За всеми этим светскими сплетнями мы позабыли о главной героине нашего рассказа — прекрасной пани Радзивилл. Но и она-то интересна нам не красотой своей. А прежде всего тем, что её имя в «алфавите» Пушкина. Смирнова рассказала об одной из её встреч с Поэтом на вечере у Е. М. Хитрово. При этом со свойственной ей ехидностью воткнула Елизавете Михайловне шпильку: Она жила во втором этаже посольской квартиры, приёмы её были очень приятные, чёрные волосы под гребёнку. Она говорила в нос и принимала гостей на кушетке в неглиже. Стефани и я, мы были званы на этот вечер. В углу, между многими мужчинами стоял Пушкин. Стефания выбрала Пушкина в мазурке, и он небрежно прошёлся с ней по зале.
Предполагают, но, уверяю вас, ошибочно, что Стефании Радзивилл Пушкин посвятил стихотворение «Паж, или Пятнадцатый год». В одном из его вариантов есть стих о варшавской графине (в окончательной редакции заменённой на севильскую) — в нём увидели намёк на княжну Радзивилл, в то время уже графиню Витгенштейн.
Она готова хоть в пустыню
Бежать со мной, презрев молву…
Хотите знать мою богиню.
Мою варшавскую графиню?..
Нет! Ни за что не назову!
Стихотворение написано 7 октября 1830 г. в Болдине — той самой знаменитой осенью, когда Поэт — уже жених — мечтал о другой. О той, от которой бежал, спасался в женитьбе. О Собаньской.
Я нравлюсь дамам, ибо скромен,
И между ними есть одна…
И гордый взор её так томен,
И цвет ланит её так тёмен,
Что жизни мне милей она.
Это же приметы Собаньской — гордый, томный взор, с ярким — тёмным румянцем. А дальше — сходство ещё больше — властолюбива, умна, ревнива:
Она строга, властолюбива.
Я сам дивлюсь её уму —
И ужас как она ревнива;
Зато со всеми горделива
И мне доступна одному.
Вечор она мне величаво
Клялась, что если буду вновь
Глядеть налево и направо,
То даст она мне яду; право —
Вот какова её любовь.
Из разрозненных воспоминаний Россети о Стефании Радзивилл можно составить картинку её фантастической, промелькнувшей как метеор и угасшей в двадцать два года жизни.
Бедняжке было шесть лет, когда её привезли в институт, мать её не любила, она была почти сирота, но добрая государыня (Мария Фёдоровна — жена Павла I. — С. Б.) была совершенно как мать для неё.
Россети была прекрасной рассказчицей. Наблюдательная от природы, она умела подмечать в людях смешные качества. Её иронизмы — шутки злости самой чёрной, как выразился Пушкин, — приводили друзей в восторг. Острый и изрекающий весьма умные суждения язычок вдобавок к своеобразной красоте делали Россети неотразимо очаровательной. Пушкин не раз говорил, что из неё могла бы получиться хорошая писательница. Он подарил ей альбом и надписал на нём своей рукой — «Исторические записки АОС». Так было положено начало её пространным, искрящимся юмором воспоминаниям. Пример тому — рассказ Россети о матери Стефании Радзивилл.
Её мать, Теофилия Моравская, была очень мила, её отец отдал её за какого-то Стефаньского[110], она очень понравилась Доминику Радзивилл, и он её купил за 20 000 злотых у Стефаньского. Радзивилл во время войны формировал конный полк, что положило начало разорению этого огромного состояния.[111]
После вступления Наполеона в Польшу князь Доминик Радзивилл — герцог Олыкский — на свои средства сформировал кавалерийский полк при польском легионе. В чине полковника воевал на стороне французов и погиб под Ханаи — в последнем сражении Наполеона на немецкой земле. Александр I не смог простить Радзивиллам их предательства и реквизировал у них все владения на российской территории. Помните по этому поводу рассказ князя Клари-Альдрингена, праправнука Долли Фикельмон? Император Николай обещал вернуть Радзивиллам имения только в том случае, если они породнятся с российским родом. Муж Стефании — Лев Петрович Витгенштейн, австриец по отцу, уже считался русским графом.
Россети в другой главе «Воспоминаний» ещё раз, расцвечивая подробностями, повторяет рассказ о матери Стефании:
Она, как многие польки, была не красавица, но грациозна и в высшей степени то, что французы называют sèdui santé (очаровательная). Император Александр следовал примеру своей бабки и надеялся сблизить русских с поляками свадьбами. Он убедил княгиню выйти замуж за генерала Александра Ивановича Чернышёва. Чернышёв был убеждён, что он герой, что все наши победы — его победы. Между прочим, он точно первый занял Кассель. Подъезжая к Вильне, он сказал: «Votre Alexandre prit Cassel».[112]Полусонная княгиня ему сказала: «Ce cela, M-r, prenons Vilna et n'en parlons plus».[113] В Петербурге она сказала государю (далее следует французский текст, привожу его в переводе): «Ваше величество, может ли женщина развестись с мужем, который ежедневно понемногу её убивает?» — «Конечно». — «Так вот, государь, Чернышёв морит меня скукой», — и преспокойно отправилась в Варшаву[114].
