женщин мы уже знаем по дневнику Долли Фикельмон. Любопытно увидеть их глазами Лихтенштейна.
С Мусиной-Пушкиной и Урусовой Лихтенштейн виделся почти ежедневно. Только однажды, в конце мая, после маленькой ссоры с графиней, князь «выдерживал характер». После примирения записал: От Миделтона отправился к Пушкиной. Она приняла меня очень мило и упрекала совсем немного. Я думаю, что поступил правильно, не появляясь у неё долго (всего неделю!). В течение полутора месяцев — с начала июня до средины июля — не было упоминаний и об Урусовой — в это время она сопровождала императрицу в путешествии по Европе — Вена, Берлин, знаменитые минеральные источники. Герцен потом подсчитал, во что обошёлся России этот грандиозный, с сотнями слуг, с невиданной на западе роскошью, выезд царицы за границу.
Князь очень лаконично отмечал свои петербургские встречи. Но тем не менее из разрозненных скудных сведений вырисовываются образы многих наших знакомцев. Светские дамы, о которых так подробно писала Фикельмон, в записях Фридриха представляются человечнее — проще, естественнее, без той холодности, гордости, надменности, которую они разыгрывали в обществе.
23 марта (11.03). Урусова после болезни снова стала выезжать. Мы устроили небольшую вечеринку у Пушкиной. Княжна Урусова привезла свой маленький альбом с карикатурами, которые Франц нашёл исключительно удачными. Пока мы сидели, я сделал одну на Долгорукого. Малышка была очень хороша.[220]
1 апреля (19.03) В час дня мы были в Эрмитаже, и обе Пушкины[221] уже ждали нас там. Затем мы долго ходили по залам. Встретили французского посла с г-ном Альдегондом[222], но они оба были слишком погружены в осмотр. Малышка пришла очень поздно, т.к. была у императрицы, которая ей сообщила, что возьмёт её с собой в Берлин. Наконец она появилась, и мы все направились к Пфау. Он очень суетился. Посол тоже пошёл с нами. Однако он безуспешно пытался разыграть Пушкину[223]. Потом мы осматривали библиотеку Вольтера. Все дамы слишком устали. И Малышка пригласила нас к себе в комнату, которая поистине прекрасно обставлена. Мы оставались у неё несколько часов кряду. Это были одни из самых чудесных предобеденных часов, которые я когда-либо проводил. Малышка была очень мила. Только посол сердил меня. Его шуточки были в самом деле грубоваты. Вечером мы все отправились к Лавалям. Мортемар через Бургуэна[224]извинился перед ней. Я говорил с Левашовым, он ещё вчера предложил мне поехать на карусели верховой езды. Сегодня он мне снова повторил приглашение. Малышка обещала быть моей дамой.
2 апреля (20.03). Парад. Сегодня была первая попытка участвовать в каруселях, выступал в паре с Закревской. Вечером был у Татищевой. Она чувствовала себя такой усталой после путешествия, что принимала лёжа на банкетке. Затем к старой Гидре, и под конец вечер у Краммера[225].
4 апреля (22 марта). Парад. С Галеном поехали к Полунянской, чтобы её поздравить, и затем к Пушкиной. Там был и Рябчик[226], с ним Урусова спорила из-за кого-то, которого она защищала с таким рвением и жаром, что я был совершенно восхищён ею. Если бы мог, после сегодняшнего вечера я немедленно бы женился на ней.
26 апреля (14.04). Пасха. Был большой парад на площади между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Императрица наблюдала парад с балкона. Вечером отправился к Пушкиной. Когда я пришёл, она ещё не спустилась. Затем подошла Малышка, и только через десять минут она сама. Появись она раньше, я бы попробовал своё счастье в «Кристус вас крест» («Христос воскрес»).
По поводу православного обычая христосоваться Лихтенштейн рассказывает ещё один презабавный случай. Он связан с Елизаветой Михайловной Хитрово — старой Гидрой, как иронично называл её молодой князь. Она была в том возрасте, про который на Руси говорят «баба ягодка опять!». Привычка оголять свои пухленькие плечи, над которой потешались все её друзья, была не единственной слабостью женщины критического возраста.
28 мая (16.05). С Салисом отправился к Миделтону, а затем к Хитроф. Когда я вошёл, она спросила меня: «Avez vous fait beaucoup de „Christos vas chresf“?» (Достаточно ли вам представилось случаев христосоваться?), и, так как я сказал «нет», пришлось мне это делать со старым, похотливым человеком. «Je vous l'apprendrais» (Я вас обучу). При этом я зажмурился. Салис, схватясь за голову, громко смеялся. Она прижала меня к себе руками. Делала она это намного охотнее меня.
В городе много сплетничали по поводу другой привычки Хитрово — принимать визитёров в постели. Такая возможность увидеть сорокапятилетнюю женщину в неглиже выпала и князю Фридриху.
20 марта (8.03). После обеда отправился к Хитроф. Она ещё была в кровати, но тем не менее приняла меня. Я познакомился с её сестрой.
