– Эй, – сказал он, – привет!
– Привет.
Он наставил на меня палец:
– Новая жиличка. Квартира в цокольном этаже. Правильно?
Я кивнула.
– Я тут вот… плиту отмывала.
– Я Данте, живу напротив вас.
Он казался менее реальным, чем его снимки.
– Я Долорес, – представилась я.
– Долорес, – повторил он. – Отлично. Добро пожаловать.
– Мне надо кое-что простирнуть, – сообщила я. – А то я духовку отмывала.
– Понятно. Вы только что мне об этом сказали.
– Ой, да? Извините. Мне… очень нравится ваш сад… Ну, то есть я предположила, что он ваш, правильно?
На подкашивающихся ногах я двинулась к дому. Я же одета в муˊму, Господи Иисусе!
– Эй, а окажите мне услугу? Поставите ногу на газ, чтобы я мог кое-что в машине сзади посмотреть? – Он похлопал по крыше автомобиля. – Кусок дерьма, а не тачка.
На дверце со стороны водителя была глубокая вмятина. На пассажирском сиденье стояла шашлычница и высилась гора разнообразной корреспонденции, на полу – газеты. По радио передавали старую песню – такие мы с Джанет слушали на пластинках.
– Эй, йо-хо, – сказал Данте. – Вот сейчас!
– Сейчас? Газу?
– Да.
– Хорошо, – я нажала на педаль. Машина затряслась.
Наш день придет,
Если мы еще немного подождем…
– Еще раз, – попросил он.
Я заставила мотор взреветь. Все тело тряслось от этого взревывания, и даже когда вибрация прекратилась, меня еще некоторое время потряхивало от звуков песни, от обещания вечной любви и мечтаний, которые творят чудеса.
– Ладно, к черту все это, – решил Данте. – Спасибо. – Он потянулся мимо моей ноги и повернул ключ. На заднем дворе стало тихо.
– Миссис Уинг сказала, что вы учитель, – произнесла я.
– Угу. А вы кто? Профессиональная чистильщица духовок?
– Я… художница. Правда, не очень хорошая. А вы?
– Я тоже не очень.
Я засмеялась.
– Что вы преподаете?
– Английский язык в старшей школе. Ну, «Алая буква», не хочете, а хотите, где ставить апостроф. Слушайте, меня осенила блестящая идея – не хотите поужинать, когда приберетесь?
– О, ну, вообще у меня еще дела есть…
– Хорошо, я понял. Принимайте душ, не спешите. Я схожу за вином. Какое пьют с попкорном с сыром – красное или белое?
Ничего очаровательного с языка не слетело – у меня вырвался только глупый, нервный смех.
– Сами решайте, – ответила я.
В душевой кабинке я постоянно попадала локтями по жестяным стенкам, отчего сооружение гремело, как театральная громомашина. Он настоящий! У нас свидание! Все это происходит в реальности!
Я начала напевать – сперва тихо, а потом во весь голос:
– Наш день придет, если мы еще немного подождем…
Я еще никогда не пела в душе. Мой вокал заглушил телефонные звонки: перезванивал Фред Бёрден. Если я отвечу, то снова как бы окажусь в Доме Поддержки. Или, еще того хуже, в стационаре Грейсвуда и опять стану толстой и сумасшедшей. Я стояла под шипящими струями, пока Фред не положил трубку.
Мы сидели у Данте за стеклянным кухонным столом и пили вино из кофейных кружек. Через прозрачное стекло я видела, что мои ляжки толще, чем у него.
– Они с мужем были демократами «Нового курса», – говорил Данте. – Генри Уинг занимал довольно высокий пост в администрации Рузвельта.
Годы без оргазма, вспомнилось мне. Если подумать, миссис Уинг тоже припозднилась с нормальной сексуальной жизнью.
– Она любит антиквариат, – сдержанно заметила я.
Данте отпил вина и улыбнулся:
– Ага, и Чедли ее любимая рухлядь.
– Грязный старикашка, – буркнула я.
– Этого не отнять, – засмеялся Данте, – но уже безвредный.
Теперь да, подумала я.
– Кстати, мне нравится твоя блузка.
На мне были джинсы и новая футболка с «Горой Особенной». Под его взглядом я застеснялась и подтянула колени к груди, натянув сверху подол футболки (по привычке я купила большой размер).
– Ты вот что послушай, – продолжал Данте. – Прошлой весной я встречался с девушкой, она приезжала сюда. И вот как-то днем, сразу после ее отъезда, на пороге нарисовался Чедли. Он сказал, что будет весьма признателен, если я сообщу, сможем ли мы когда-нибудь познать удовольствие любовных игр с третьим участником.
– Разыгрываешь, – не поверила я.
– Ей-богу! «Познать удовольствие любовных игр» – как из книжки по этикету.
– А миссис Уинг знала об этом?
– Ты что, нет, конечно. Все строго конфиденциально, как он меня заверил. Похотливый старый козел.
В его изложении этот случай становился забавным, а Чедли превращался в мультяшного недотепу. Данте совсем не походил на того, каким я его себе нафантазировала. В нем не осталось ничего от тех старых писем. Если бы не глаза, я бы засомневалась, на того ли Данте нацелилась со своей новой жизнью.
– Значит, ты художница? А что рисуешь?
