– Четыре года.
– А нашему браку девять с половиной лет. Не будь я экзистенциалистом, у меня появилось бы сильное искушение обвинить в нашем разводе моих родителей. Или время. Или рейганомику.
– При чем тут рейганомика?
– А вот какое письмо оставила мне бывшая жена: «Я ухожу не потому, что я тебя не люблю, просто переросла наш брак. Я привязана к горшкам и кастрюлям, и это в эпоху таких умопомрачительных возможностей для черных женщин с дипломом магистра бизнеса». И ведь она оказалась права. Зарабатывает сейчас шестьдесят пять тысяч в год. Джамалу на колледж уже отложила. Привязана к горшкам, надо же! Будто она хлорофитум какой.
– Наверное, тебе было тяжело, когда она ушла. Как же ты жил?
– Ну, как… Первым делом отыгрался на стене ванной, пробив в ней дыру ломом. Затем заделал дыру шпатлевкой, пока сын не увидел. Наизусть запомнил рецепт блинов, выучился гладить – Джамал тогда ходил в приходскую школу и часто получал от монахинь записи в дневник из-за небрежной одежды… Но через некоторое время наши с Чилли дела пошли в гору. Мы походили на психотерапию и вместе убедили Клау оставить опеку мне. Потом я пошел в вечернюю школу и заделался экзистенциалистом. Жизнь абсурдна. Живи аутентично. Перестань ныть. Бдыщ! И я проникся.
– Все равно тяжело поднимать его одному.
– Иногда. Сейчас воюем из-за брекетов. Он мне заявил, что черные скобок не носят. Говорит, я хочу превратить его в «ванильную вафлю с прямыми зубами».
– Я тоже ходила в приходскую школу, – сказала я.
– А еще ты была толстой.
– А еще я была толстой.
– А что еще?
Ночь была безлунной и холодной, но тихой, безветренной.
– Меня изнасиловали в тринадцать лет, – добавила я.
Тайер обнял меня и ждал, ничего не говоря.
Я начала с того вечера, как Джейк Спейт щекотал мне ступни, и рассказала о маминой смерти, о Грейсвуде, о Данте и моей жизни с Робертой. Под конец я не утаила, что переживаю за мистера Пуччи и схожу с ума от желания иметь ребенка.
Сев в машину в три часа утра, я сказала:
– Теперь ты знаешь достаточно, чтобы бежать от меня без оглядки.
Тайер попросил меня не льстить себе, сообщив, что я и вполовину его настолько не испугала. Он спросил, когда мы снова увидимся.
– Зачем?
– Затем, что на днях я разлил целый галлон латексной полуматовой краски, думая о тебе. Я одинок.
– Ты же до сих пор наизусть помнишь прощальное письмо своей жены, – возразила я.
– Какое письмо? – спросил Тайер. – Какой жены?
Мистер Пуччи понемногу начал говорить о СПИДе и о том, как смерть отбирала жизнь у Гарри и совместное счастье у них обоих. К этому времени он уже приглашал меня на травяной чай, и мы пили его с принесенным мной печеньем. Заварочный чайник у мистера Пуччи был из тех, что тихо источают легкий пар. Его с Гарри снимки с закрученными уголками были приклеены скотчем к кухонным шкафчикам.
– Теперь, когда все позади, хоть немного легче? – спросила я.
Мистер Пуччи смотрел на меня несколько секунд, размышляя над вопросом.
– А еще ничего не позади, – ответил он. – Мне его ужасно не хватает ежедневно по многу раз. Позавчера я что-то искал в шкафу и неожиданно почувствовал запах Гарри от одного из его свитеров… – Лицо мистера Пуччи сморщилось, но он справился со слезами. – Иногда эта боль почти физическая. В тот день я так тосковал по нему, что у меня пошла носом кровь – без всякой причины. А ведь у меня ничего подобного с детства не бывало.
Я взяла его за руку и провела теплыми от чашки пальцами по вене.
– Может, вам станет легче, когда вы вернетесь к работе, – предположила я. – Вы хорошо умеете общаться с запутавшимися, несчастными детьми.
Он улыбнулся:
– Не знаю, смогу ли я по-прежнему накачивать их своими призывами не отчаиваться и верой в их будущее… Однажды ночью ближе к концу – почему-то ночью ему всегда становилось хуже – я встал его проведать. Гарри в кровати не оказалось. Я страшно перепугался. И тут обратил внимание, что пол ледяной, а в доме очень холодно. Дверь черного хода была открыта, и я увидел Гарри во дворе – он кружил вокруг машины. Я обнял его за плечи и повел в дом. «Какого черта ты там делал? – спросил я. – Никогда меня так не пугай». Я был зол на него – мы боялись любого насморка, а тут… Гарри опустился в кресло и не мог унять дрожь, даже укрытый одеялом. Он Бог знает сколько времени ходил по улице босиком, и это при его подверженности всяким хворям… Вдруг он поднял глаза и сказал совершенно осознанно: «Ночью она меня и пожирает, Фаб. Прислушайся, сам расслышишь…»…
Мистер Пуччи разрыдался – судорожными, полузадушенными всхлипываниями, отрывистыми, как лай, и всхрапываниями боли. Потом прижался лицом к столешнице, обхватив голову руками.
Когда он немного успокоился, я пошла в гостиную к музыкальному автомату. Ведя пальцем по меню выбора, я думала, как любовь всегда врезается в тебя и оставляет саднящий след. Чем глубже любовь, тем сильнее боль.
– …оставив дождь в моих глазах,
Слезы в моих снах,
Камни в моем сердце.
