В пять часов президент общежития Рошель, которую ненавидела Дотти, повела нас, восемь первокурсниц, на первый этаж в рекреацию, где раздала пластиковые стаканчики и налила в каждый на два пальца яблочного вина «Бунс фарм». Мы ждали, пока она прикурит сигариллу, выпьет вино и равнодушно пролистает свои бумажки. По описанию Дотти я представляла Рошель гораздо красивее – худая, рыжая, с безразлично полуопущенными веками. Если скрестить Роберта Мичума с ирландским сеттером, получилась бы эта сучка.
Рошель сказала, что ее задача – подкинуть нам лайфхаков, о которых не пишут в буклете колледжа Мертон. Например, кто из преподавателей козел, и от парней из каких общежитий следует держаться подальше, как перехитрить инспектора пожарной охраны, когда он придет проверять комнаты на наличие горячей посуды.
Со мной никто не сел. Я крутила стаканчик с вином, понимая, что и здесь я буду такой же бессильной и невидимой, как в Истерли.
– Ну, теперь вы расскажите о себе, – предложила Рошель.
Они начали с противоположного конца рекреации: Бэмби, Киппи, Тамми. Все они обладали милым жизнерадостным характером, подходившим к их диснеевским именам, и наперебой выражали восторг, что попали в заштатный Мертон.
Девушки, сидевшие ближе ко мне, были попроще и одеты похуже. У одной из них, по имени Вероника, был заметный нервный тик. Она рассказала, как попала в программу подготовки к магистратуре и серьезно относилась к занятиям. Хрупкая и нервная, как волнистый попугайчик, Наоми рассказала, что все лето провела в Вудстоке и этот эксперимент заставил ее открыть глаза. Затем она перескочила на Вьетнам, гражданские права и содержание ртути в марлинах. Киппи и Бэмби неловко переглянулись. Рошель округлила глаза и перебила:
– И последняя, но не менее важная?
Я грызла краешек стакана, страшась своей очереди. Скрип моих зубов по пластмассе был самым громким звуком в комнате. Все ждали.
– А, я? – наконец сказала я. – Долорес.
– И?
Ну что мне им рассказывать? Что у меня хватило глупости приехать на неделю раньше остальных? Что меня изнасиловали в тринадцать лет?
– Я офигенно рада здесь оказаться, – буркнула я кофейному столику.
Мне пришло в голову, пока Рошель читала правила общежития со своего клипборда, что о людях можно гораздо больше узнать по тому, как они поступают с пластмассовыми стаканчиками, чем из их слов. Киппи перестала записывать и дырявила стенки стакана заостренным карандашом. Наоми разломала свой на мелкие кусочки. Я выгрызла длинную спираль.
– Скажу один раз, для умных, – произнесла Рошель. – Не связывайтесь с парнями с кулинарного факультета – туда берут исключительно дятлов со стальными яйцами, это обязательное предварительное требование. – Киппи и Тамми переглянулись, вытаращив глаза, и захихикали. – У кулинарных в этом году академический испытательный срок. Вы их сегодня увидите – они устраивают барбекю для нашего общежития. И не говорите потом, что я вас не предупреждала. Да, и еще: есть тут одна жирная Дотти[17] десять тонн весом…
У меня перехватило дыхание. При упоминании о жире некоторые девушки невольно взглянули на меня и тут же опустили глаза.
– Дотти, – повторила Рошель, – наша знаменитая уборщица-лесби.
– Знаменитая кто? – не поняла Киппи.
– Лесби, – повторила Рошель. – Лесбиянка. Когда девушка любит девушку.
– Гадость какая, – возмутилась Киппи. – Меня сейчас стошнит печеньем!
Мне вдруг отчетливо вспомнился эпизод нашей пьяной гулянки: в тумане водки, сумбура и пения, после моего исполнения «Уважения» Дотти встала, подплыла ко мне и поцеловала в губы, сразу засмеявшись. Поцелуй показался мне странным и глупым и вскоре забылся. Сейчас мне стало не по себе – не от самого поцелуя, а от выводов, которые могут сделать всякие Рошели и Киппи. Газ от сожранных фисташек, бродивший в кишках, вступил в реакцию со страхом перед сидевшими в рекреации. Я готова была оказаться где угодно в мире, только бы не на этом потрепанном диване.
– Мне нехорошо, – выдавила я. – Можно выйти?
– Секунду, – ответила Рошель. – Вопросы есть?
– У меня вопрос, – сказала Киппи.
– М-м?
– Я к вам после собрания подойду.
– А собрание уже кончилось, – сообщила Рошель.
Мать Киппи все-таки повесила занавески с индийским узором. Ветер их отдувал, и ткань надвигалась на меня, как прибой. Всю неделю мне и в голову не приходило открыть окна.
Школьный альбом Киппи лежал на кровати. На фотографии у нее были длинные волосы и теплая улыбка.
«Младший волонтер Красного Креста I, II, тамбурмажор II, III, IV, секретарь класса III. Любимое времяпрепровождение: болтать во время самоподготовки. Слабости: жвачка «Джуси фрут». Любимая цитата: «Сегодня первый день остатка твоей жизни».
Она успела распаковать фотографию темноволосого парня и поставить к себе на тумбочку. Я нашла его в альбоме – конечно же, это Данте. «Святой Данте. Любимое времяпрепровождение: молоко с печеньем, молитвы за грешников. Любимая цитата: «Я плакал, потому что у меня не было обуви, пока не встретил человека, у которого нет ног».
