– Я бы взяла духи, – сказала я. – Закажи мне чего-нибудь на десять долларов. Это не срочно. Надо же, у нас есть собственный представитель «Эйвон». Вау.
– Есть ли на то какая-то особая причина? – настаивала Марсия.
– Я не очень хорошо умею сама выбирать духи. Ты какими пользуешься? Закажи мне флакончик таких же.
– Я спрашиваю о причине не бывать на собраниях.
– А, это… У меня мигрени, – я сжала двумя пальцами кожу между бровями и сморщилась, как женщина в рекламе анасина.
– Так вы с… – Марсия посмотрела в свои записи, – с Катериной нормально ладите? У тебя нет трений с соседкой по комнате?
Я покачала головой.
– Может быть, ты скучаешь по дому?
На таком лбу, как у Марсии, можно показывать фильм, как в открытом кинотеатре, подумала я.
– Мы с Киппи прекрасно ладим, – сказала я. – А что? Она тебе что-то говорила?
– Боже мой, нет, конечно. Нам просто интересно – мне и другим должностным лицам. Если у тебя проблемы, мы должны об этом знать. В первый семестр я так хотела домой, что меня рвало перед занятиями.
Я звонила бабке с таксофона один раз. Она как раз спешила на бинго. Руфь и Ларри ни разу не подняли трубку.
– Все замечательно, – сообщила я, улыбаясь так, что боковым зрением увидела свои щеки. – По-настоящему супер.
– Отлично! – сказала Марсия. – Тогда увидимся сегодня на собрании после ужина. Ты обязательно должна присутствовать, потому что мы будем обсуждать важную вечеринку в честь Хэллоуина. Можно, я запишу тебя в комитет?
– Ну, – засомневалась я, – это если моя мигрень позволит. – Для выразительности я стукнула себя кулаком по лбу. Мигрени всегда заставляли мистера Пуччи отступить, но Марсия вела себя так, будто никогда о них не слышала.
– Прекрасно! – произнесла она. – Тогда до встречи. Я немедленно, просто сию же минуту закажу тебе одеколон. А саше тебе заказать?
– Пожалуй, я ограничусь одеколоном, – ответила я. – Спасибо.
– Всегда рада помочь.
Настырная стерва.
Вечером я не пошла на ужин, доев курагу и прикончив упаковку «Малломарс». Но стоило мне задремать в тишине пустого этажа, как голос Марсии загремел из большого динамика в коридоре:
– Долорес Прайс! Долорес Прайс! Из-за тебя мы задерживаем собрание! Ты нужна нам внизу, чтобы у нас была стопроцентная явка!
Я отперла дверь и высунула голову в коридор.
– У меня голова раскалывается, – дрожащим голосом обратилась я к динамику. – Я, наверное, не приду.
– Я тебя не слышу, но отключаюсь, – сказала Марсия. Добродушие испарилось из ее голоса: – Спускайся немедленно.
Когда я присела у стеночки на фортепианную банкетку, собрание уже шло. Марсия подняла глаза от протокола и подмигнула мне. Правду говоря, я села подальше от других ровно настолько, насколько они сидели подальше от меня. Ближе всего оказалась маленькая Наоми, которая побывала в Вудстоке и закатила речь в первый день знакомства. Я смотрела, как она постукивает согнутыми пальцами по коленкам. Кожа у нее была бледная и обветренная, ногти обгрызены до мяса – вокруг засохла кровь.
Как и обещала Марсия, основным пунктом повестки дня было празднование Хэллоуина силами общежития Хутен. Рошель заявила, что она против костюмированного праздника: после гавайской вечеринки в прошлом семестре они и так стали посмешищем для всего кампуса. Лично ее уже достали парни из Дельты Чи, которые отпускают шуточки про свинью на вертеле всякий раз, проходя мимо Хутена.
После непродолжительной дискуссии слово взяла Марсия. Она сказала, раз уж Хэллоуин – костюмы будут к месту, хотя она рада будет поддержать любое наше решение, принятое демократически.
В атмосфере сотрудничества – Марсия сияла от гордости – мы проголосовали за костюмы (Рошель вытаращила глаза, но воздержалась), бочонок пива, пунш с водкой и за два с половиной доллара с носа девиц из других общежитий.
Рошель велела всем предлагать новые идеи.
– Сейчас! – крикнула Наоми, отчего я вздрогнула. Она выбежала вперед и встала перед собранием. – Если кто меня не знает, я – Наоми! Я считаю, для нашего общежития реально важно занять жесткую позицию по поводу Камбоджи!
Она нервно забегала взад-вперед перед аудиторией. Во всей Наоми вместе с широким комбинезоном было не больше тридцати пяти кило.
– Я составила петицию, – она замахала на нас клипбордом, – и если мы все ее подпишем, это станет хорошим началом. Понимаете, нам нужно организоваться. Если сотни тысяч студентов колледжей по всей стране объединятся, к нам прислушается даже членосос Никсон!
– Минуточку, – перебила Марсия, улыбнувшись своей улыбкой представителя «Эйвон». – У тебя есть полное право на свое мнение, но лично я не считаю необходимым называть президента Соединенных Штатов чле…
– Никсон сам по себе ходячая непристойность, – парировала Наоми. – Но дело не в этом, дело в Милай!
Я не осталась безучастной к ее аргументам. От фотографий резни в Милай в журнале «Лайф» у меня к горлу подступил комок. А уж сочинение моей матери о Трише Никсон вообще привело меня в этот занюханный колледж!