Комический эпизод о Чернышёве похож на исторический анекдот. Но оказалось, что он не выдуман. В дневнике Фикельмон я обнаружила подтверждение рассказу Смирновой:
Позавчера граф Чернышёв едва не уморил меня от досады, рассказывая мне в пятый раз с большими подробностями о взятии им Касселя. Просто невозможно себе представить степень самолюбия и самовлюблённости (как выразились бы англичане) этого человека. В самом деле — абсолютное отсутствие нравственной скромности.
Моравская умерла в 1828 году. Её жизнь пестрит вехами бесконечных любовных приключений. Последним даром судьбы был роман — особенно бурный и скандальный — с известным варшавским красавчиком, адъютантом великого князя Константина Сергеем Безобразовым. Знакомые всё лица… Рассказываю о них не ради пикантных подробностей из их жизни, а потому что они вращались в орбите Поэта… Двадцатипятилетний любовник годился Моравской в сыновья. Вечно нуждающийся гуляка и кутила продавал свою любовь богатой увядшей прелестнице княгине Теофилии. Она щедро платила за ласки одного из самых красивых мужчин своего века (так сказал о нём в своих воспоминаниях декабрист Н. И. Лорер). И вконец разорилась. Перед смертью княгиня слёзно выпросила у дочери миллион ассигнациями для прощального подарка своему Сергею. По иронии судьбы или по её высшей справедливости (ответ зависит от нашего собственного мировоззрения) ловелас в конце концов влип в пренеприятную историю. Но она более уместна для другого рассказа — о великом паше Николае I. Посему приберегу её для этого случая.
По словам Россети, княжна Стефания была очень богата, у неё было чуть ли не 150 тысяч крепостных крестьян в Польше и Литве, великолепные леса, владения в Несвиже и Кайданах и множество замков. Опекуны несовершеннолетней наследницы обворовывали её, подделывали счета, присылали ей незначительные суммы на содержание. Бесприданнице Россети богатство княжны Радзивилл представлялось сказочным. Она с упоением описывает один из её дворцов в Несвиже:
Одна комната была назначена для приёма короля. Карнизы были из лучшего серебра, массивные и самой лучшей работы столы, кресла, стулья, канделябры — все серебряные. Стулья были обиты самым лучшим малиновым венецианским бархатом, и полы устланы богатыми коврами. В стенах были заделаны во время войны знаменитые изумруды. Куда всё это девалось, неизвестно, обвинили в краже какого-то Каменского, исчезло также серебро.
Юная воспитанница Екатерининского института, фрейлина императрицы Марии Фёдоровны в апреле 1828 г. вышла замуж за графа Витгенштейна. Свадьба состоялась во дворце в присутствии императорского дома и всех фрейлин. Невеста в белом кисейном платье с наброшенным поверх него великолепным белого атласа салопом на чёрно-бурой лисице отправилась из дворца в роскошной карете с двумя лакеями на запятках в католическую церковь. Великий князь Михаил был посажёным отцом, а посажёной матерью императрица Мария Фёдоровна. Император Николай, как ни уговаривала его супруга Александра Фёдоровна, отказался присутствовать на церемонии венчания в протестантской церкви[115] — Витгенштейн был тогда в опале. Впрочем, понять царя можно — ротмистр Кавалергардского полка Витгенштейн был причастен к декабристскому движению (член Северного общества). Он был арестован, но после расследования освобождён. А. М. Муравьёв в своих записках перечислил нескольких сильно скомпрометированных лиц, которые не были даже допрошены. В их числе он ошибочно указал и на Витгенштейна. Декабристы были весьма озадачены тем, что Лев Петрович остался на свободе. Можно только гадать об истинных причинах, заставивших царя выдать Витгенштейну оправдательный аттестат. Возможно, на решение царя повлияли заслуги отца генерал-фельдмаршала Петра Христиановича Витгенштейна — героя Отечественной войны, и его большая популярность в Европе. Есть и другое объяснение — Николай знал об участии в заговоре поляков, но, как я уже говорила, ни один из них не был репрессирован. Некоторые — И. Собаньский, граф Тарновской, князь Яблоновский — были, подобно Витгенштейну, арестованы, допрошены и освобождены. Александр I и Николай — до Польского восстания 1831 года — либеральничали с поляками. Попросту заигрывали. Николай боялся перегнуть палку. Он прекрасно понимал, что репрессии против членов Патриотического общества могли вызвать новую смуту в Польше. Лев Петрович — наполовину поляк. Его матерью была графиня Антуанетта Станиславовна, урождённая Снарская, статс-дама двора. Дед — генерал-поручик Витгенштейн, австриец, перешедший на русскую службу.