Я встала с кровати и подошла к тумбочке получше разглядеть снимок. Густые брови ерошились сочувственно и скорбно, в глазах читалась борьба.
Вернувшись в комнату, Киппи с грохотом закрыла чемоданы и пихнула под кровать. Я сразу поняла, что Рошель наложила вето на ее переселение.
– У тебя очень милые родители, – сказала я. – Ты похожа на маму. – Киппи со стуком выставляла косметику и духи на полочку над кроватью. Пальцы нервно дергали узел на проводе стереоприемника. Она бралась то за одно, то за другое и все бросала, не закончив.
Она же полюбила меня по переписке, хотела напомнить я, и по своей охоте доверила мне свои интимные переживания. Это из-за моего жира Киппи меня возненавидела.
Я подошла к ее тумбочке и взяла фотографию Данте.
– Какой красивый, – сказала я. – Если можно, скажи, как у вас вышло в итоге?
Киппи наконец взглянула на меня.
– Помнишь, ты писала, что он настаивает на близости? – продолжила я. – Мне просто хотелось узнать… Хотя это не мое дело.
Она подошла, выхватила у меня фотографию и грохнула изображением вниз на тумбочку.
– Я тебе ничего не писала! – заявила она. – Понятно?
В коридоре две девицы радостно заорали, встретившись после каникул.
– Тебе я ни слова не писала. Я писала кому-то другому, той, которой ты притворялась. Дошло?
Трясущейся рукой я прикурила «салемку». Газ от фисташек будоражил кишки.
– Ну, а что я могу сделать, если у меня проблема с щитовидной железой? – спросила я. – Я такая родилась. Давай, пристрели меня за это.
На этот раз Киппи первая отвела взгляд.
На пикнике я накладывала себе по ложечке разных салатов – маленькие островки на белой равнине тяжелой фаянсовой тарелки. Это был аванс с моей стороны, чтобы задобрить Киппи: я похудею и стану нормальной ради нее. Но Киппи не обращала на меня внимания. Они с Бэмби старательно от меня дистанцировались. Я шла за ними от общежития до самой очереди к барбекю.
Жаровня состояла из разрезанной пополам бочки из-под бензина с натянутой поперек проволокой. Обмазанные соусом куски курятины шипели между девочками из Хутена и парнями с кулинарного факультета. Жаривший мясо белозубый красавец – хоть сейчас в мыльную оперу, в поникшем поварском колпаке и красной бандане на шее – улыбался нам из-за густой вуали синеватого дыма.
– Этот кусочек тебя хочет, – сказал он Киппи, протыкая и сталкивая с вилки на ее тарелку истекающую жиром куриную грудку. Если верить бейджу, звали его Эрик.
– Вы откуда, девчонки? – спросил он. Пухлая куриная ножка зависла над тарелкой Бэмби.
– Эдисон, Нью-Джерси.
– Стаутон, Массачусетс.
Эрик облизнул жирный палец.
– Да-а? Это где?
– Возле Бостона, – пояснила Бэмби.
– Бостон? Я слышал, там всем заправляет кучка старых пердунов, которые ничего не разрешают.
Киппи так захохотала, будто ее щекотали.
– Не все, – возразила Бэмби.
– А ты что, проверяла? – сострил Эрик, и они втроем рассмеялись. Эрик повернулся ко мне: – Тебе чего? – деловито спросил он, кивнув на куски жаркого. Я не могла решиться. Киппи с Бэмби ушли, не оглядываясь. Я показала на самую страшную, самую сморщенную ножку.
Когда я обернулась, ища глазами Киппи и Бэмби, они сидели на краю лужайки на каменной скамье. Обе нагнулись над тарелками, поставленными на колени, и над чем-то хохотали. Надо мной. Я не знала, куда еще идти.
Я стояла, ожидая, чтобы они подвинулись, но они не шевельнулись. Больше сесть было некуда, кроме как на землю. Я присела, насколько смогла, а дальше попросту шмякнулась на мягкое место. Я не хотела хрюкнуть – это вышло нечаянно. Куриная ножка скатилась с тарелки в траву. Я чувствовала – они перестали жевать и смотрели. Было слышно, как они прислушиваются к моему одышливому сопенью.
Разговор с парней перешел на волосы. Я могла рассказать о мятном шампуне Руфи и что Руфь сочла мои волосы прекрасными. Почему мой жир не оттолкнул Ларри и Руфь?
После десерта парни с кулинарного факультета стащили свои не нюхавшие крахмала поварские колпаки и расстегнули белые пиджаки. Двое плевали друг в друга арбузными семечками, поглядывая, кто из девочек смотрит. Через лужайку летала тарелка фрисби.
Некоторые из девушек Хутен-холла, поддавшись уговорам, забрались парням на плечи, и начался «конный реслинг». Девицы, неуверенно смеясь, хватали друг друга за руки и вяло толкались. Парни, стоя внизу, налетали друг на дружку с боˊльшим азартом.
– Давай, Нью-Джерси! – крикнул кто-то. Тот самый парень с барбекю, Эрик, кажется. Он опустился в траву на колени. На меня повеяло жареным мясом. Киппи хихикала и отказывалась, но все-таки села ему на плечи. Они поднялись, покачиваясь, и галопом понеслись к остальным.
– Я долго выбирал между тобой и толстухой, – донеслось до меня. Киппи взвизгнула от смеха.