– В понедельник вечером, – ответил Джонни. – А что?
– А то, что у меня мозги уже сверхурочно работают. Присядь. – Ее идея состояла в том, чтобы Джонни объявил каждый понедельник «Польским вечером» и взял ее конферансье, а меня диск-жокеем. – Дашь полякам десять процентов скидки. Заподозришь, что они не поляки – проверяй водительские права. Полгорода явятся, особенно если прослышат, что я здесь. Мы такую вечеринку закатим!
Джонни улыбался и качал головой:
– Это китайская ресторана. Это портить…
– Микроклимат, – подсказала я. На этой неделе преподаватель английского часто повторял это слово, я и посмотрела его в словаре.
– Ладно, – согласилась Роберта, – тогда давай так: мы с ней займемся доставкой в выходные дни.
– Вы чито иметь в виду?
– Люди звонят, заказывают, а мы отвозим.
– Роберта… – начала я.
Можно подумать, меня и нет за столом.
– Понимаешь, малыш Джонни, я люблю разглядывать посетителей. Из раза в раз я наблюдаю одну и ту же картину: люди у кассы торопятся забрать свои заказы, вбегают в грязной, мокрой одежде, боятся, что их увидят знакомые. Если заказ еще не готов, они сидят на стульях под вешалкой, стараясь не касаться коленками сидящего рядом. Доставка на дом – это же золотая жила! Повезло тебе, Джонни! Скажи, Долорес?
Не дожидаясь моего ответа, Джонни Ву нашарил за спиной свободный стул и подтянул под себя.
– Продолжайте, – кивнул он.
По пятницам и субботам мы возили заказы до одиннадцати вечера, по воскресеньям – до шести. Джонни поставил нам стол, провел отдельную телефонную линию и заплатил кузовщикам, которые выдрали заднее сиденье «Бискейна» и установили туда ящик-термос. А мы за свои деньги установили портативный радиопередатчик «Си-би радио» – это здорово помогало экономить бензин. Роберта сказала, работа диспетчером словно вернула ее в шоу-бизнес. Став коротковолновиком, она воскресила свой радиопсевдоним.
– Принцесса польки – Кисло-Сладкой. Уши надела? Прием.
От радиожаргона мне становилось неловко, но она не отвечала, если я просто спрашивала: «Что ты хотела, Роберта?» А характер выдерживать я не могла по материальным соображениям – «Бискейн» жрал галлон бензина за девять миль.
– Прием подтверждаю, Принцесса. В чем проблема? Прием.
– Если ты еще не уехала в Хиллкрест, заезжай в «Рай» за пупу и «Восемью бессмертными, переправляющимися через море». Прием.
– Вас понял, Принцесса. Прием.
– Теперь мы понимаем постепенное усовершенствование вашей системы мытья слуховых окон, – сказал Рой одной из моих одноклассниц. К третьему занятию мне стало проще называть преподавателя по имени. Сидя на столе по-турецки, Рой зачитывал отрывки из «проблемных» сочинений. – Изложение четкое, но недостает эмоциональности. Вы не вложили сюда чувства – по крайней мере, я его не вижу.
В руководстве для учащихся упоминался частичный возврат денег за досрочное прекращение занятий. Я решила дождаться перемены в восемь сорок пять и уйти, прежде чем он доберется до моего сочинения. Но когда все встали и отправились перекусить, панкуха – Элисон – сказала:
– Слышь, пощупай!
– Извините, что? – спросила я.
– Быстрее! Пропустишь – жалеть будешь.
Она задрала фуфайку и приложила мою ладонь к своему животу. Что-то выпятилось изнутри и толкнуло меня.
– О Боже, – только и сказала я.
– Первые три месяца она заставляла меня все нутро выблевывать, а сейчас увлеклась гимнастикой.
– Девочка?
– Да, я на девяносто пять процентов уверена. Называю ее Айсис. Нравится?
– Айсис? Да, красиво.
– Мой бойфренд играет в рок-группе. Хотел назвать ее Какофонией, но я сказала – щаз. «Я выберу имена тем, кого рожу, а ты – тем, кого сам родишь», – так ему и заявила.
По большому животу прошла выпуклость – явно ножка.
После перерыва Рой зачитал, по его выражению, две лучшие работы. Первая была моя. Я написала о том, как крашу Роберте ногти на ногах, как сдерживаю рукой тремор ее стопы, и это дает мне ощущение некоей власти над болезнью. Озвученная голосом Роя, моя идея уже не казалась полным идиотизмом. Другое сочинение принадлежало тому верзиле, сидевшему во время уроков на полу. Оно начиналось с фразы: «Раньше моя жизнь болела, как нарывающий зуб». Далее рассказывалось, как он излечился от бессонницы, входя на цыпочках в комнату сына и глядя на него спящего, как начинал дышать с ним в такт и как сынуля убил бы его, если бы узнал.
– Давайте поддержим Долорес и Тайера, – предложил Рой. От аплодисментов у меня застучало сердце. Я не смела поднять глаз, поэтому искоса посматривала на Тайера.
Его трудно было понять – он сидел позади всех, на своей собственной окраине, согнув в коленях мощные, как стволы секвой, ноги. Остаток урока и все следующее занятие я поглядывала на Тайера, постепенно замечая не только его габариты. Его волосы, например: густая грива светлых кудрей, таких плотных, что хоть монеты вставляй. Борода у него была рыжеватой. Входя и выходя из класса, Тайер вынужденно пригибался, чтобы не стукнуться макушкой. От его шагов дрожал пол; кудри сотрясались, как пружины, при каждом шаге.
