Перегорев юношескими порывами к женитьбе, князь Лихтенштейн не спешил обзаводиться семьёй. Он степенно делал карьеру. Дослужился до чина генерал-майора, в 1850 г. стал кавалером ордена Золотого руна, фельдмаршал-лейтенантом австрийских войск — таким он изображён на портрете этого года. Он имел собственный гусарский полк № 13. Женился очень поздно — в 1848 г., на австрийке Софи Лёве. Тоже не первой молодости — ей было 33 года. В 1866 г. жена умерла, до конца жизни (скончался 1 мая 1885 г.) князь Фридрих оставался вдовцом.
Но вернёмся в пору его беззаботной петербургской жизни. Среди женщин, которые нравились Лихтенштейну, была и Елена Завадовская — одна из первых петербургских красавиц. Приятная, милая, великолепная. И ни разу — холодная, бездушная, скучная, как говорила о ней Фикельмон. Очень часто наведывался к ней, иногда без приглашений. Уже в апреле отношения у них были настолько дружескими, что холодная как ледышка Елена обрушилась на него с упрёками — за то, что так долго не появлялся, ни разу не навестил её во время болезни и она чувствовала себя совсем покинутой. С Еленой Завадовской и Марией Мусиной-Пушкиной Фридрих гулял в Летнем саду, по Невскому, Английской набережной. Мелькают записи о загородных прогулках, пикниках. О поездке на корабле в Екатерингоф. У князя появилась постоянная компания — Мусины-Пушкины, Завадовские, Лавали. Иногда присоединяются Закревская, Донауровы[227], Василий Кутузов, Витгенштейн. С ними он ездил в Кронштадт и Петергоф. Они осматривали достопримечательности, обедали, танцевали.
В мае 1829 г. в Петербурге открылась выставка русских промышленных изделий. А при ней биржа товаров с дегустационным залом. Лихтенштейн проявил большой интерес к экспозиции. Осматривал её — то в обществе Мусиной-Пушкиной, то в компании с графинями Медем и Завадовской. Там выставлены прекрасные вещи, но не оригинальные, а подражательные, — отметил князь Фридрих.
А вот ещё одна интересная подробность в отношениях князя и прекрасной Елены — он сделал ей подарок:
20 июля (8.07) С Кайзерфелъдом отправился обедать к Завадовской. Я принёс ей вещи из белого дерева, которые получил из Вены.
Между приятельницами Мусиной-Пушкиной и Завадовской пробежала чёрная кошка. Лихтенштейну выпала роль посредника в их примирении.
22 июля (10.08.) на вечере у Лавалей к князю подошла Мусина-Пушкина и потребовала объяснить ей, что имеет против неё Завадовская. Подобное же поручение Елена возложила на Лерхенфельда. Об этом через два дня князь докладывал Марии Александровне. В конечном счёте всё выяснилось — в сущности, ничего не было ни у той ни у другой.
Дамы сплетничали и вмешивали в свои интриги молодого князя. Заметив интерес Фридриха к Закревской, Мусина-Пушкина поспешила, под строгим секретом, передать ему светские толки о беззаконной комете. Князь принял её рассказ за особую степень доверия к себе.
Она говорила мне о Закревской и о многих других. Потребовала, чтобы я обещал, что никому не скажу об услышанном, — записал он 9 июня (28.05).
Таким образом, впервые в мемуаристике мы находим документальное подтверждение сюжету стихотворения Пушкина «Портрет».
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
Пушкинисты относят его к Закревской. Мне кажется — об этом уже шла речь, — оно посвящено К. Собаньской. В данном случае даже не столь важно кому. Восхищает точность пушкинского выражения — в кругу расчисленном светил. Новые сведения из дневника Лихтенштейна о Мусиной-Пушкиной, Завадовской и других дамах позволяют лучше понять мысль Поэта — этот круг, где каждое, далеко не безгрешное, светило движется по своей узаконенной орбите. В пределах этой системы нет места для вторгшейся беззаконной кометы.
Как ни неискушён был Фридрих в дамских интрижках, кое-что понимал — Мусина-Пушкина ревновала его к другим женщинам:
5 июня (24.05) На выставке была мадам Медем с сёстрами.[228] Пушкину это ужасно заинтриговало — она допытывалась, с кем я там виделся.
Мария Михайловна Медем — красивая, исключительно приятная, чудесная женщина, милая и естественная — также была объектом внимания Лихтенштейна. С ней он познакомился у её сестёр Балугьянских.
— Я думаю, что, если она однажды кого-нибудь полюбит, будет любить его всем сердцем. Ей всё было бы нипочем. Только о нём одном бы и думала, — записал князь 12 июня (31 мая).
