– Кайя, – повторяет Патрик, и по тому, как он произносит имя, Алекс понимает, что на бывшего полицейского нахлынули воспоминания. – Красивая женщина. Знал ее с детства. Родители потом обвиняли меня, что я ее так и не нашел. Зато горожане моментально раскрыли это дело, придя к категорическому выводу, что во всем виноват Миика.
– Они, но не вы.
– А я с самого начала точно знал, что это он.
Алекс во все глаза смотрит на Патрика.
– Простите?
– Я так сильно хотел раскрыть дело, что назначил его виновным, – продолжает Патрик, неловко ерзая на табурете. – Вот что я тебе скажу: так бывает, когда весь город готов отправить тебя ловить человека, который этого не заслуживает. И я стал причиной этой проблемы. Я хотел сделать Миику Виртанена виновным, потому что в этом был смысл. Ведь если он виновен, то может сказать мне, где тело Кайи, чтобы я вернул его родителям.
– А почему вы теперь уверены, что были неправы?
Патрик снова смотрит в глубину бара.
– Я с ним поработал, но он не сказал ничего нового.
Патрик смотрит на костяшки пальцев, и Алекс внезапно понимает.
Патрик осушает бокал до дна. Алекс делает то же самое.
– Агата лучше меня, – говорит Патрик. – И она все делает по правилам. Кто бы ни был человек, который сделал это с твоей сестрой, она его найдет.
Алекс впитывает его слова, как сухая земля воду.
– Спасибо, – наконец говорит он.
– Да за что же?
– За то, что прочувствовали. Я о той девушке. Как вы ни мучились виной, держу пари, сделали все, что могли. Ее родные были бы рады это узнать. Если бы вы им сказали.
Патрик качает головой, не желая или не в силах принять отпущение грехов, предложенное незнакомцем.
– Отправляйся-ка ты домой, – велит он Алексу.
– Я не уеду из Коппе, – протестует тот.
– Домой – значит в «Лодж». Не рассиживайся здесь и не пей всю ночь. Утро вечера мудренее.
– Как-как?
– Народная мудрость. Иными словами, утром все яснее, чем вечером.
Патрик встает с табурета, бросает на стойку купюру и на прощание стискивает плечо Алекса.
Алекс склоняет голову, выражая своеобразное признание.
Глядя вслед Патрику, он чувствует на себе взгляд.
Алекс поворачивается. Гарри и двое других мужчин все еще сидят в углу, якобы играя в карты. Все трое наблюдали за его разговором с Патриком.
Алекс пристально смотрит в ответ, пока они не отводят взгляд.
Вернувшись к себе в домик, Алекс, едва успев снять пальто, спешит открыть сайт электронной почты.
Вводит почтовый адрес Вики, а затем опять тот ее детский пароль, который давеча угадал.
Есть.
Он у нее в почте.
Сообщения старые и в основном от менеджера клуба, где она работала, когда занималась экзотическими танцами.
Есть еще парочка, от которых Алексу хочется немедленно умыться. Письма от клиентов-извращенцев, пускавших слюни, когда Вики танцевала, и «жаркие» предложения встретиться лично.
Алекс качает головой. Как сестре удавалось справляться с таким потоком дерьма?
Но это же Вики, верно? Полагавшая, что она может справиться с чем угодно и с кем угодно.
Алекс открывает папку с отправленными письмами. Сестра ведь вполне могла отправить ему письмо, а он его удалил, даже не прочитав. Он такого не помнит, но пьяный, увидев сообщение именно с этого адреса да в порыве гнева… запросто мог удалить и забыть о нем. Но писем, отправленных незадолго до ее исчезновения, нет, хотя последнее отправленное ему письмо все еще там.
Алекс снова проверяет входящие, но там ничего нет. Он проверяет корзину. Ничего существенного.
Так почему же она сказала Жозефине в TM&S, что напишет Алексу, а потом ничего не отправила?
На следующее утро в зале для завтраков Алекс замечает приятеля Вики Николаса.
Некоторые проводники явно избегают общаться с Алексом один на один. Непонятно, естественная ли это реакция, нежелание находиться рядом с чужим горем или имеется более зловещая причина.
Наполняя тарелки, они с Николасом перебрасываются фразами. Светская беседа о финской еде.
Николас заставляет Алекса попробовать нечто, называемое «калиткой»: маленькую, смазанную маслом мягкую лепешку с загнутыми краями и яичницей-болтуньей внутри. Не успел Алекс проглотить смесь со странным вкусом, как Николас начинает выкладывать ему на тарелку ржаной хлеб с сыром.
– Вообще-то я не ем подгоревший хлеб, – отказывается Алекс.
– Он не подгорел. Он просто черный.
– Какие планы на утро? – интересуется Алекс.
– Работать, – хмурится Николас.
– Нормально.
Николас вскидывает голову.
– Если нечем заняться, можешь пойти со мной. Но только нужно, чтобы Ласси не заметил.
– Ласси?
– Владелец всего этого.
Как только Алекс облачился в вездесущий синий комбинезон, они с Николасом двинулись к выходу. Проходя мимо стойки регистрации, Алекс замечает пожилого мужчину, который прошлой ночью в баре разговаривал с Гарри.
– А это что за мужик? – спрашивает он.
– Как раз Ласси и есть, – объясняет Николас.
