20 октября 1832 г. императрица родила десятого ребёнка. На свет появился четвёртый сын — великий князь Михаил…
На фоне этой благополучной семейной жизни Фикельмон отмечает бесчисленные увлечения императора — Урусова, Булгакова, Дубенская, княжны — Щербатова и Люба Хилкова… Фрейлины шли вперемежку с замужними дамами — графиней Завадовской, графиней Елизаветой Бутурлиной, княгиней Зинаидой Юсуповой, Амалией Крюднер… Не перечесть!
В другом месте мемуаров Смирнова уже открыто говорит о неплатонических отношениях царя с Нелидовой:
Аксаков Иван негодовал однажды на меня, потому что я считала, что император Николай мог не только любить Вареньку Нелидову, но и сделать её своей любовницей.
Но при всём этом даже Смирнова была озадачена:
Когда же царь бывает у фрейлины Нелидовой? В 9-м часу после гулянья он пьёт кофе, потом в 10-м сходит к императрице, там занимается, в час или 1.30 опять навещает её, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4 часа садится кушать, в 6 гуляет, в 7 пьёт чай со всей семьёй, опять занимается, в десятого половина сходит в собрание, ужинает, гуляет в 11, около двенадцати ложится почивать. Почивает с императрицей в одной кровати[125].
На самом деле Нелидова не была первой фавориткой царя. Но в отличие от прочих — официально заняла место второй супруги. До неё — Урусова, Булгакова. Наверное, ещё раньше, до появления Фикельмон в Петербурге, были и другие…
В последний день января 1830 г. на балу у Кочубея впервые появилась пятнадцатилетняя Ольга Булгакова, дочь московского почт-директора. Того самого, которого Пушкин презрительно называл в своём дневнике Сашкой Булгаковым. Впрочем, почт-директором он стал в 1832 году, после того как дочь — наложница императора — была просватана за князя А. С. Долгорукова. Живая хроника сплетен (выражение Ю. Лотмана), А. Я. Булгаков, как сказал Вяземский, попал в свою стихию: Он получал письма, писал письма, отправлял письма, словом, купался и плавал в письмах, как осётр в Оке[126].
Долли тут же заметила новую красавицу: Мадемуазель Булгакова, которая приехала из Москвы, — итальянский тип красоты; ярко выраженные черты, большие чёрные глаза, правда, чересчур выпуклые, ещё пока ничего особенного в осанке, бесстрастный вид, но изумительный цвет лица. Она стала очередной жертвой царя. 14 февраля на маскараде у министра двора светлейшего князя Петра Михайловича Волконского пикантная и очаровательно флиртующая маска пленила царя. Он попросил её открыть лицо. Юную красавицу тут же отправили домой переодеться в бальное платье. А потом она весь вечер танцевала то с царём, то с великим князем Михаилом.
Этот маленький эпизод одного бала даёт представление о многих вещах здесь. Повсюду наблюдаются контрасты, но они настолько фраппирующие, что порой трудно понять — во сне это или наяву. Одновременно с этикетом и скованностью иногда наблюдается такая свобода нравов и она в такой степени результат мгновения, что ничто невозможно предвидеть. Царят молодость и спонтанные импульсы, — записала в тот вечер Долли.
В наложницах Ольга Булгакова оставалась недолго. В январе 1831 г. шестнадцатилетнюю девицу спешно выдали замуж за такого же молокососа, 21-летнего князя Александра Сергеевича Долгорукова. О причинах спешки можно только гадать. Император стал крёстным отцом первой дочери княгини Долгоруковой. Молодого князя пристроили чиновником особых поручений при московском генерал-губернаторе.
О скандальной связи царя с девочкой (ведь ей не было ещё и шестнадцати лет) судачили в обеих столицах. Пушкин очень пренебрежительно говорит о Булгакове и его дочерях в одном из писем к Наталье Николаевне. Взбешённый поступившим от друзей сообщением о перлюстрации его переписки, предупреждает жену быть осторожнее. Совершенно уверенный, что и это письмо будет прочтено, сознательно не стесняется в выражениях: …в Москве состоит почт-директором негодяй Булгаков, который не считает грехом ни распечатывать чужих писем, ни торговать собственными дочерьми.[127] Впрочем, самих дочерей — старшую Екатерину, фрейлину двора, и младшую Ольгу, Пушкин называл красавицами и даже навещал их во время пребывания в Москве.
Связь Николая с Булгаковой-Долгоруковой продолжалась и в дальнейшем. Свидетельствует об этом сам Пушкин. 5 декабря 1834 г. он записал в дневнике: Но в бытность его (царя) в Москве нынешнего году много было проказ. <…>Царь мало занимался старыми сенаторами, заступившими место екатерининских бригадиров, — они роптали, глядя, как он ухаживал за молодою княгиней Долгоруковой (за дочерью Сашки Булгакова! — говорили ворчуны с негодованием)[128].
Конвейер, поставлявший любовниц императору, работал безостановочно. В январе 1831 г. с него сошла княгиней почтмейстерская дочка Олечка Булгакова, а в марте он доставил новую, фигурку только что выпорхнувшей из Смольного Вареньки Дубенской.
