брату Льву и брату Плетнёву насчёт нового издания своей поэмы. Виньетку бы не худо; даже можно, даже нужно — даже ради Христа, сделайте; именно: Психея, которая задумалась над цветком. (Кстати: что прелестнее строфы Жуковского: Он мнил, что вы с ним однородные и следующей. Конца не люблю.) Что, если б волшебная кисть Ф. Толстого… —
Нет! Слишком дорога!
А ужасть как мила!……
Плетнёв воспротивился: Виньеты, решительно говорю, не будет… Да и что придаст твоим стихам какая-нибудь глупая фигура над пустоцветом? Придёт время: тогда не так издадут.
Таким образом, целый ряд обстоятельств — чтение русских летописей, истории Карамзина, работа над «Борисом Годуновым», новое издание юношеской поэмы «Руслан и Людмила», иллюстрации Ф. П. Толстого к «Душеньке» — могли породить настойчивое желание воспеть русскую Психею-Душеньку. Раздумывая над темой, как бы «подбирался» к ней — писал стихи, в которых противопоставлял красоту северной женщины иным образцам.
Но всё-таки кому же возражал Пушкин? Кого обозначали инициалы «Т.» и «Ф. Т.»? Переворошила груду литературы и неожиданно нашла ответ в статье К. И. Тюнькина «Нет, не черкешенка она…»[82]. В то время был ещё один поэт — Фёдор Туманский. Первому биографу Пушкина П. В. Анненкову было известно, что именно он спровоцировал Поэта на стихотворение «Ответ Ф. Т.». Фёдор Антонович был кузеном одесского поэта Василия Ивановича Туманского. С историей пушкинского мадригала случилось то же, что, к примеру, с Каролиной Собаньской, — её забыли. Решающую роль в этом сыграл авторитет всё того же М. А. Цявловского. Ещё в 1925 г. он высказал сомнение в подлинности этой версии — у Туманского нет такого стихотворения. У одесского поэта Василия Ивановича в самом деле не было. Но оказалось, что его однофамилец Фёдор Антонович посвятил некой даме трёхстишие, которое начиналось строками:
Она черкешенка собою, —
Горит агат в её очах,
И кудри чёрные волною
На белых лоснятся плечах…
Автограф Ф. А. Туманского обнаружен в рукописном отделе Исторического музея в фонде Чертковых. К. И. Тюнькин предположил, что раньше он хранился в архиве В. П. Зубкова — зятя С. Ф. Пушкиной. Отсюда автор делает вывод: оба послания — Пушкина и Туманского — посвящены той, за кого в 1826 г. сватался Поэт. Софье Фёдоровне Пушкиной. Своё заключение Тюнькин подкрепляет цитатой из воспоминаний соседки по имению Апраксиных в Льгове Е. П. Яньковой: …знавала я ещё и других двух молодых девушек — Софью Фёдоровну и Анну Фёдоровну <Пушкиных>; обе они воспитывались у Екатерины Владимировны Апраксиной, и она выдавала их замуж. Первая была стройна и высока ростом, с прекрасным греческим профилем и чёрными, как смоль глазами и была очень умная и милая девушка; она вышла потом за Валериана Александровича Панина и имела трёх сыновей и дочь. Меньшая, Анна Фёдоровна, маленькая и субтильная блондинка, точно саксонская куколка, была прехорошенькая, преживая и превесёлая, и хотя не имела ни той поступи, ни осанки, как её сестра Софья, но личиком была, кажется, ещё милее. Она была за Василием Петровичем Зубковым; у них было две или три дочери и сын.[83]
Чёрные как смоль глаза Софьи Пушкиной вполне соответствуют эпитету Туманского — горит агат в её глазах. Но вот неувязка — почему возразил Пушкин? Нашёл это сравнение неудачным и решил ответить Ф. Т.:
Нет, не агат в глазах у ней,
Но все сокровища Востока
Не стоят сладостных лучей
Её полуденного ока.
Полуденные — значит жаркие, знойные, горящие сладостными лучами, совсем не обязательно чёрные и уж ни в коем случае цвета агата. Ведь и взор синих глаз Собаньской Пушкин постоянно называл огненным! Именно это возражение Поэта заставляет усомниться в адресатке посланий.
Но кто же она? У Яньковой весьма ценное указание — обе сестры Пушкины воспитывались у Е. В. Апраксиной. У последней была дочь Наталья Степановна — красивая, умная девушка с прекрасным голосом, музыкантша — играла на арфе и рояле. Есть сведения, что Пушкин знавал её ещё в лицейский период. В 1817 г. Наталья Степановна вышла замуж за князя Сергея Сергеевича Голицына. Княгиня представляла в молодости очень начитанную и красивую женщину, у которой в гостиной бывали А. С. Пушкин, И. А. Крылов, гр. В. А. Соллогуб и др., — вспоминал И. А. Шляпкин[84]. 22 сентября 1826 г. Пушкин вписал в альбом Натальи Степановны четверостишие из «Разговора книгопродавца с поэтом»:
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои,
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Голицына собирала автографы великих людей. В её альбоме оставили свой след историк Гизо, Бальзак, композиторы Россини, Мейербер, Керубини, Обер, Лист, русские поэты Крылов, Гнедич, Жуковский… Совсем естественно, что при встрече в Москве с уже знаменитым Пушкиным Наталья Степановна попросила и у него автограф. Поэт вписал фрагмент из стихотворения, которое было напечатано полтора года назад (в феврале 1825 года) в виде вступления к первому изданию 1-й главы «Евгения Онегина». Этот факт лишь убеждает в одном — пушкинский автограф не более чем раритет в коллекции H. С. Голицыной. Всё остальное — плод досужей фантазии исследователей.
