И, повернувшись, Садуко удалился. Я хотел поспешить за ним, но бедняга Умбези подскочил ко мне и схватил за руку.
— О Макумазан, — воскликнул он, плача от страха, — если ты когда-нибудь считал меня своим другом, то помоги мне выбраться из глубокой ямы! Я попал в нее из-за проделок Мамины. Макумазан, если бы она была твоей дочерью и могущественный предводитель явился бы со ста двадцатью головами самого лучшего скота, разве ты не отдал бы ее, даже если он немолод и некрасив?
— Но у нас, — ответил я, — ведь нет обычая продавать женщин.
— Да, да, я забыл, что в этом отношении вы, белые люди, сумасшедшие. По правде говоря, Макумазан, я думаю, она действительно любит тебя. Она сама мне говорила это. Почему же ты не украл ее, когда я не смотрел? Мы с тобой сговорились бы потом, а я не попал бы в яму.
— Некоторые люди не делают таких вещей, Умбези.
— Да, да, я забыл. Я всегда забываю, что вы, белые люди, совсем другого склада и что нельзя ожидать, чтобы вы поступали, как люди здравые. Во всяком случае, ты друг этого тигра Садуко, а это доказывает, что ты совсем помешанный. Ведь многие охотнее согласились бы подоить буйволицу, чем идти рука об руку с Садуко. Ты разве не понимаешь, Макумазан, что он хочет убить меня? Уф! Ведь он грозился избить меня палками до смерти. Уф! И если ты не помешаешь ему, то он сделает это… Может быть, завтра. Уф! Уф!
— Да, я понимаю, Умбези, и думаю, что он это сделает. Но я не знаю, как помешать ему. Ты ведь знал, как он любит Мамину! Ты очень плохо поступил с ним.
— Я никогда не обещал ее ему, Макумазан. Я только сказал, что за сто голов, может быть, я и отдам ему Мамину.
— Он получил эти сто голов и еще гораздо больше, уничтожив амакобов, врагов его племени. Но теперь ты своей доли уже не получишь! И я думаю, тебе придется примириться со своей участью, которой я не хотел бы разделить, даже если бы мне обещали весь скот в стране зулусов.
— Поистине ты не из тех, у кого можно искать утешения в минуту горя, — простонал бедняга Умбези и прибавил, просияв: — Но, может быть, Панда убьет его за то, что он уничтожил племя Бангу, когда в стране мир? О Макумазан, не уговоришь ли ты Панду убить его?
— Невозможно, — ответил я, — Панда — его друг, и, между нами говоря, Садуко уничтожил амакобов по особому желанию короля. Услышав об этом, Панда позовет Садуко к себе и сделает его своим советником, дав ему право распоряжаться по своему усмотрению жизнью и смертью таких маленьких людей, как ты и Мазапо.
— Тогда все кончено, — слабым голосом проговорил Умбези, — я постараюсь умереть как мужчина. Но быть избитым палками! О! — прибавил он, скрежеща зубами. — Попадись только Мамина мне в руки, я вырвал бы все ее красивые волосы. Я связал бы ей руки и запер бы ее со Старой Коровой, которая любит ее так же, как кошка любит мышь. Нет, я убью ее… Слышишь, Макумазан, если ты не поможешь мне, я убью Мамину, а это тебе не понравится! Я уверен, что она дорога тебе, хотя ты и не решился похитить ее.
— Если ты только посмеешь тронуть Мамину, — пригрозил я, — то будь уверен, мой друг, что палки Садуко очень быстро загуляют по твоему телу, и я сам донесу на тебя Панде. Слушай меня, старый болван. Садуко так любит твою дочь, что постарается получить ее. Он не посмотрит на то, что она замужем. Постарайся откупить ее у Мазапо. Понимаешь? Я говорю: откупить ее, а не вернуть кровопролитием! Это ты можешь сделать, уговорив Мазапо развестись с ней. Если Садуко узнает, что ты старался сделать это, я думаю, он некоторое время свои палки в ход не пустит.
— Я попытаюсь, Макумазан. Правда, Мазапо очень упрям, но если он узнает, что его жизнь в опасности, он, может быть, уступит. И если Мамина узнает, что Садуко сделался богатым и могущественным, она, может быть, тоже согласится выйти за него. О, благодарю тебя, Макумазан, ты настоящая подпора моей хижины. Прощай, Макумазан, если тебе нужно идти. Но почему… почему ты не похитил Мамину и не избавил меня от всех этих неприятностей?
Глава VIIIВражда братьев
Вернувшись к своим фургонам после этой трагикомической сцены со стариком Умбези, я узнал, что Садуко и его воины уже выступили и направляются к королевской резиденции Нодвенгу. Садуко однако надеялся, как мне передавали, что я отправлюсь вслед за ним, чтобы представить отчет об уничтожении амакобов. Поразмыслив немного, я решил это сделать, движимый любопытством узнать, что выйдет из всей этой истории. За время длинного путешествия не произошло интересных приключений. Наконец я прибыл в Нодвенгу и расположился лагерем в месте, указанном ожидавшим меня на некотором расстоянии от города королевским советником. Здесь я провёл два или три дня, стреляя горлиц и других птиц.
Когда это времяпрепровождение мне надоело и я уже собирался двинуться в Наталь, ко мне в фургон заглянул Мапута — тот самый, который передал мне послание от короля перед нашим походом против Бангу.