– Он босс Гарри?
– Ага.
– Значит, наймом занимается он?
– Ага. А еще заседает в местном совете и весьма влиятелен. Так что работу в этом месте лучше не терять, потому что он, скорее всего, позаботится, чтобы тебя больше нигде в городе не взяли.
Алекс прищуривается на Ласси. Тот занят с клиентом и ничего не замечает.
Он выглядит именно так, как, по мнению Алекса, и должен выглядеть потрепанный ловелас, необходимую уверенность которому придают деньги.
Может, он пытался подкатить к Вики и все кончилось плохо?
Снаружи, при температуре минус десять, Алекс по достоинству оценивает и термобелье, и носки из мериносовой шерсти, и теплые стельки, которые подарил ему Николас. В городе Алекс купил еще пару свитеров, но все равно «упакован» не так, как следовало для этой поездки.
Выяснилось, что Николас отвечает за катание на собачьих упряжках и с утра должен расчистить маршрут для дневных туристов.
Они идут к вольеру на собачий лай и тявканье. Алекс почему-то был уверен, что хаски размером чуть ли не с волка. И очень удивился, увидев, что они чуть больше средней собаки и не все из них белошерстные и голубоглазые.
– Мы здесь часто метисов используем, – объясняет Николас. – Да и вообще, честно говоря, берем что дают из местного коммерческого питомника хаски. Главное отделение там, а у нас всего лишь маленький филиал. Но питомник тоже принадлежит Ласси.
– Да он настоящий делец.
– Ага. Но не такой уж успешный, я думаю. Этот отель на горе сильно подорвал его бизнес. Ему приходится – как это сказать? – жонглировать большим количеством мячей, чтобы все не рухнуло.
Алекс полагал, что будет сидеть в санях, пока Николас… ведет собак, или что он там еще должен делать. Но Николас указывает на руль саней и полозья, которые выступают сзади.
– Нет уж, для тебя что-нибудь повеселее, – улыбается Николас. – Итак, встань на полозья. Держись за руль. Подножка между полозьями – это педаль тормоза. Если захочешь, чтобы собаки бежали медленнее, просто нажми на нее левой ногой, но при этом старайся другой ногой удержаться на правой лыже. Ты же не хочешь упасть. И ни в коем случае не спрыгивай на ходу. Если ничего не остановит, они помчатся как сумасшедшие, а я окажусь в канаве со сломанной шеей. И что бы ты ни делал, держи руки на руле. Не хватайся ни за что на ходу: собаки могут рвануть, и лишишься пальцев. Ну, поехали?
– Что, прости? Тебе придется еще раз повторить все это…
Но Николас уже развязывает веревку, привязывающую собак к столбу забора.
– Держи крепко, чтобы я мог сесть в сани, – говорит он.
– Боже! – И Алекс одной ногой встает на правую лыжу, другой нажимая на тормоз. Как только Николас садится в сани, Алекс убирает ногу с педали.
Собаки рвут с места, и Алекс едва не теряет равновесие.
– Я не знаю дороги, – кричит Алекс.
– Собаки знают, – отвечает Николас.
Какое-то время Алекс внимательно следит за собаками. Поняв, что намного быстрее они уже не побегут и, по сути, вошли в ритм, он потихоньку расслабляется. И даже начинает ногой помогать собакам взбираться по склону. А вскоре и наслаждаться проплывающим пейзажем. Вокруг царит безмятежность: безупречно белый снег, насколько хватает глаз, и густые ели по обеим сторонам трассы.
– Я прихожу к выводу, что в Британии, пожалуй, неправильно обращаются с собаками, – говорит Алекс. Он подзамерз, но воодушевлен.
– Не мне судить, – откликается Николас. – Я собак даже не люблю.
– И тебя приставили к хаски? – удивляется Алекс. – Ты вообще откуда?
– Из Москвы.
– Ух ты. А я думал, ты финн. Прости. Для меня все акценты похожи, – извиняется Алекс.
– Английский по «Нетфликсу», как мы это называем. Я, как наши собаки, тоже метис. Мать финка. А отца стараюсь упоминать здесь пореже. У Гарри отец тоже русский, но он вырос здесь. Думаю, ему пришлось нелегко. Его родители не ладили. Бьюсь об заклад, каждый раз, когда они ссорились, мать обзывала отца русским захватчиком…
Алекс улыбается.
Несколько минут они едут молча.
– Ты все равно будешь интересоваться мною, – начинает Николас потом. – И всеми нами, кто работал с твоей сестрой. Мы с Вики были друзьями. Просто друзьями. Я ведь гей. О чем тоже не особо распространяюсь. На родине привык помалкивать. Так что я не был ее отвергнутым любовником с разбитым сердцем. И у нас с ней не было поводов ссориться. Но ее далеко не все обожали, как говорят сейчас. Да и… Короче, мне не показалось странным, что она ушла.
Алекс крепче сжимает руль.
– Что ты имеешь в виду? – уточняет он.
Николас колеблется.
– Вики была красивая. На нее всегда обращали внимание. Не всегда те, кто нужно. К тому же таким женщинам нередко завидуют. Другие женщины.
Алекс хмурится.
– Например, какие? Ниам?
– Нет. Вики и Ниам никогда не соперничали из-за парней. Ниам кое в кого слегка влюблена, а Вики им никогда не интересов