Л. В. Крестова[85]: этим четверостишием Пушкин выражает уверенность, что только она (т.е. княгиня Голицына) могла чутко понимать его поэзию<…>. И следующие, но не вписанные в альбом строки стихотворения: Увы, напрасные желанья! Она отвергла заклинанья, мольбы, тоску, души моей… тоже относятся к ней. Это запоздалое признание в чувстве, которое внушила молодая княгиня Поэту ещё в Петербурге до его первой ссылки.
Другая пушкинистка, А. Глассе: Как написанные строки, так и подразумеваемые относятся к С. Ф. Пушкиной. <…>Стихи написаны намеренно: поэт был уверен, что альбом будет показан девушке, за которой он ухаживал[86].
Фантазии, фантазии. Бесчисленные фантазии, которые в какой-то степени оправданы словами К. И. Тюнькина: Стремление увидеть, как происходит волшебное преобразование, — вот, что заставляет исследователей вновь и вновь искать в творчестве поэта отражение фактов его жизни.
Бесспорно, воображение необходимо биографу. Без него он превращается в занудного хроникёра. Мысль Тюнькина верна — любое исследование должно быть отражением фактов жизни Поэта. Но — увы! — истинных фактов так мало в сравнении с великим множеством — да простят мне вульгаризм! — высосанных из пальцев.
Я уже упоминала о стихотворении Пушкина «Т. — прав, когда так верно вас…». Прежние комментаторы не ошиблись — у В. И. Туманского нет такого стихотворения. Нет подобного и у его однофамильца Фёдора Антоновича. И тут я вспомнила, что был ещё один поэт, который подписывал свои произведения инициалами «Ф. Т.» или просто «Т.».
Весной 1836 г. Амалия Крюднер по поручению князя И. С. Гагарина привезла из Мюнхена в Петербург несколько десятков стихотворений. Гагарин передал их Пушкину для публикации. Поэт с изумлением и восторгом встретил сей неожиданный дар для своего «Современника». Это были исполненные глубины мыслей, яркости красок, новости и силы языка стихи российского дипломата Фёдора Ивановича Тютчева. Пушкин отобрал 24 стихотворения и поместил в 3-й книжке своего журнала под названием «Стихотворения, присланные из Германии». Имя автора было обозначено инициалами — «Ф. Т.». Тютчев долгое время именно так подписывал свои произведения в печати.
Погрузилась в биографию Тютчева. Оказалось, Пушкин и Тютчев заочно уже давно были знакомы. Ещё в 1820 г. студент Московского университета ответил на распространявшуюся в списках «Оду вольность» стихотворным посланием «К оде Пушкина на вольность».
Счастлив, кто гласом твёрдым, смелым,
Забыв их сан, забыв их трон,
Вещать тиранам закоснелым
Святые истины рождён!
В архиве Н. Погодина обнаружен переписанный рукой Тютчева отрывок из пушкинской оды. Тютчев рано начал писать и переводить стихи. В тринадцать лет он уже был вольнослушателем Московского университета. В четырнадцать лет был принят в Общество любителей русской словесности. Перед отъездом на дипломатическую работу в Мюнхен в 1822 г. Тютчев послал М. П. Погодину несколько своих поэтических опусов. Вы, шуткою, просили у меня стихов. Я, чтобы отшутиться, посылаю вам их. Они, как видите, довольно вздорны, но я утешаюсь по крайней мере, что это последние[87]. Стихи его время от времени появлялись в русской периодике. Известно, что С. Е. Раич — поэт, переводчик — в 1829—1830 гг. напечатал несколько стихотворений Тютчева в своём журнале «Галатея».
Пушкин внимательно следил за публикациями в отечественных журналах. Бесспорно, ему попадались и сочинения некоего поэта «Ф. Т.».
Вначале, ещё до того, как прочитала статью Тюнькина, я предполагала, что «Ответ Ф. Т.» обращён к Тютчеву. Однако подтверждения этому не нашла. Но как часто случается, ищешь одно, находишь другое. А это другое оказалось не менее важным — в своём послании неизвестной «Т. — прав, когда так верно вас…» Пушкин ссылался на мадригал Тютчева «Слёзы».
Между прочим, эпиграф к «Слезам» — «О lacrimarum fons» («О фонтан слёз») взят Тютчевым из стихотворения английского поэта XVIII века Томаса Грея. А у Пушкина в «Отрывке из письма к Д.» некая К