьями!

Я подумал, что Аэше опять пришла фантазия показать нам свою магическую силу, но все-таки испугался. Самый несуеверный человек не мог бы отделаться от страха, если бы, очутившись ночью на кладбище, увидел вокруг себя встающих из гробов мертвецов в полном вооружении.

— Что это за чертовщина! — сердито воскликнул Лео. Но Аэша не отвечала.

Я услышал возню и увидел, как духи колют копьями наших обезумевших от ужаса и бросивших оружие телохранителей, убивают их одного за другим.

— Схватите его, но не причиняйте ему вреда! — приказала Гезея, указывая на Лео, и я узнал голос Афины. Слишком поздно понял я, что мы попали в западню!

— Измена! — закричал я, но один из скелетов оглушил меня ударом по голове. Я еще видел, как отчаянно сопротивлялся Лео, потом я лишился сознания. Или враги думали, что я умер, или что меня тоже следует пощадить, только меня не убили. Удар по голове был единственным, который я получил. Я лишился чувств и упал на песчаное ложе берега.

Было светло, когда я очнулся. Надо мною склонилось спокойное лицо Ороса. Он влил мне в рот какой-то животворящий, бодрящий напиток. Рядом с ним стояла Аэша.

— Говори, говори скорее! — грозно восклицала она. — Что с ним случилось? Ты жив, где же Лео?

В кратких словах я передал ей случившееся. Выслушав, она пошла на место, где лежали убитые телохранители.

Там, где Лео боролся с напавшими на него, валялся его сломанный меч, доставшийся ему от хана Рассена. Тут же лежали трупы двух убитых им воинов, одетых в черное, с головами, грубо раскрашенными белою известью наподобие черепов. На груди были нарисованы белые ребра, чтобы они напоминали в темноте скелеты.

— На такую хитрость могут поддаться только глупцы, — презрительно заметила Аэша. — Но Лео хорошо сопротивлялся, — прибавила она, — надеюсь, он не ранен. Клянусь, за каждую каплю его крови они заплатят сотней убитых! Однако сегодня предстоит много дел. Скорее на лошадей и вперед!

В долине нас уже ожидало войско. Аэша обратилась с речью к вождям:

— Слуги Гезеи, — сказала она, — мой чужестранный гость, мой нареченный, попал в хитро расставленную засаду и увезен ханшею в качестве заложника. Надо спешить освободить его, пока с ним не случилось ничего дурного. Мы идем на войско Афины и должны перейти реку. Сегодня ночью я хочу быть в Калуне. Что ты говоришь, Орос? Что вторая армия ханши охраняет город? Если будет нужно, я ее уничтожу. Не смотри на меня так удивленно. Итак, конница, за мною! Кто отступит в час сражения, найдет смерть и вечный позор; богатство и почести будут наградою храбрым, Я отдам им цветущую страну Калуна. Вперед!

В ответ раздались восторженные крики. Дикари радовались предстоящей добыче и верили в Оракула, верили Гезее.

Мы пришли к реке, на противоположном берегу которой виднелись полчища Афины.

Аэша легко вскочила на коня, которого подвел ей Орос.

Левое и правое крыло войска уже вошли в реку, и между ними и войском, охранявшим берег, уже началась схватка. В центре перед нами, по пояс в воде, стояли враги с копьями наготове. С гиком понеслись наши всадники им навстречу, но, встреченные свежими силами, с потерями трижды были отброшены.

— Им нужен предводитель! — нетерпеливо воскликнула Аэша и поскакала вперед, подняв безоружные руки. Я последовал за нею.

Стрелы и копья затмили солнце. Вокруг нас падали убитые. Но белая одежда Аэши развевалась впереди. С восторженным криком войско шло за нею, и через пять минут мы были на берегу. Завязалась еще более ожесточенная битва, Но Аэша не отступала ни на шаг, и ее люди шли за нею или умирали. Мы медленно подвигались через ряды неприятеля и, наконец, прорвались. Многие из наших были убиты, многие ранены. В строю осталось тысячи три. Молча мчались мы дальше. Молчала Аэша, молчали ее храбрые воины, только изредка оборачиваясь и указывая кровавыми копьями на багровое небо.