Я едва не сказала правду. Но побоялась начать с «Волшебного экрана» и закончить доктором Шоу, репарентингом и украденными у Киппи письмами. Поэтому я наплела ему об акварелях, разочаровании, парне по имени Расс и о долгих отношениях, от которых я недавно решилась уехать.
– Рисование было частью той жизни, – сказала я, – поэтому я, пожалуй, не стану им больше заниматься.
– Окончательный разрыв без ссор и скандалов, – подвел итог Данте. – Это достойно уважения.
Он отпил вина, глядя на меня поверх края бокала, затем подался вперед, и улыбка превратилась в долгий, мягкий поцелуй.
Ужин состоял из хлеба, купленного в пекарне, и овощей с его огорода, сырых или едва припущенных. Мы начали с великолепного алого помидора, холодного от пребывания в холодильнике. Данте разрезал его пополам и посолил обе половинки, протянув мне одну. Мои ляжки тряслись от вина и поцелуев. Вкус помидора был сексуальным.
Когда мы домыли посуду, он осторожно обнял меня за плечи.
– Ну что, – сказал он, – хочешь со мной в постель или ограничимся вином и овощами?
Я промолчала.
– У тебя, кстати, телефон звонит.
– Я слышу, – сказала я.
– Можем назвать это «сношением» и выполнить с достоинством и изяществом.
Я невольно улыбнулась. Его рука легла на мою, и пальцы заскользили между моими пальцами.
«…которым занимаются согласные партнеры», – услышала я голос доктора Шоу.
– Или мы можем быть очень крутыми и современными и в духе наших семидесятых «заняться сексом» – с экспериментами и переменой поз. Сразу с шестой главы учебника.
– Ты меня смущаешь, – засмеялась я.
– Понял! Тогда давай просто займемся любовью. С выключенным светом и свечой на тумбочке. Если ты дашь мне минуту, я разыщу пластинку Роя Орбисона. Ты когда-нибудь занималась этим под «Голубой залив»?
Я покачала головой и отпила вина. Телефон замолчал.
– Хорошо, – произнесла я.
– Что хорошо?
– Я выбираю последний вариант.
– А, – сказал Данте. – Славно. Леди предпочитает романтику.
В спальне он продолжал меня целовать, ловко избавляясь от своей одежды. Я была слишком близко, а в комнате слишком темно, чтобы разглядеть его тело так, как мне хотелось. Но когда он раздел меня – медленно и нежно, – я сразу оценила полумрак. Мою наготу ему лучше чувствовать, а не видеть. При свете он мог найти доказательства – растяжки и складки – существования толстой китихи Долорес, чье тело я и сбросила, и нет. Если он меня увидит, то, чего доброго, остановится.
Данте усадил меня на кровать и сел рядом.
– Можно тебя кое о чем спросить? – прошептал он.
Я ждала.
– Эти телефонные звонки… Это тебе твое «разочарование» звонит, от которого ты уехала?
– Да, – солгала я.
Он отпустил мою руку и погладил гладкой ладонью по щеке.
– Еще вопрос: ты противозачаточное принимаешь?
– Да, – снова солгала я, надеясь, что Данте не заметит, как я вздрогнула.
– Ну, тогда ладно, – сказал он. – Готовность номер один.
Сознание наплывало и вновь отпускало то, что он делал. Я видела, как на стене танцует мигающее отражение огонька свечи. Слышала, как голос Данте произносит слова из его старых писем Киппи. Я обняла его за шею и притянула ближе, целуя и целуя.
Он соскользнул с меня вбок, и я почувствовала его губы на своей ягодице, а пальцы скользили по внутренней поверхности ноги, едва касаясь кожи. Прикосновения расслабляли и заводили. Я закрыла глаза, думая: это случилось благодаря мне. Я полностью заслужила эти ощущения…
Его рука спустилась вниз и коснулась моей стопы.
Я резко села в кровати.
– Прекрати! – сказала я. – Не надо.
Данте тоже сел.
– В чем дело, что случилось?
Огонек свечи бросал отсвет на его лицо, мигал во встревоженных глазах. Данте снова стал собой, а не Джеком.
– Мои ступни, – выдавила я. – Я просто не люблю, чтобы мне трогали ступни.
Я тяжело задышала, запаниковала и расплакалась.
Он обнял меня и ждал. Мои рыдания стихли. Комнату наполнила музыка, которую он поставил: голос Джима Моррисона, в котором не было надежды.
– Прости, – сказала я, – я понимаю, что веду себя глупо.
Данте взял мою руку в свои.
– Эй, расслабься. Я все равно кое-что забыл.
– Что?
– Десерт! Я сейчас.
Он гибко встал с кровати и натянул джинсы. Хлопнула наружная дверь. Я дотянулась до бокала и отпила вина. Мне не хотелось быть одной. Я жаждала, чтобы те ощущения вернулись – хотела снова почувствовать то, что только что испытывала.
Он вернулся с двумя желтыми бархатцами из своего сада, снова стянул джинсы и забрался в постель. Протянув мне цветки, он покрутил их в пальцах, так что они на мгновенье превратились в желтые облачка.
– Мило, – сказала я. – А где десерт?
Он легонько приложил цветы к моему лицу, а затем к грудям.
– А вот он. Бархатцы, они съедобные.
– Съедобные? Бархатцы?
Данте вытянул лепестки из одного цветка, положил в рот и начал жевать. Затем вырвал щепотку для меня и поднес к моим губам. Я нерешительно открыла рот. Сладкий вкус меня удивил.