– Не могу сказать ни да, ни нет, – говорит она. – А вот что могу, так это между делом спросить, где он был в ту ночь, когда исчезла твоя сестра. Однако непонятно, как Вики могла с ним встретиться. Миика бывает в городе, только когда привозит мясо, максимум два раза в месяц.
– Но, – хмурится Алекс, – он же привозит его в «Лодж». А не могла ли она столкнуться с ним, когда помогала вам здесь в неурочное время?
Теперь хмурится Сесилия.
– Ну да, – говорит она. – Но обычно коробки перетаскивают мальчики. Я-то не сексистка да и посильнее большинства этих недомерков, просто так заведено.
Сесилия упирает руки в боки и глубоко задумывается. Затем оборачивается и рявкает:
– Беатриса!
Алекс с удивлением видит, как из-за стойки в дальнем конце кухни выходит та самая Беатриса. Должно быть, она была там все это время, но он ее не заметил.
Девушка идет к ним с той же сострадательной миной, что и при первом знакомстве. Одно только это вызывает у Алекса чувство неловкости.
– Привет, Алекс, – здоровается она.
– Беатриса тоже помогает, когда мне тяжело, – поясняет Сесилия. – Беатриса, ты довольно долго работала здесь с Вики. Знаешь Миику, парня, который доставляет мне оленину?
Девушка колеблется.
– Можешь не стесняться, – говорит Сесилия. – Мне все равно, что ты о нем думаешь.
– Того странного мужика с горы, что ли? – уточняет Беатриса. – Не совсем. Меня предупредили, когда я начала здесь работать, что его лучше обходить стороной. Он ведь приезжает всего раз или два в месяц, да?
– Ты когда-нибудь видела, чтобы с ним Вики разговаривала?
– Только один раз.
Алекс напрягается и видит, как Сесилия тоже.
– Когда? – спрашивает Алекс.
– Пару месяцев назад. Я видела, как Вики разговаривала с ним снаружи, но совсем недолго. Вроде он спрашивал, здесь ли Ласси. И к Вики не приставал. Она тоже слышала сплетни про него, но сказала, что это все…
Беатриса мнется.
– Все – что? – настаивает Алекс.
Беатриса обеспокоенно смотрит на Сесилию, а затем снова на Алекса.
– Вздор и чепуха. Я сказала, что она ведет себя глупо. Ну, то есть что дыма без огня не бывает, верно? Но Вики только рассмеялась. Она всегда все знала лучше. Во всяком случае, ей так казалось…
Беатриса замолкает. Бросает обиженный взгляд на Алекса, потом опускает глаза.
– Спасибо, Беатриса, – говорит Сесилия уже более холодным тоном. – А теперь будь добра, отнеси эти подносы с граавилохи [15] лыжникам.
– Сию минуту, – говорит Беатриса, и ее как ветром сдувает.
Сесилия смотрит на Алекса.
– Она не такая умная и не такая милая, как твоя сестра.
Алекс не отвечает. Он согласен.
– Возможно, Вики действительно перекинулась парой слов с Миикой, – добавляет Сесилия. – Но я уверена, что все именно так, как говорит Беатриса. Она ответила на его вопрос, и все.
– Наверное, вы правы, – соглашается Алекс.
Они смотрят друг на друга. Лицо Сесилии полно жалости.
Он представляет, как местные жители вроде нее уже перешептываются, что Миика, чудовище с горы, снова взялся за свое.
Но теперь у Алекса есть доказательства того, что мужчина действительно разговаривал с его сестрой и должен был знать, кто она такая.
Интересно, а в полиции это известно?
Перед тем как покинуть участок, Агата собирается с духом, берет трубку телефона и набирает один из немногих номеров в мире, который до сих пор помнит наизусть.
Когда на звонок сразу отвечает голосовая почта, она испытывает сложное чувство: то ли злость, то ли благодарность. Агата готовилась к этому разговору или спору, или как там это еще можно назвать. Но на самом деле не хотела его заводить. Однако теперь, слушая автоответчик, задается вопросом, что это может значить. Что человек на другом конце не слышит звонка? Игнорирует его? Не может снять трубку?
При звуковом сигнале Агата делает глубокий вдох.
– Тебя видел Олави. Не знаю, в какие игры ты играешь. Я тебя предупреждала, Лука. Держись подальше. Если ты любишь детей, если в тебе еще осталась хоть капелька любви ко мне, просто держись подальше.
Она вешает трубку и поспешно отдергивает пальцы, словно обжегшись. Неизвестно, попытается ли Лука перезвонить, поэтому Агата воспользовалась городским телефоном. На мобильном она Луку давно заблокировала. И в электронной почте. И в Фейсбуке.
В приемной Яник сражается с электрической гирляндой, стараясь развязать ее со стоицизмом ребенка, пытающегося собрать космический корабль из двух тысяч деталей конструктора.
– А что, Яник, везде уже все спокойно? – насмешливо интересуется Агата.
Он в замешательстве поднимает голову. Агата кивает на гирлянду.
– Думаю, нам стоит хоть чуточку приукраситься к Рождеству, – защищается он.
– Боюсь, это рождественское украшение удастся развернуть только к следующему году.
Агата лезет под прилавок, достает кассу, открывает и протягивает Янику пятьдесят евро.