Но вот показались передовые посты неприятеля. Слышался смех ожидавшего нас врага. Шелковые знамена повисли в неподвижном воздухе. Навстречу вышел парламентер. Аэша знаком остановила свое войско.

— Слушай, Гезея, что говорит Афина, — начал он. — Любезный тебе чужеземец в ее дворце. Если ты осмелишься наступать, мы уничтожим тебя и горсть твоих людей. Если же каким-нибудь чудом ты и победишь, он будет убит. Вернитесь на свою Гору, и ханша подарит тебе мир и пощадит твой народ. Что ответишь ты ханше?

— Ответа не будет! — прошептала Аэша Оросу, который громко повторил ее слова.

Я взглянул на Аэшу. Лицо ее побледнело, глаза сверкали, как у львицы.

— Приготовься заглянуть в пасть ада, Холли, — сказала она мне. — Я старалась пощадить их, но сердце велит мне отбросить всякую жалость, если хочу видеть Лео живым. Они убьют его, Холли! Не бойтесь! — воскликнула она, обращаясь к войску. — Вас мало, но с вами идет сила в тысячу тысяч. Следуйте за Гезеей, и что бы ни увидели, не бойтесь!

Войско выстроилось клином; впереди, как белая чайка над темной пучиной моря, виднелась во мраке белая одежда Аэши. Вот из-за тополей с двух сторон с диким криком налетела на нас вражья конница, а с фронта, сверкая копьями, наступала армия, как пенящаяся морская волна. Гибель казалась неминуемой. Аэша сорвала покрывало. Как крылья, развевалось оно над ее головою, а на челе ее зажглась таинственная диадема. Облака сгущались над нами. Ярче и ярче горела над нами неизвестная звезда.

Громче и громче гремели подковы. И вдруг над вершиной горы разлилось яркое пламя.

Чудовищная картина! Впереди в зареве страшного заката мрачно выступали башни Калуна. На небе — мрак затмения. Вокруг — выжженная солнцем равнина, и на ней наступающее войско Афины.

Аэша, словно подавая небу сигнал, взмахнула в воздухе своим белым покрывалом: из пасти этой адской ночи сверкнуло пламя. Гнев Аэши обрушился на сынов Калуна. Она закричала, и наступил такой ужас, какого еще никто не видел и не увидит больше на земле. Страшный вихрь вырывал из земли камни. Лошади и всадники смешались в невообразимом хаосе. Как сорванные бурею листья, люди в смятении кружились, падали друг на друга грудами, пока не затихли навеки под ударами молний. Черная туча на небе широко простерла свои огненные крылья и обрушила на землю огненный ливень. Мрак, ужасный мрак, тревога, гибель, разорение…

И все успокоилось. Над нами — спокойное вечернее небо. Перед нами — никем не охраняемый мост. За ним — пылающий в огне город. Где же храбрые воины Афины? Про то знают высокие надгробные камни. Наши же воины все уцелели. Они скакали за нами бледные, но бодрые.

Доехав до середины моста, Аэша повернула коня и впервые показала свое лицо народу.

— Богиня! — раздался возглас. — Поклонитесь богине!

Аэша поехала дальше по улицам пылающего Калуна, ко дворцу.

Мы въезжали в ворота города, когда заходило солнце. На дворе тишина, только вдали завывали «собаки смерти». Аэша сошла с лошади и, велев нам с Оросом следовать за ней, вошла в покои. Все точно вымерло. Аэша шла так быстро, что мы едва поспевали за нею. По широкой каменной лестнице мы поднялись в башню, где жил шаман Симбри. Дверь была заперта, но перед Аэшей железные засовы открылись, массивная дверь упала. В комнате горела лампа. Бледный, со связанными руками, но с гордым, презрительным выражением на лице сидел в кресле Лео. Старый шаман занес над ним кинжал и готов был поразить его. На полу лежала с широко раскрытыми глазами мертвая ханша Калуна. Но даже мертвая она была величественна!

Шаман выронил из рук кинжал и застыл на месте, словно превратился в камень. Аэша подняла кинжал и быстро разрезала узы, связывающие Лео.

— Ты поспела вовремя, Аэша, — сказал Лео слабым, усталым голосом. — Еще минута, и эта собака (он указал на шамана) убил бы меня. Но как удалось сражение, и как ты проникла в город при таком урагане? Слава Богу, ты жив, Гораций.

