13 июля. Сегодня русское 1-е июля — день рождения императрицы. Утром отправился к Лерхенфельду[216], чтобы предупредить, что не смогу с ним обедать, т.к. должен ехать к Сержу Строганову. У него пробыл полчаса, чтобы через час быть в городе. В половине третьего заехал к Галену. Он вытянул меня обедать к Пушкиной. Трубецкая, которая тоже должна была присутствовать, не приехала, и мы сели за стол в 3 часа. Обедали втроём на веранде, выходящей в сторону улицы. После обеда пришеё Лерхенфельд. И все вместе в карете Пушкиной поехали в «Елагин», где было очень много народа. Мы ребячились сверх меры. Затем вернулись к Пушкиной домой. Пробыли там полчаса, подошли Гален и Сюлливан. Мы снова выехали, чтобы посмотреть на фейерверк. Вновь вернулись к Пушкиной. Туда пришли также Кайзерфельд и Трубецкие. И мы чудесно провели время. Чуть было не пропустил одну подробность — о похищении Ферзена, которое случилось сегодня ночью. Ферзен уже давно ухаживает за малышкой Ольгой Строгановой, невесткой Сержа. И сегодня ночью похитил её из сада. Неподалёку их уже поджидал экипаж. В другом экипаже сидели Бреверн, Соломирский и Ланской. Они поскакали в деревню, в 40 верстах отсюда, и там они соединились.
История с похищением Ольги Строгановой наделала много шума в Петербурге. О ней писали в своих дневниках Долли Фикельмон и Аннет Оленина.
Первая запись гр. Фикельмон в Петербурге:
На другой день после нашего приезда разразился маленький скандал. Ольга, дочь графини Строгановой и внучка старой княгини Вольдемар[217], сбежала ночью с Ферзеном, они отправились венчаться за 30 вёрст отсюда, в присутствии целого гвардейского корпуса офицеров. Мать простила её. Просила немедленно вернуться в дом эту не особенно доверчивую дочь. Всё закончилось благополучно. В обществе немного повозмущались, но скоро всё будет забыто.
Самое подробное описание этого события оставила Оленина:
Ольга Строганова закончила свою карьеру. Побег её с графом Ферзеном, в своём роде отъявленным шалопаем, иначе как необдуманным поступком не назовёшь; после тайной переписки, свиданий она приняла его предложение и сбежала 1 июля.
Решимость осуществить такой шаг у неё созревала постепенно. Каждый раз, когда в обществе своих сестёр совершала верховые прогулки, она пускала лошадь в галоп, бросая на землю записку, которую и поднимал её господин. Наконец дата отъезда в деревню Городня была определена. Ольга передала ему коротенькую записку, не нуждающуюся в комментариях: «Женитьба или смерть».
Вскоре после этого всё для бегства в деревню было подготовлено. В назначенный вечер она притворяется нездоровой — вид у неё болезненный, возбуждённый, её просьбу уйти в свою комнату удовлетворяют; она же выходит тайно в сад, где её ожидает один из сообщников, Бреверн, они отправляются к Чёрной речке и садятся на паром. После переправы Бреверн торопливо усаживает Ольгу в карету, там её поджидает Ферзен. Карета доставляет их в Тайцы, их свидетели Соломирский-старший и Ланской[218] вели там переговоры с местным священником. Тот соглашался обвенчать беглецов на таком условии: пять тысяч ему будет заплачено тут же и, кроме того, будет гарантирована тысяча рублей ежегодно. Только в 5 часов утра молодых обвенчали, после этого они возвратились в Тайцы, там Ольгу встретила модистка, чтобы обслужить её.
А в это время в доме Строгановых обнаруживается исчезновение Ольги; горничная утром зашла в её комнату и сообщила графине об отсутствии Ольги. Бедная мать! Что она перенесла, когда обнаружился побег дочери. Правда, затем мать простила Ольгу, но это уже было вечером, после того, как приехала к ним чета Ферзенов. Вот такими уловками Ольга заполучила себе мужа. Ай да баба!
Когда о «побеге» доложили императору, он распорядился наказать виновных. Беглецы надеялись на его прощение. Однако Ферзен был отправлен в гарнизон, свидетели за подпись ложных документов были переведены из гвардии в армию. Ольга последовала за своим мужем…[219]
Все три варианта этого события — будто игра в испорченный телефон. Они показывают, как быстро и искажённо в обществе распространяются слухи. Этот пример может послужить прекрасной иллюстрацией к печальной преддуэльной истории Пушкина. Вот так же тогда распространялись по Петербургу и обрастали небылицами слухи о Поэте, его жене и обоих Геккеренах!
Из рассказа Аннеты Олениной проступает и её собственный образ. Завистливая, недоброжелательная, злючка. Уж такова человеческая природа — обвинять в своих грехах других. Ведь сама Оленина безуспешно расставляла сети для ловли женихов. Но они постоянно выскальзывали. Замуж она вышла только в 32 года, в 1840 году. Она несправедлива к подруге. Ферзен, прежде чем решиться на похищение, официально просил руки Ольги у её матери и получил отказ.