– Тайер! – позвала я.
Мы шли по коридору к парковке. Звук собственного имени явно всполошил Тайера.
– Я только хотела сказать, что мне очень понравилась твоя работа, которую Рой зачитывал.
– По сравнению с твоей моя звучала просто смешно, – отозвался Тайер. Но выражение его лица позволило мне порадоваться, что я решилась на комплимент.
– Можно тебе что-то сказать? Попробуй сесть поближе к остальным. Ты много теряешь, сидя отдельно. Это ставит невидимые барьеры.
– А ты откуда знаешь?
Моим щекам стало жарко.
– Я не знаю, просто так думаю. Вот моя машина.
– Тебе хорошо удаются описания, – заметил он. – Когда Рой читал твое сочинение, я буквально ощущал ее стопу на своих коленях.
– Ощущал?
– Да. Это реально возбуждало, ведь для меня стопа – фетиш…
Я отперла «Бискейн», села и заперлась. Тайер продолжал говорить со мной через стекло. Проблема с маленькими баллончиками «Мейс»[37] в том, что приходится обшарить всю сумку в надежде, что извращенец подождет. Я опустила стекло на миллиметр или два.
– Что?
– Я говорю, может, сходим куда-нибудь, кофе попьем?
Я ответила, что очень занята.
– Я пошутил насчет фетиша! Вообще-то считаю ступни довольно безобразными.
– А-а.
– Я просто пытался быть остроумным. Со мной случается, когда я волнуюсь. Извини.
– Сколько лет твоему сыну?
– Откуда ты знаешь, что у меня сын?
– Ты же описал в сочинении, как смотришь на спящего сына!
– А, да. Тринадцать. Трудный переходный возраст. Хотя он всегда был не подарок. Я заметил, ты не носишь обручального кольца.
Я сунула руки в карманы жакета.
– Я в разводе, – сообщил Тайер. – Если тебе интересно.
Я еще немного опустила стекло.
– Я почему знаю, что ты много упускаешь, сидя в классе отдельно ото всех, – я тоже так сидела. В старшей школе. За обычным столом. Потому что за парту из-за ожирения не помещалась.
В смехе Тайера появилась нервная нотка.
– Ты-то нормальный, – сказала я. – Просто крупный. А я… В общем, я была толстой. Короче, мне очень понравилось твое сочинение.
Я сидела в «Бискейне» с работающим мотором и смотрела, как Тайер уходит. Руки вспотели на руле. Я не знала, почему сижу и смотрю вместо того, чтобы опустить руку и снять машину с нейтралки. Он отпер фургон и сел за руль: фургон заметно просел под его весом.
Проезжая мимо, Тайер мне помахал. «Экзистенциальный гипсокартон, – было написано на фургоне. – Ответственная работа для аутентичных личностей».
Вас удивило бы количество людей, взалкавших китайской еды в Сочельник. У Роберты в тот день сильно кружилась голова, поэтому мне пришлось заниматься доставкой одной. Заказ мистера Пуччи поступил последним – фирменный «Обед для четверых». Я нервничала, отвозя ему заказ.
– С Рождеством, мистер Пуччи, – сказала я. Коробка была до краев заполнена коричневыми пакетами. Я неловко двинулась и чуть не уронила весь заказ.
– Долорес?! – удивился он. – Боже мой, вот уж кого меньше всех ожи… У тебя есть время зайти на бокал вина?
– О, на самом деле мне некогда… Не хочу, чтобы ваш заказ остыл… Разве что полбокала.
Накрытый обеденный стол напоминал картинку из журнала. В гостиной уровнем ниже смеялись и разговаривали мужчины. Я прошла за мистером Пуччи на кухню.
Пару секунд мы только улыбались и смотрели друг на друга.
– Как это ты теперь работаешь в ресторане? – спросил он.
Сидр в чашке, которую он мне протянул, был теплым и с крошками корицы. Я рассказала ему о своем разводе, вечерней школе и Роберте.
– Ну, – засмеялась я, – за человечка на Луне.
У него в глазах стояли слезы. Он покачал головой. Мистер Пуччи выглядел старше – да что там, старым.
– За старых друзей.
Из гостиной его позвал один из гостей:
– Запах этой божественной пищи просто терзает нас, Фабио! Когда же за стол?
Я осушила чашку.
– Это Гарри? Я бы хотела с ним поздороваться. Пожелать ему счастливого праздника.
– Гарри в последнее время болеет… гриппом. – Я увидела, как нервно дернулось лицо мистера Пуччи. – Но – хорошо. Пойдем. Конечно.
Я кивнула и улыбнулась, когда он представил меня своим гостям – ожившим красавцам из каталогов «Джордан Марш» в свитерах крупной вязки и брюках со складкой. В гостиной благоухало одеколоном.
– Ты помнишь Гарри? – спросил мистер Пуччи.
Я изо всех сил старалась не подать виду и контролировать мышцы лица. Ноги Гарри были прикрыты одеялом. Он высох, как скелет.
Гарри прищурился на меня:
– Фабио, кто это?
– Это Долорес Прайс, дорогой. Моя бывшая ученица.
Гарри смотрел на меня, не узнавая.
– Я однажды явилась сюда без приглашения, а вы мне открыли дверь, – напомнила я. – Вы с мистером Пуччи еще собирались на пикник. Вы угостили меня печеньем и поставили Билли Холидей в музыкальном автомате… – Я вдруг заметила автомат и ткнула в него пальцем: – Вот в этом!