— Для многих сражение стало гибелью, — отвечала Аэша. — Я же прилетела на крыльях ужаса. Скажи, что было с тобою с той минуты, как мы расстались?

— Меня связали и привели сюда. Здесь от меня требовали написать тебе, чтобы ты отступила, и грозили смертью. Я, конечно, отказался. Потом… — он взглянул на ханшу, — когда Афина узнала, что войска ее разбиты небесной силой, она пощадила меня, а сама выпила чашу с ядом. После этого старик хотел убить меня, но ты пришла. Пощади его: он ей родственник по крови и любил ее.

Лео опустился в кресло и впал в какое-то оцепенение. Он согнулся, как старик.

— Ты устал? — спросила Аэша. — Орос, дай сюда поскорее твое лекарство.

Старик вытащил из складок своего широкого платья склянку и приложил ее к губам Лео.

Лекарство было сильное. Через минуту глаза Лео заблестели, щеки покрылись румянцем.

— Я давно знаю, что твои лекарства хорошо действуют, — сказал он Аэше. — Но я голоден. Можно мне отведать этого? — спросил он, указывая на стол с разными блюдами.

— Да, — позволила Аэша. — Ешь и ты тоже, Холли.

Глава VIIАэша исчезает

Когда мы кончили ужинать, Аэша наклонилась, подняла золотой обруч, упавший с головы ханши, и надела его на голову Лео. Ее сильный, грудной голос зазвучал гимном торжеству и силе:

— Этим ничтожным земным символом венчаю тебя на земное царство. Будь царем! Этим неразрывным кольцом, знаком вечности, присуждаю тебе бессмертие. Живи, пока стоит мир, и будь его и моим властелином! Дарю тебе этим золотым обручем золотое сокровище знания. Это талисман, который откроет тебе все тайны Природы. Победоносно пойдем мы с тобой ее дивными путями, поднимемся до вершины утеса и вступим на престол бессмертия, поддерживаемый двумя столбами, — Жизнью и Смертью.

Аэша отбросила корону, и она упала на грудь Афины.

— Доволен ли ты этими дарами? — спросила Аэша.

Лео печально взглянул на нее и покачал головою.

— Чего же ты еще хочешь? Проси, клянусь, ты получишь.

— Я хочу, чтобы ты исполнила свое давнишнее обещание. Стань моей супругой сейчас же! Забудь свое величие и будь женщиной — моей женой.

Странными глазами взирала она на Лео. И вдруг изменилась и словно стала человеком. Видно было, как трепетало под туникой ее сердце, грудь томно вздыхала, очи засветились любовью. Она становилась все лучезарнее, все нежнее. Это уже была не отшельница пещер, не Оракул храма, не Валькирия поля брани, а прекраснейшая из невест. Она заговорила:

— Хорошо, я уступаю! Если бы я не знала наверно, Лео, что маленький ручеек твоей жизни впадет в огромный океан моей жизни, я и теперь не уступила бы. Но я вижу, что мы не достигнем берегов Ливии, что ты умрешь, по своей вине, а я овдовею, не став твоей женой. Итак, будь что будет! Смерть или жизнь — я их встречу смело. Иди же сюда, Холли, отдай девушку ее супругу!

Как во сне, соединил я их руки. Я чувствовал, как от ее руки к его руке струится горячая волна.

С сильным порывом страсти, с криком «супруг мой!» Аэша обвила руками шею Лео, привлекла к себе, так что его золотистые кудри смешались с ее черными волосами, и поцеловала. Так, обнявшись, стояли они, и сияние ее чела мало-помалу перешло и на его лицо. Сквозь белую ткань ее одежды стали просвечиваться очертания ее прекрасного тела. Она оторвалась от него с легким счастливым смехом.

— Второй раз отдаюсь я тебе, Лео Винцей, тогда — в пещерах Кор, сегодня — во дворце Калу на. Будь что будет, но отныне мы никогда не расстанемся. Пока ты жив, я буду жить с тобой. Когда ты умрешь, — если ты должен умереть, — я последую за тобой. Ни двери рая, ни врата ада не преградят пути моей любви. Слушай же, мой возлюбленный, Песню Судьбы!

