18 февраля 1832 г. Фикельмоны приглашены в Елагинский дворец на неофициальную встречу с императорской четой.
Мы тронулись от нас на санях в час дня. Стоял один из тех чудеснейших дней, когда зима облачила свои праздничные одежды, небо синее и ясное, солнечные блики розовеют на искрящемся снегу, а ветер чуть колышет лёгкие вуали дам.
Собралось избранное общество — самые красивые и элегантные светские дамы и много молодых офицеров. Прибыли император с императрицей с чудесным маленьким цесаревичем в сопровождении двора. Все уселись в салазки. Долли описала в дневнике это довольно дикое царское развлечение: все весело наблюдают как катающиеся, с опасностью для жизни, падают при спуске с ледяных горок. Я привыкла к этим странным удовольствиям Севера, где люди испытывают потребность настоящих или искусственно создаваемых эмоций, чтобы согреть в своих жилах кровь…
Подробности из рассказа Фикельмон дают представление о досуге императора. Катание на санях, обед в загородном дворце, танцы. Французский спектакль. Снова танцы до 11 часов. И наконец, поздний ужин.
Император и императрица очаровательны, когда их наблюдаешь вблизи, в тесном кругу, в роли хозяев, встречающих у себя в доме гостей. Всё в этом дворе элегантно, изысканно и великолепно. Но в этот день в Елагино кое-что меня чрезмерно поразило. Император словно хотел окончательно скинуть вуаль, прикрывавшую до сих пор его привязанность к княжне Урусовой. На сей раз он вообще не таил её, и все так отчётливо увидели это, что мне стало очень больно за императрицу. Инстинктом сердца она, может быть, давно прозрела истину этих отношений, но, поскольку соблюдалась внешняя благопристойность, её гордость и самолюбие, естественно, не были уязвлены. Теперь же этого нет. Предпочтение к княжне Софии превратилось в фаворитизм.
На другой день после бала у Нессельроде Долли записывает новые подробности о романе императора:
Княжна Урусова, со своим неизменным белым, розовым и гладким лицом, выражает неописуемую радость только тогда, когда находится рядом со своим владыкой-повелителем. В сущности, ничего невозможно прочитать на этом лице, но сколь благороднее, грациознее красота императрицы! Дважды во время попурри княжне Софи пришлось выбирать меня и императрицу. И каждый раз я видела, как Владычица краснела чуть ли не до белков глаз от чувства неловкости, которое ещё не научилась скрывать. Не знаю, как всё сложится в дальнейшем, и, наверное, часть общества встанет на сторону Урусовой. У неё появятся льстецы и угодники, но должна признать, что всё общество продемонстрировало возмущение этими первыми проявлениями фаворитизма на публичном месте, за что я ему благодарна. Во время бала никто не обращал на Урусову никакого внимания. Ощущалась какая-то общая демонстративная антипатия к ней, и напротив — все наперебой как будто стремились засвидетельствовать императрице своё уважение, почтение и восхищение. Вся эта история очень тягостна для посторонних. Это такое счастливое императорское семейство излучало нечто столь красивое, столь достойное, столь величественное, что создавалось впечатление об абсолютно благополучном, гармоничном браке! Буржуазном счастье на троне — такой редкой и трогательной картинке! Очень жалко, если всё это исчезнет!
Фикельмон заблуждалась — отношения царя с Урусовой давно не были тайной для придворных. Вспомним, что в январе 1832 г. Николай заявил Опочинину: Я люблю княжну более всего на свете! Волочиться за фрейлиной он начал значительно раньше — ещё в 1831 году. Долли идеализировала императорскую семью. И, кажется, так и не поняла, что фаворитизм — совершенно узаконенная форма придворной жизни. А Урусова была всего лишь очередной фавориткой царя.
Прелесть княжны Софии заключалась в её очаровательной женственности. К сожалению, сохранился её единственный портрет, написанный Леопольдом Фишером (с оригинала Винтергальтера). Судя по дате создания акварели — 1858 г., её модели было в то время более пятидесяти лет. Но она очень моложава и по-прежнему сияет своей бело-розовой красотой. Возраст выдают глаза — умудрённый опытностью взгляд — и потерявший упругость овал лица с мягкими, слегка расплывшимися чертами. Белокурые волосы приобрели оттенок старого золота, в тон к ним — прелестное палевое платье с наброшенной поверх чёрной кружевной накидкой, точёные ручки, красивые покатые плечи. Она хороша даже в этом возрасте. Листая альбом «Портретная миниатюра в России из собрания Государственного исторического музея» (Ленинград, 1988 г.), я натолкнулась на изображение неизвестной молодой женщины работы А. П. Брюллова, датированной началом 1830-х гг. Бросается в глаза сходство с ликом Софии Урусовой на акварели Фишера. Те же черты — небольшой, изящный носик, изощрённая линия рта, золотистые брови и волосы, пастельные краски нежно очерченного лица, чистые голубые глаза с загадочным выражением Моны Лизы, девичьи стройные плечи. Светло-коричневого бархата платье — всего лишь нюанс к изящной палитре миниатюры. И если первый портрет олицетворяет прекрасную золотую Осень, то здесь, на миниатюре Брюллова, представлена Весна во всём её блеске — сплошное очарование, восхищавшее столь многих мужчин — от императора до Пушкина. Именно такой могла быть Урусова в тот период, когда блистала при дворе.