Император в конце концов простил всех героев этой истории. Переведённый в Свеаборгский батальон, а затем в Киевский гусарский полк, Ферзен проявил себя героем в подавлении польского мятежа. После взятия Варшавы был возвращён в Кавалергардский полк со званием ротмистра. 25 декабря 1831 г. Долли отметила в дневнике:
Вчера после спектакля был вечер в тесном семейном кругу у Наталии Голицыной. Немного гостей, игра в карты и никакого оживления. Там я познакомилась с Ферзеном, который возвращён из армии. Он не столь красив, как я себе представляла, но у него очень приятное лицо, красивая осанка, и он очень хорошо ведёт беседу. Его жена — прелестная, очень красивая, с такими изящными чертами и такая грациозная.
В примечании к рассказу Смирновой я уже говорила, что она перепутала имена прусского посланника Гагена с сотрудником этого же посольства Галленом — приятелем Лихтенштейна. Никаких сведений о нём в мемуаристике того времени я не обнаружила. А. И. Натов в каком-то генеалогическом немецком лексиконе нашёл даты его жизни и подтверждение, что в эти годы Матиас Галлен (1800—1875) действительно был на службе в дипломатической прусской миссии в Петербурге. Фикельмон несколько раз упоминает о нём в дневнике. 24 августа 1829 г. Долли рассказывает о своём визите к неаполитанскому посланнику Лудольфу, где были фон Галлен, Сюлливан, четыре австрийских дипломата. О Галлене графиня, между прочим, пишет:
Приятный юноша, хорошо поёт немецкие и тирольские песни, но остаётся в списке безличных людей.
У Смирновой встречается имя Галлена в её рассказе о Гоголе. Комментаторы мемуаров считают, что Смирнова неправильно употребила его имя и речь идёт об Альбрехте Галлере — немецком естествоиспытателе, основателе ботанического сада в Геттингенском университете. Щёголев упоминает о Galler de Kultur, секретаре А. Н. Демидова, посетившего Россию и написавшего о ней книгу «Царь Николай и святая Русь». Совершенно очевидно, друг Лихтенштейна ни к тому ни к другому не имел никакого отношения.
Лихтенштейн быстро сошёлся с Галленом. 23 марта (11. 03) записал в дневнике: Я выпил с Галеном на брудершафт. Князь виделся с ним почти ежедневно — на парадах, в светском обществе. Присутствие Галлена на парадах даёт возможность предположить, что он был офицером — военным атташе или адъютантом посланника. Как-то раз после манёвров оба — Лихтенштейн и Галлен — были представлены вел. кн. Михаилу. Они вместе волочились за дамами, посещали театры, концерты, ездили на охоту, обедали, играли в карты. Пикантная подробность в дневнике Фридриха говорит об их довольно близком приятельстве:
15 апреля (3.04) Парад. Затем вместе с Галеном отправились гулять. На Перспективе (Невском проспекте. — С. Б.) встретили одну очень хорошенькую проститутку. Мы оба поднялись к ней. Затем я оставил Галена одного с ней и т.д.
Ещё одна запись о донжуанских подвигах Галлена:
14 июня (2 июня). Воскресенье. Троица. В Екатерингофе было чудовищное скопление экипажей. Это на миг мне напомнило прекрасный Пратер. Мы поехали туда вместе с Кайзерфельдом, и я превосходно провёл время. Мы оставались там до десяти часов. По дороге домой увидели Галена, который увязался за одной девушкой. Я сошёл с экипажа, посоветовал ему не терять напрасно времени.
В кругу расчисленном светил
Среди множества петербургских знакомых Лихтенштейна чаще всего встречается имя той, которая стала невольной виновницей трудов и забот, положенных на расшифровку дневника князя. Пушкина — Мария Александровна Мусина-Пушкина. Фридрих ни разу не называет её по имени, а только по второй части фамилии. Впрочем, так было принято тогда в обществе. Наталья Николаевна всегда звала мужа по фамилии — Пушкин. Помните, как в беспамятстве кричала она у постели умершего: «Пушкин! Пушкин! Ты жив?!»
Только артикль перед фамилией помогал понять, о ком идёт речь в дневнике — мужчине или женщине. А иногда, когда Фридрих опускал артикли, на помощь приходила интуиция. Князь Фридрих был знаком и с мужем Мусиной-Пушкиной. Он и вся его компания подтрунивали над Иваном Алексеевичем — человеком неумным и, по словам гр. Фикельмон, скучным, — так что от всего сердца можно посочувствовать его жене. Молодые люди наносили визиты только супруге и демонстративно отклоняли приглашения обжоры Мусина-Пушкина на семейные обеды или ужины. Графиня нравилась Фридриху, как, впрочем, нравились ему все красивые женщины. У них был очевидный флирт. Мария Александровна соперничала из-за Фридриха с Еленой Завадовской. Приревновала его к Закревской. Одновременно Фридрих ухаживал за красивой женой графа Павла Медема, нравились ему также Наталья Строганова, Мари Пашкова, княгиня Зинаида Юсупова. Он был очень серьёзно влюблён в «Малышку» — Софью Урусову, и никак не мог сделать выбора между ней и Адель Тизенгаузен — будущей женой Стакельберга. Казалось, ни одна светская красавица не была оставлена им без внимания. Всех этих