Она взглянула вверх, как бы ища вдохновения. Никогда, никогда, даже в пещерах Кор, не была Аэша так божественно прекрасна, как в этот момент, когда созрела ее любовь.

Она запела. Кровь остановилась в моих жилах, дыхание замерло при звуках ее чудного голоса.

— «Света еще не было, и в лоне Молчания спали души людей. Были только мы с тобой»…

И вдруг песнь оборвалась. На лице Аэши отразился ужас. Лео закачался, точно стоял в челне. Он пошатнулся, протянул руки, чтобы обнять ее, вдруг упал и остался неподвижным.

О! Какой крик вырвался из ее груди! Тела убитых там, на равнине должны были содрогнуться от него. За криком последовало молчание…

Я бросился к Лео. Аэша убила его огнем своего поцелуя. Лео лежал мертвый, да, мертвый на груди мертвой Афины!

— Кажется, супруг мой покинул меня на время. Я должна спешить к нему! — сказала Аэша, и безнадежная покорность судьбе, с которой не могла бороться даже она, прозвучала в ее голосе.

Но тут я уже не помню, что происходило вокруг меня. Я лишился Лео — друга, сына. Я чувствовал себя мертвым.

Было утро, когда я проснулся. Давно желанный в Калуне дождь лил, как из ведра. Аэша сидела около одетого в саван тела Лео и отдавала приказания жрецам и придворным. Я опять уснул. Вечером Аэша разбудила меня.

— Вставай, — сказала она, — все готово, пойдем!

Мы поехали, провожаемые тысячью всадников, остальные остались оберегать, а может, грабить Калун. Впереди несли тело Лео, за ним шла Аэша со спущенным покрывалом.

Потом была ночь. На месте, где лежало недавно тело хана, в храме с огненными столбами, перед статуей Матери, стоял гроб Лео. Гезея сидела и отдавала приказания жрецам.

— Я устала, — говорила она, — уйду от вас отдохнуть в горы, может быть на год, а может быть, и на тысячу лет. Орос и Панава, соединитесь брачными узами и управляйте, пока я не вернусь. Жрецы и жрицы Гезеи, я приобрела вам новые земли, владейте ими умно и кротко. Да будет отныне Гезея в то же время и ханшей Калуна. Жрецы и жрицы древней веры, умейте открывать в ее обрядах внутренний дух религии.

Указав на меня, Аэша продолжала:

— Этот человек — мой гость и друг. Пусть он будет и вашим другом. Пусть живет у вас, а когда растают снега и наступит лето, помогите ему переправиться через пропасть и горы, чтобы с ним ничего не случилось.

Аэша встала на колени около Лео и молча взглянула в его застывшее в улыбке лицо.

— Скоро заря, Холли, — продолжала она. — Я прощусь с тобою на короткое время. Позови меня, когда будешь умирать, только не раньше, и я приду к тебе. Не двигайся и не говори, пока не свершится все. Не считай меня побежденной, потому что отныне мое имя Победа! Не думай, что сила Аэши утрачена, а судьба ее завершилась; ты знаешь только одну страницу ее жизни. Не думай, что я прежняя грешная и гордая Аэша, которой ты поклонялся и которой боялся. Моя душа возродилась любовью и жертвой Лео. Как в начале, наши души снова слились в одно. Друг, возьми на память обо мне этот скипетр, но не употребляй его до последней минуты, когда ты захочешь призвать меня, — и Аэша дала мне свой украшенный драгоценными камнями систрум. — Поцелуй еще раз Лео, отойди и молчи.

Как во время ее первого превращения, два огненных языка, точно крылья, обвили Аэшу. Только на этот раз я не слышал ни молитв, ни музыки. Царила тишина. Огонь сверкнул и погас. Медленно тянулось время, и когда над вершиною забрезжила заря, Лео уже не было. Не было и царственной, божественной Аэши.

Я почувствовал себя одиноким. О, таким одиноким… Куда исчезла Аэша? Не знаю. Знаю только, что когда взошло солнце, я увидел в его лучах как бы две поднимающиеся к нему тени, и казалось мне, что в неясном тумане я различил очертания лиц Лео и Аэши.

(На этом рукопись м-ра Холли обрывается, следующие листы ее сгорели при попытке автора сжечь рукопись в домике в Кумберлэнде).

Ледяные боги