При звуках музыки мистер Пуччи поднял голову и словно уставился на эту песню.
– Билли Холидей, – произнес он. – СПИД ее бы не удивил, Долорес. «Обычное дело, – сказала бы она. – В порядке вещей».
И тут я набралась смелости спросить:
– У вас тоже СПИД?
Он не отвечал, пока не кончилась песня. Затем улыбнулся:
– Я ВИЧ-положительный.
– То есть это значит…
– Что болезнь притаилась во мне и ждет. Решает, пробуждаться или нет.
Инициатором третьего свидания с Тайером была я. У меня возник план.
Мы встретились в четверг после занятий. В тот день долгая зима наконец дала трещину, и с утра дул теплый ветер. Люди шли без пиджаков и пальто и кидали друг другу фрисби в еще не просохшей грязи.
– Я хочу отвезти тебя в субботу на пляж, – сказала я. – Захвачу еды из ресторана, и погуляем. Я заеду за тобой около полудня.
– Да у тебя все как по нотам, – засмеялся Тайер. – Я встречаюсь с Артуром Фидлером![38]
Но к субботе снова похолодало. Ветер порывисто дул вдоль берега, швыряя в лицо колючий песок. В рокоте прибоя слышалась угроза. Короче, прогулка по пляжу исключалась.
Я припарковалась ровно посередине пустой стоянки на тысячу машин. Еда в ящике-термосе была чуть теплой.
– Знаешь эту песню? – спросил Тайер, кивнув на радиоприемник.
– Мелодия знакомая, – сказала я.
– «Жизнь на полную катушку», «Иглз», – и Тайер немного подпел.
– Да, точно. И что?
– Когда я впервые ее услышал, не мог разобрать, что они говорят. Думал, они поют «на полу про тушку».
Я не улыбнулась.
– Так вот, это про нас. Жизнь на полную катушку… Ты сегодня как в воду опущенная. Что-нибудь случилось?
Неподвижно глядя вперед, я озвучила свое предложение и ждала.
– Ну, – произнесла я наконец, – по твоему молчанию понятно, что я выставила себя идиоткой.
Я завела машину.
– Слушай, погоди минуту. Выключи его. Я просто не ожидал, вот и все. Мне надо подумать.
Я заглушила мотор.
– Хорошо, – согласилась я, выбралась из машины и пошла по периметру парковки. Второй раз обошла ее быстрее и почти бегом забралась в машину.
Я сразу угадала его ответ по тому, как он втиснул пластиковые контейнеры один в другой и собрал весь мусор в фольговые пакеты.
– Сделай милость, забудь, о чем я просила. Заблокируй это воспоминание.
– Дело в том, – сказал Тайер, – что я полгода пытался вытащить тебя на свидание, и вдруг – раз! – ты хочешь, чтобы я помог тебе стать матерью. Я не уверен, понимаешь ли ты, насколько тяжело растить ребенка одной. Звучит, конечно, романтично, но…
– Хватит пургу нести! – перебила я. – Мне не вдруг приспичило. – Я снова завела машину и несколько раз взревела мотором.
– Понимаешь, ну вот как одолжить тебе мою сперму? Это же как бы дать себя использовать.
– Все, забыли. Хватит об этом. Я отвезу тебя домой.
– А мне-то какая от всего этого выгода?
– Ну, не знаю… Даровой секс. Или тебе попкорн потом купить? Банковский чек оставить?
– Не умничай, – сказал он. – У меня есть право спросить. Надо же и о Джамале подумать – говорить ему или нет. У него же будет где-то расти брат или сестра. Сводные.
– Ничего ему говорить не надо. Это была плохая идея, давай забудем.
– Понимаешь, мне вообще-то по сердцу идея дать тебе то, чего ты так сильно хочешь. И насчет секса – эта часть тоже имеет свою привлекательность. Но я не знаю… Я не уверен, что смогу.
– Никто тебя уже не просит.
– Согласись, непросто становиться отцом ребенка, которого тебе не растить.
– Я уже жалею, что начала этот разговор!
Тайер включил радио, побарабанил пальцами по сиденью и снова выключил.
– Хорошо, вот что я сделаю. Я подумаю об этом неделю. Если ты тоже обещаешь кое о чем подумать.
– О чем?
– Родить ребенка обычным образом. Выйти замуж.
– Спасибо за предложение, – фыркнула я. – Но этому не бывать.
Тайер ладонью вытер мне мокрую щеку. Я ужасно хотела сейчас не плакать.
– Отчего же нет?
– Не бывать, и все тут. Все равно ничего не выйдет. Не надо меня любить.
Летящий песок тихо скрежетал о машину. Я высморкалась. У меня возникло ощущение, что мы застряли тут на весь остаток жизни, что нам придется сгнить и рассыпаться, прежде чем машина тронется с места.
– Перегреешься, – сказал Тайер.
– Я совершенно спокойна, просто жалею, что начала этот разговор, потому что теперь каждый раз, когда…
– Я имею в виду, машину перегреешь. Радиатор закипит. Давай лучше поедем.
– Прекрасно, давай поедем, – согласилась я. – Что я, против?
– Ты же за рулем, – заметил Тайер.
Глава 28
В октябре 1985 года мне исполнилось тридцать четыре, и я лежала ночами без сна, со страхом прислушиваясь. После обвалившегося потолка с лестницы загремела Роберта, и неудержимо посыпались костяшки домино жизни мистера Пуччи. Летом у него появились язвочки в уголках рта, и анализ на СПИД показал: вирус вовсю бушует в его организме.