Не веровал я троице доныне;
Мне бог тройной казался всё мудрён;
Но вижу вас и, верой одарён,
Молюсь трём грациям в одной богине.
Этот посвящённый княжне мадригал приписывают Пушкину. У князя А. М. Урусова было три дочери-красавицы, которых считали грациями московского общества. Старшую звали Марией. Ко времени возвращения Пушкина из ссылки она уже была замужем за графом Иваном Алексеевичем Мусиным-Пушкиным. Увлечение Пушкина ею началось позже, в Петербурге. А тогда в Москве его пленила младшая сестра София. Воспетая красавица соединила воедино красоту и трёх харит: Ефросины — грации Радости, Талии — грации Цвета и Аглаи — грации Блеска, и трёх сестёр. Графине Фикельмон, вероятно, был известен этот мадригал. Она постоянно любовалась Урусовой на балах, отмечая её блестящую, бело-розовую прелесть. Княжна Урусова и мадам Пушкина (гр. М. А. Мусина-Пушкина. — С. Б.) — обе очаровательны. Первая излучает днём удивительный блеск — она поистине прекрасна.[71]
Пушкин появился в московском доме Урусовых весной 1827 г. Весёлый, остроумный и уже модный тогда Поэт вначале пользовался благосклонностью Софии и даже заставил ревновать влюблённого в неё офицера В. Д. Соломирского. Произошла ссора, и Соломирский вызвал Пушкина на дуэль. Поэт-забияка в тот же день ответил ему согласием. Дружными усилиями П. Муханова, С. Соболевского и А. Шереметева поединок удалось предотвратить. Пушкин в знак примирения подарил сопернику томик стихов Байрона с дружеской надписью. Пушкин продолжал видеться с Урусовой в петербургском обществе. Смирнова-Россет, рассказывая о встречах с Поэтом, припомнила, что в 1831 г. Гоголь читал у неё, в дворцовой фрейлинской квартире, «Вечера на хуторе близ Диканьки». Кроме Пушкина присутствовали Жуковский, Виельгорский и две дамы — фрейлины Урусова и А. Эйлер. Александра Эйлер была подругой Россети с детских лет — обе учились в Екатерининском институте. Но почему была приглашена София Урусова — эта, по словам Смирновой, цаца, дура, глупая девица? Ближайшая фрейлина императрицы была хорошо осведомлена о тайнах двора и смело, не взирая на лица, рассказывала о них на склоне лет. К примеру, о фаворитке, которую называли второй супругой Николая, — фрейлине Варваре Нелидовой. Как видим, Александра Осиповна Урусову не жаловала и тем не менее сказала о ней: Урусова была горда и глупа, но чиста, как хрусталь. Это высказывание несколько проясняет ставившую в тупик Фикельмон загадку отношений императора с Урусовой. Вероятно, академик в чепце, как назвал Россети Вяземский, пригласила к себе эту бело-розовую красоту по просьбе кого-нибудь из мужчин. Только кого? Пушкин недавно женился и ещё не обращал внимания на других женщин. Жуковский неровно дышал к самой Россети. Гоголь вообще не был склонен к волокитству. Остается Виельгорский. Но какой — Михаил или его, ещё холостой в то время, брат Матвей?
Между тем Урусова по-прежнему оставалась девицей на выданье и подыскивала себе выгодного жениха. Скоро он появился. Предоставляю слово графине Фикельмон.
Запись 29 августа 1832 г.: Там (при дворе, переехавшем на лето в Царское Село. — С. Б.) все сильно взбудоражены. Речь идёт о женитьбе княжны Урусовой, и нет человека, который бы не интересовался этим. Говорят, что она стала невестой князя Льва Радзивилла, но помолвка всё ещё не объявлена. Это было сделано на другой день.
О реакции общества на обручение фаворитки Долли рассказала спустя две недели. Запись 15 сентября:
Брак княжны Софии Урусовой был оповещён, и эта новость вызвала как удивление одних, так радость у других. Я ловлю себя на мысли, что я в самом деле плохой человек! Потому что даже известие о её замужестве не приглушило моего беспокойства за императрицу. Княжна София уверяет, что выходит замуж за Радзивилла, потому что любит его уже четыре года! А в то же время все мы были свидетелями довольно странных вещей! Как бы то ни было, в настоящее время Радзивилл и княжна обожают друг друга и выглядят очень влюблёнными, но всего лишь три месяца назад мы наблюдали совсем иную картину! О браке известили в день водружения Александровской колонны. Это грандиозное и трогательное событие состоялось 30 августа.
Запись через полтора месяца: София Урусова кажется безумно влюблённой в своего жениха. Тот же взор мы видели в прошлом году, когда она обращала его на государя — своего властелина! Радзивилл представляется обыкновенным и добродушным.