2 марта 1831 г. Фикельмон отметила её появление в свете:
Мадемуазель Дубенская — миниатюрная и смуглая, с довольно красивыми глазами, талией девочки, выглядит ребёнком, но она действительно молода, только что выпущена из пансиона; придёт время, и она, наверное, будет иметь успех.
Спустя год с небольшим о ней ещё одна запись (после летнего придворного бала в Петергофе 28 июля 1832 г.):
Бал был красивым, оживлённым и изысканным! По поводу бала должна сделать небольшую оговорку. Здесь не проявляют особого интереса к обществу, все слишком поглощены двором.<…>Малышка Дубенская показалась мне птичкой более, чем когда-либо, но я нахожу её добродушной — качество, которое в конечном счёте сделает её жертвой, вместо того, чтобы самой стать опасной для других.
Благовоспитанная Фикельмон даже в дневнике не решалась откровенно высказать то, что уже было очевидно — Дубенская стала очередной жертвой царя. Попавшая в силки птичка поистине становилась беспомощной и неопасной для других! Прямолинейная Смирнова о том же самом говорит совсем определённо:
Этот дом (речь идёт о доме Софии Бобринской) сделался rendez-vous тесного, но самого избранного кружка. Перовский бывал ежедневно, граф Ферзен и некоторые члены дипломатического корпуса; особенно часто бывал неизбежный ветрогон Лагрене, и свадьба Вареньки Дубенской там устроилась. Приезду графини Бобринской императрица очень обрадовалась… <…>Государь же не любил Бобринскую за свадьбу Дубенской; он возненавидел Лагрене после револ<юции> 30 года (подч. мною. — С. Б.).[129] Это воспоминание Смирновой подтверждает роль графини Бобринской — придворной сводни. Она, как я уже рассказывала, помогала императрице устраивать судьбы наложниц Николая. Брак Дубенской[130] с Лагрене оказался весьма счастливым. Она очень умно подчинилась всем желаниям мужа, перешла в католичество — это стало первой заботой бывшего иезуитского воспитанника Лагрене, сама кормила грудью свою старшую дочь Габриэль. Сей факт Смирнова отмечает как великую заслугу Вареньки, ибо дамы общества обычно нанимали для своих детей кормилиц.
Пришла пора довершить рассказ о красавчике Безобразове, любовнике пани Моравской-Чернышёвой. Покутив вдоволь, Безобразов решил жениться. Его избранницей стала фрейлина Люба Хилкова. Предоставляю слово князю Вяземскому (письмо к А. И. Тургеневу от 4 января 1834 г.):
Прелестная княжна Люба Хилкова, холодная, благоразумная, мерная, образцовая льдинка Зимнего дворца, была просватана двором за Сергея Безобразова, к тому времени флигель-адъютанта Николая. Сватами была сама императорская чета.
Предстоящий брак удивил весь Петербург — ни с той, ни с другой стороны нет ничего (Вяземский имел в виду, что у обоих за душой ни гроша). Но причина скороспелой свадьбы была стара, как мир, — прикрыть грех любовницы императора. По заведённому для подобных случаев ритуалу, императрица лично присутствовала при одевании невесты и сама надела ей серьги. Венчали, как и полагалось фрейлинам, в придворной церкви. Безобразов узнал о бесчестии невесты после первой брачной ночи. Впрочем, охочий до светских сплетен Вяземский утверждал, что жениху открыли глаза накануне свадьбы. Безумная ревность овладела им. Он был готов на все неистовства и преступления. Бог знает каких причин не выдумают тому в городе, но я ничего не вижу в этом, кроме мономании его, — оправдывал Вяземский бедную Любу.
О дальнейшем рассказывает в своём дневнике Пушкин. Сия скандальная история не обошла и его внимания. Впрочем, красавчик флигель-адъютант занимал Пушкина ещё раньше, чуть ли не со времени появления Безобразова в Петербурге в 1831 году. Его имя несколько раз встречается в письмах к Наталье Николаевне. Однажды Пушкин назвал его твоим Безобразовым. И вот по какому поводу — неотразимый покоритель дамских сердец решил приударить и за Натали. А она кокетничала с ним. В одном из писем Пушкин то ли в шутку, то ли всерьёз предупреждает Натали: Не кокетничай с ц<арём>, ни с женихом княжны Любы. В другом, из Москвы, сообщает ей: Красавец Безобразов кружит здешние головки, причёсанные a la Ninon. И ещё любопытная деталь к портрету скандального героя: Безобразов умно делает, что женится на к<няжне> Хилковой. Давно бы так. Лучше завести своё хозяйство, нежели волочиться весь свой век за чужими жёнами и выдавать за свои чужие стихи.
1 января 1834 г. Пушкин записал в дневнике:
Скоро по городу разнесутся толки о семейных ссорах Безобразова с молодою своей женою. Он ревнив до безумия. Дело доходило не раз до драк и даже до ножа. Он прогнал всех своих людей, не доверяя никому. Третьего дня она решилась броситься к ногам государыни, прося развода или чего-то подобного. Государь очень сердит. Безобразов под арестом. Он, кажется, сошёл с ума