Машенька Балугьянская (1804 г. рождения) — дочь профессора Петербургского университета М. А. Балугьянского. Как и её сестра Александра — институтская подруга Россети. Ко времени знакомства с князем уже была женой графа Павла Ивановича Медема (1800—1854) — чиновника Министерства иностранных дел, позднее сотрудника посольств в Париже, Берлине, затем посла в Лондоне, Штутгарте, Вене. Долли Фикельмон в одной из записей (17 января 1831 г.) рассказывает о интимных отношениях Медема с Шуваловой. И добавляет:
Этот Поль Медем умён, и, мне кажется, у него сильное желание сделать блестящую карьеру. Он уже играет определённую роль при Нессельроде. Граф и графиня[229] как будто тоже увлечены им, и в Министерстве иностранных дел Медем уже представляет силу.
Надо отдать должное и проницательности молодого Лихтенштейна — он сумел понять (а может, подсказала всё та же Мусина-Пушкина), что сердце Марии Балугьянской ещё не изведало любви и что брак с графом Медемом заключён по рассудку.
Об отношении Медема к Пушкину сохранились весьма противоречивые сведения. Андрей Карамзин в приписке к своему письму матери от 28 (18) февраля рассказывает, что Медем, сотрудник прусского посольства в Берлине, чуть не выцарапал глаза Смирнову за то, что он назвал Пушкина l’homme le plus marquant en Russie (человеком наиболее замечательным в России), и прибавил (привожу эти слова в переводе с франц.): Пушкин писал изящные стихи, это правда, но его популярность произошла только от его сатир против правительства[230]. Свидетельство же самой Смирновой говорит об ином: Когда Медем был послан министром при австрийском императоре, княгиня Меттерних позвала его обедать и сказала, что будет Геккерен, друг Дантеса. Медем отвечал: «Madame, chaisissez entre la Hollande et la Russie» (Мадам, выбирайте между Голландией и Россией), никогда не встречал Геккерена и называл (дальше привожу его слова в переводе): «Этот нечестивец не должен был жить, он оскорбил законы природы. Голландии должно быть стыдно, что её представляет такой человек»[231].
В цветнике женских имён мелькает в дневнике князя и имя Натальи Строгановой. 13 (1) марта Фридрих записал: Ходил со Строгановой кататься на «Английские» горки. Вскоре он познакомился и с её деверем Сергеем Строгановым — он недавно возвратился из Вены и привёз Фридриху письма от родных. Сергей Григорьевич служил штаб-ротмистром в л.-гв. гусарском полку. Очень интересный человек, — отметил Лихтенштейн. Они быстро сошлись. Князь частенько заглядывал к нему на вахту. Вместе обедали, рассуждали о политике. Сергей Григорьевич весьма критически относился к генерал-фельдмаршалу Дибичу, ругал его за слишком раздутую сводку об осаде Силистры, резко отзывался о его бездарных действиях на Балканах. Строганов сообщил Лихтенштейну о поражении одной из частей русской армии (возглавляемой генералом Ротом) в сражении с турецким визирем 5 мая 1829 г. Петербургские газеты писали о потерях — погибло множество солдат, русский генерал — князь не называет его имени, турки захватили 7 пушек и множество знамён. Состояние духа у всех подавленное, но ненависть к Дибичу столь велика, что здесь довольны исходом дела. — Запись 10 июня (29.05).
Сведения о Наталье Строгановой скудны — князь помечал свои визиты к ней, прогулки в её компании, упомянул о её продолжительной болезни в марте. Сообщил, что часами болтал с этой исключительно приятной дамой и что она принимала его по-свойски, лёжа на банкетке. Но в сущности ничего нового и значительного мы не узнали из дневника Лихтенштейна о женщине, оставившей след в биографии Пушкина.
Одним приятным и историческим лицом стало больше
Хроника Фикельмон — как бы продолжение дневника Лихтенштейна. Иногда кажется, что оба — Долли и Фридрих — соавторы одного произведения. Лихтенштейн начал летопись петербургской жизни, Долли продолжила. Только 18 дней (записи Фридриха обрываются 18 июля по старому стилю) они вели два параллельных репортажа о событиях светской жизни — каждый из своего пункта наблюдения. Их записи различны по стилю, но события и люди, попавшие в поле их зрения, часто совпадают — день рождения императрицы, похищение Ферзеном Строгановой, свадьба сына Анны Михайловны Хитрово[232] Александра с Лизой Вяземской[233], приезд в Россию учёного — «современного Аристотеля» — Гумбольдта, водружение колонн в Исаакиевском соборе, спектакли французского театра…
В начале 1829 года в Петербурге появился человек, удививший, возмутивший, шокировавший высший петербургский свет. Герцог Казимир-Луи-Виктюриен — генерал, посланник Франции в России. Его отец, французский генерал де Рошешуар Мортемар, эмигрировал во время французской революции в Англию. Затем он по вызову своего соотечественника, тоже эмигранта из Франции, герцога Армана Ришелье, приехал в Одессу. Там образовалась целая французская колония —