– Иди в магазин и купи новую гирлянду и маленькую елку. Не хочу, чтобы меня называли Гринчем.
– Тебя так не называют.
– Ой ли? И как же меня называют?
У Яника глаза едва не на лоб лезут от страха.
Агата улыбается.
– А когда украсишь здесь, может, поработаешь немного полицейским?
– Да, шеф.
Агата уходит из участка. Заставив себя позвонить Луке и не получив ожидаемого ответа, теперь она хочет просто забыть об этом.
И даже уже сожалеет.
На улице Агата берет один из снегоходов. Она намерена проехаться по Инари, а так будет быстрее.
Женщина проходит мимо склонов, уже усеянных лыжниками, спускающимися из отеля и поднимающимися обратно на подъемнике. Она помнит времена, когда на этих холмах был только лес. Агате нравится этот большой отель в стиле шале, он красив и снаружи, и внутри, и так вписался в город, словно всегда был здесь, но часть ее возмущается этим.
Поездка по краю озера занимает всего несколько минут. Мороз забирается под щиток и пощипывает щеки, доставляя Агате удовольствие. На снегоходе ей всегда было приятнее и удобнее, чем на лыжах. Странно, потому что лапландские дети едва ли не рождаются с ними на ногах. Но Агате вечно хотелось ехать быстрее. Она до сих пор помнит, как мать кричала Агате с сестрой притормозить, когда те выезжали из дома на снегоходах. Девочки никогда не слушались. Им нравилось соревноваться друг с другом. Семена соперничества за звание самой лучшей, самой быстрой, самой рисковой были в их семье посеяны рано.
Красный деревянный дом стоит там, где и всегда, на краю озера, правда, сейчас терраса на несколько метров вросла в лед. Агата помнит, как бегала сюда в детстве, когда подруга Бекки приглашала ее в гости с ночевкой. Они долго бродили по лесу, а по возвращении, разгоряченные и потные, пушечным ядром ныряли с этой террасы прямо в озеро.
Бекки по-прежнему живет в доме с матерью, хотя теперь они с Агатой проводят вместе не так много времени, как хотелось бы, и уж точно не так много, как в детстве. Сначала Агате пришлось отправиться в Рованиеми на стажировку. Затем, вернувшись, она вскоре стала начальником полиции, и приходилось справляться с этим, а также с обязанностями матери-одиночки. А мать Бекки, Хенни, с возрастом стала сварливее, и в результате Бекки проводит много времени с туристами, которых они принимают, следя за тем, чтобы Хенни не раздражала людей, которые оплачивают их счета.
Вот потому-то и у Бекки не так много времени прохлаждаться, пить за смену времен года и болтать о жизни.
Но Агата гордится подругой и рада, что красный дом все же не утратил своего значения. Народ опасался, как бы отель и множество гостевых домиков в городе не убили и семейную гостиницу Хенни, и «Лодж» Ласси. Но и «Лодж» выжил, и красный дом продолжает существовать со всем своим самобытным очарованием и умением ненадолго погрузить туриста в жизнь саамов.
Когда Мэри Розенберг гостила у них в 2007 году, это была ее третья или четвертая зима здесь.
Что-то в разговоре с Алексом прошлой ночью, когда она показывала ему свою доску в подвале, выбило Агату из колеи. Все сказанное брату Вики было правдой. Вряд ли в Коппе орудует серийный убийца. Об этом не хочется думать. Люди постоянно пропадают по разным причинам.
Но разве что-то можно исключить?
Это беспокоит Агату уже многие годы.
Конечно, никакой закономерности нет.
Но три женщины пропали.
Бекки слышит звук снегохода и выходит на террасу, чтобы посмотреть, кто приехал. На ней огромный кремовый шерстяной кардиган, завязанный на талии, а красивые светлые волосы собраны в пышный хвост. Она всегда была красивой, а после тридцати стала выглядеть еще лучше. Агата подавляет укол зависти. Нельзя завидовать друзьям, говорит она себе. Да и какое значение для Агаты имеет красота? Даже если б та у нее была, вряд ли она стала бы ею пользоваться.
Бекки улыбается, Агата снимает шлем.
– Ну, наконец-то, – говорит Бекки. – Я уж думала, до Рождества так тебя и не увижу.
– Прости, – автоматически извиняется Агата. – С этим делом был просто сумасшедший дом какой-то…
– Ой, да не извиняйся, это мне следовало навестить тебя и детей. Ведь тебе моя помощь была, наверное, нужнее. Заходи скорее, я только что достала из духовки печенье, а на плите горячий шоколад. О господи, что я говорю. Просто образцовая домохозяюшка какая-то.
Агата паркует снегоход и поднимается по ступеням к задней двери дома, на ходу стряхивая снег с ботинок. За дверью переобувается в тапочки и снимает мокрую верхнюю одежду.
Внутри деревянного дома – рождественская страна чудес.
Большинство лапландцев украшают дом на Рождество без затей, но со вкусом: центральное место занимают простые деревянные игрушки и свечи. Но на туристических направлениях всегда норовят подстроиться к международным стереотипам, и у Бекки в центре столовой с высоким потолком установлена почти трехметровая ель, на которой мерцают тысячи огоньков и керамический ангелочек трубит в рог.