Петиция Наоми переходила из рук в руки без единой подписи, пока Наоми толкала речь. Киппи даже не дотронулась до клипборда. Наоми перескакивала с одной мировой проблемы на другую. В аудитории начался гул: ораторшу воспринимали как прикол.
– Ну что ж, – перебила наконец Рошель, – извини, если Мертон для тебя недостаточно радикален, но кому-то надо и учиться.
– Ладно, ладно, – закивала Наоми. – Я только хочу еще кое-что сказать, хорошо? Я летом была в Вудстоке. Это была ре-аль-ность, девчонки! Наш долг перед своим поколением – стать политически активными!
Рошель стукнула своим молоточком и объявила, что собрание закончено. Кто-то отдал Наоми ее клипборд. Никто даже не подумал передать его мне.
– Секундочку! Секундочку! – запротестовала Наоми, бегая от одной выходящей к другой. – Почему здесь нет ни одной подписи? Там же резали невинных женщин и детей, девчонки! Да очнитесь же, наконец!
В конце концов мы с ней остались в аудитории вдвоем, понуро сидя в разных концах зала.
– Дай мне посмотреть, – попросила я.
Считая Наоми, моя подпись стала четвертой.
– Ты хоть что-нибудь понимаешь? – спросила она. – Я ничего не понимаю.
Глаза у нее были на мокром месте, взгляд метался. В ответ я только пожала плечами.
В ту ночь Киппи и еще несколько девчонок играли в рамми в нашей комнате. Я лежала на боку на своей кровати, глядя в стену.
Бэмби вошла без стука. В ее лице не было ни кровинки, руки судорожно стискивали пластинку.
– Девчонки, случилось нечто ужасное, – сообщила она. – Жуткая трагедия. Пола Маккартни убили.
– Ну да, как же, – не поверила Киппи.
– Только что по радио передали. Он мертв уже несколько месяцев, – она сунула нам под нос «Эбби-роуд». – Смотрите, у него глаза закрыты и ноги босые. Это очень символично. Джордж – могильщик, а Джон Леннон – Бог.
Вошли другие девушки из Хутена, спрашивая, слышали ли мы новость. Наша с Киппи комната превратилась в штаб. Неужели убийство? Нет, он болел, сказал кто-то. Тропическая болезнь, заразился больше года назад. Другие «битлы» скорбят и не отвечают на звонки.
Марсия сказала, он, видимо, подцепил болезнь в Индии, куда они ездили к какому-то немытому старому гуру. Она где-то читала, что в Индии люди присаживаются на корточки и справляют нужду прямо на улицах.
Девушки сидели на кроватях, на полу. Кто-то, слушавший другую радиостанцию, сказал, что если крутить «Белый альбом» задом наперед, можно разобрать слова: «Возбуди меня, мертвец». Киппи поставила пластинку на свой проигрыватель и начала крутить пальцем. Все подались и слушали жутковатую абракадабру.
Смерть им казалась какой-то игрой. Вот бы у них матери поумирали!
– Это чушь, – сказала я.
Все повернули головы и уставились на меня.
– Это явно глупый розыгрыш по радио, неужели вы не понимаете? В реальных смертях нет ничего прикольного – это боль. Она была права сегодня, когда говорила о Вьетнаме. Наоми. Об этих несчастных женщинах и детях.
Пластинка на проигрывателе бесшумно крутилась. Никто не произнес ни слова.
Дверь снова открылась, впустив узкий сектор света из коридора.
– К телефону, – позвала Вероника.
Киппи вздохнула:
– Если это Эрик, скажи, что я слишком расстроена и не могу разговаривать.
– Это ее, – Вероника показала на меня.
От яркого света в коридоре я прищурилась. Если это та неотвязная воспиталка, я демонстративно повешу трубку.
– Я хотела спросить, – послышался в телефоне голос Дотти, – не хочешь ли прийти ко мне на ужин в следующую субботу. Рыбок моих посмотришь.
– В следующую? Я не могу.
– Я пожарю свинину и сделаю фасолевую запеканку. Ты будешь ее есть с грибным супом-пюре и банкой луковых колец. Положишь луковые кольца сверху, как корочку. Что на десерт, я еще не решила.
– Я не смогу, – повторила я. – Я буду заниматься все выходные.
– Они же устраивают Хэллоуин, ты не сможешь заниматься под этот грохот. У меня спокойнее.
– Спасибо, но…
– Пожалуйста! Моего брата не будет – ему на те выходные в национальную гвардию. Если не любишь свинину, сообразим что-нибудь еще.
Мимо прошла Рошель. Если кто-нибудь из них узнает, что мне звонила Дотти…
– Может, в другой раз, – прошептала я. – Мне пора. До свидания.
– Когда?
– Что – когда?
– Ты сказала, в другой раз. Когда конкретно?
– Ну, не знаю, трудно сказать…
– Его не будет весь уик-энд. Я уже купила продукты. Свинину нельзя замораживать, чтобы ты знала. В ней от этого микробы заводятся.
– Я не могу, честно. Мне надо идти.
– Хочешь знать, что она о тебе говорила?
Я сжала телефонную трубку так, что заболела рука.
– Что?
– Я тебе в субботу скажу. Не телефонный разговор. Но, поверь, она тебе не подруга.
У меня неожиданно потекли слезы. Из-за моей плохой посещаемости. Из-за отповеди, которую я только что дала девчонкам. Моя мама ведь не из-за них погибла… Они ни разу не предложили мне сыграть с ними в карты. Моя учеба в колледже – просто большой сальный анекдот.