— Привет тебе, Макумазан! — поздоровался он. — Ну, как амакобы? Вижу, не убили тебя.
— Нет, — ответил я, угощая его табаком. — Они не совсем убили меня, раз я здесь. Что тебе угодно от меня?
— О Макумазан, король хочет только знать, остались ли у тебя маленькие шарики в коробке, которую я тебе вернул. Он хотел бы проглотить один шарик.
Я подал ему всю коробку, но он заявил, что король желает принять ее лично от меня. Поняв, что это только предлог, я спросил, когда Панде угодно принять меня. Он ответил, что король ждет меня немедленно. Через час я уже сидел перед королем.
Подобно всем членам его семьи, король был огромных размеров, но в противоположность Чаке и другим братьям имел доброе лицо. Я поклонился ему, приподняв фуражку, и занял место на деревянном табурете, приготовленном для меня около большой хижины, в тени которой сидел король, окруженный охраной.
— Привет тебе, Макумазан, — сказал он. — Рад видеть тебя живым и невредимым. Я слышал, что за время, пока мы не виделись, ты пережил опасное приключение.
— Да, король, — ответил я, — но какое приключение имеешь ты в виду: приключение с буйволом, когда Садуко помог мне, или приключение с амакобами, когда я помог Садуко?
— Последнее, Макумазан, и я желаю подробно услышать о нем.
Он приказал своим советникам удалиться, и я рассказал ему всю историю.
— Ты умен, как павиан, Макумазан, — заметил он, когда я кончил. — Хитро придумано — устроить ловушку для Бангу и заманить амакобов в нее их собственным скотом. Но мне сказали, что ты отказался от своей доли этого скота. Почему, Макумазан?
Я повторил Панде мои соображения.
— Каждый ищет величия своим собственным путем, — сказал он. — Возможно, твой путь лучше. Белые люди идут одной дорогой, а черные — другой. Обе дороги кончаются в одном месте, и кто может знать, какая дорога правильная, пока путь не пройден. Но то, что ты потерял, выиграл Садуко и его племя. Он мудрый, этот Садуко, потому, что умеет выбирать друзей. Вот его мудрость и принесла ему победу и богатство. Но тебе, Макумазан, твоя мудрость не принесла ничего, кроме почета. Если же человек питается только почетом, то он тощает.
— Я люблю быть тощим, Панда, — спокойно ответил я.
— Да, да, я понимаю, — кивнул Панда. Как большинство туземцев, он быстро схватывал смысл, — и я тоже люблю людей, которые тощают от такой пищи, как твоя, и таких людей, чьи руки чистые. Мы, зулусы, доверяем тебе, Макумазан, как немногим белым людям, ведь мы уже давно поняли, что твои уста говорят то, что думает твое сердце, а твое сердце всегда думает хорошо. Хотя тебя и называют Ночным Стражем, но ты любишь свет, а не тьму.
Польщенный несколько необычными комплиментами, я поклонился и почувствовал, что, несмотря на загар, немного покраснел. Но я ничего не ответил. Панда тоже некоторое время молчал. Затем он велел гонцу позвать своих сыновей Сетевайо и Умбелази и приказал Садуко, сыну Мативани, ожидать поблизости, вдруг он захочет с ним говорить. Я с интересом ждал прихода королевичей, виднейших людей в стране. Народ уже горячо обсуждал, кто из них будет престолонаследником. И вот они появились.
Это были статные молодые люди одних, казалось, лет (трудно бывает определить возраст зулусов). Сетевайо, однако, имел более суровое выражение лица. Говорили, что он походил на своего дядю, лютого и зверского Чаку, я же нашел в нем сходство с другим его дядей — с Динганом, с которым я был очень хорошо знаком в юности: у него был тот же мрачный взгляд и надменный вид. И когда он сердился, он так же сжимал рот, выражая беспощадную непреклонность.
Об Умбелази я не могу говорить без восторга. Как Мамина считалась самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел в стране зулусов, так Умбелази был самым красивым мужчиной. Зулусы прозвали его Умбелази Прекрасный. И не мудрено. Начать с того, что он был по крайней мере на три дюйма выше самого высокого зулуса — за четверть мили я узнавал его по росту, ширине груди и великолепному сложению. Сильные, красивые руки и ноги заканчивались, как у Садуко, маленькими кистями и ступнями. У него было открытое лицо с правильными чертами и живые, большие и темные глаза, цвет кожи светлее, чем у Сетевайо.
Они еще даже не прошли ко внутреннюю изгородь, а я уже заметил, что отношения между братьями не из лучших. Каждый из них старался первым пройти калитку, чтобы лишний раз доказать этим свое право на престолонаследие. Результат получился комичный, так как они застряли в калитке. Большой вес Умбелази помог ему: пустив в ход силу, он вдавил брата в тростниковую изгородь и на шаг опередил его.
— Ты становишься слишком жирным, брат мой, — сказал Сетевайо, нахмурясь. — Если бы у меня в руке было копье, я бы тебя ранил.
— Знаю, брат мой, — ответил с добродушным смехом Умбелази, — но я ведь знал также, что никто не смеет являться вооруженным перед королем. Иначе я пропустил бы тебя вперед.
При этом намеке Умбелази, правда, шутливом, что он не рискнул бы повернуться спиной к вооруженному брату, Панда беспокойно заерзал, а Сетевайо зловеще нахмурился. Однако не обменявшись больше ни словом, они подошли к отцу бок о бок и приветствовали его, подняв руки.