Узнаем мы также, что в салоне Елизаветы Михайловны велись не только просвещённые разговоры.
24 марта (12.03). Затем мы были на вечеринке у Хитроф. Играли в жмурки. Я очень хорошо провёл время с Тизенгаузен (Адель).
Елизавета Михайловна любила опекать людей. Она властно и цепко взяла под своё крыло Пушкина. Обещала покровительство — своё и дочерей — Наталье Николаевне. Шефствовала и над молоденьким князем. Приглашения Лихтенштейна к ней в дом следовали одно за другим. Она перезнакомила Фридриха со своими сёстрами, племянниками, племянницами. Вряд ли делала это бескорыстно — князь был красив, богат, из очень знатного рода европейских суверенов. А у неё на руках была засидевшаяся в девицах Екатерина, её многочисленные на выданье кузины — по линии Кутузовых, Тизенгаузенов, Толстых, Хитрово. Елизавета Михайловна вела тонкую дипломатию — по очереди знакомила девиц с Фридрихом. Между прочим, сёстры Адель и Елена весьма ему приглянулись. Они были умные, красивые, стройные, длинноногие. Даже слишком длинноногие для вкусов того времени. О сёстрах Тизенгаузен Жуковский как-то сказал: «Они очень хороши, но жаль, что нижний этаж вверх просится!»
Вначале князь флиртовал и с Еленой, и с Аделью. Однажды на обеде у сестры Хитрово оказался за столом между ними. Развлекался чудесно. Сказал девушкам, что все свои петербургские впечатления записывает в дневник, который ежедневно ведёт вот уже десять лет. Даже обещал им его показать, если они того пожелают. Вернувшись домой, записал:
Они исключительно приятные девушки, особенно вторая Адель. Елене я показал карикатуру Салиса и обещал ей её подарить.
Сёстры отличались весьма пылким темпераментом. Обе были неравнодушны к Лихтенштейну. Как-то раз на балу у Лавалей Фридрих танцевал с Еленой. Было очень оживлённо. Ужин был роскошный. Я совершенно выбился из сил, танцуя контрданс с Еленой Тизенгаузен.
Но вскоре Елена выпала из его списка. 16 (2) мая после придворного бала князь навестил Тизенгаузенов и узнал о — пока ещё тайной — помолвке Елены с Захаржевским. Генерал-лейтенант Григорий Андреевич был комендантом Зимнего дворца, толстым человеком, очень тупым и скучным, к тому же не очень богатым, по словам Смирновой-Россет. Князь Фридрих, кажется, вздохнул с облегчением — не придётся больше раздваиваться хотя бы между сёстрами. Через четыре дня его вновь пригласили к Тизенгаузенам — приехал брат поздравить сестру с помолвкой.
Мы немного танцевали, поздравления были очень тёплыми. Адель — убийственная девушка. Я думаю, что она очень расположена ко мне. Мы могли бы безумно влюбиться друг в друга.
О пылкости кузины писала и Фикельмон:
Может, это и хорошо для её страстного темперамента, живого и немного необузданного характера — провести жизнь возле разумного, уравновешенного и спокойного человека. Долли имела в виду будущего мужа Адель.
На приёме у французского посла Мортемара во время ужина Адель показала Фридриху пророчество его жизни, собственноручно записанное ею со слов одной старой предсказательницы. Внимание девушки растрогало молодого человека, и, вернувшись к себе, он отметил в дневнике:
Несмотря на то, что мать запретила ей делать это, она дала мне его переписать дома. Она — великолепная девушка и могла бы стать истинно хорошей и приятной супругой.
От проницательной Долли Фикельмон не укрылись их отношения.
Адель Тизенгаузен — чудесная подруга. Остроумная и милая и всегда весела. Она и Фриц Лихтенштейн немного флиртуют.
Забегая вперёд, скажу — ни на Адель, ни на Софи Урусовой Лихтенштейн не женился. Как уже знаем из дневника Фикельмон, Адель в ноябре 1832 г. вышла замуж за графа Стакельберга, человека значительно старше её, вдовца с семилетней дочерью. Я позволю ещё раз повторить его портрет, нарисованный Долли:
Ему 38 лет; он некрасив, но умён и образован, с цивилизованными взглядами на жизнь, отличной репутацией и большим состоянием. Она выходит замуж без любви, но убеждена, что нашла для себя подходящего человека. — Эта запись сделана после знакомства графини Фикельмон со Стакельбергом в ноябре 1832 г. А в январе, получив от кузины письмо, Долли отметила:
21 января 1833 г. Адель в Дерпте, довольна своей судьбой, любит мужа и в восторге от его хорошего характера. Дай Бог ей счастьяI
Красавица Софи Урусова вышла замуж ещё позже, 28 января 1833 г., за поручика Гродненского гусарского полка, флигель-адъютанта князя Леона Людвиговича Радзивилла. Он был моложе на четыре года своей двадцатидевятилетней невесты. Софи притворялась безумно влюблённой в него.