– Черт возьми.
– У меня накопилось несколько недель отпуска.
– Договорились. Партнеры поймут. Если ты вернешься после Нового года, никто и глазом не моргнет…
Алекс морщится. Ему трудно представить себе возвращение к нормальной жизни и, вообще, как все будет после этого.
– Что еще? – говорит Чарли. – Может, хочешь частного сыщика? Я знаю нескольких. Один помогал моей приятельнице: ее муж трахал свою секретаршу. Так сыщик собрал на него симпатичненькое такое досье, а потом она шикарно надрала ему задницу в суде.
– Пока не нужно. А файл Кэссиди у меня на рабочем столе. Пароль ты знаешь.
– Тяжелые времена, Алекс. Если тебе что-нибудь понадобится, я всегда на связи, верно? Деньги там, контакты, да что угодно. Только скажи. А с материалами Кэссиди я разберусь. Позабочусь, чтобы в правительственных кругах посочувствовали твоему нынешнему затруднительному положению. Должны же они передать кому-то контроль над портом. Оставь это мне.
Алекс торопливо прощается. Ему сейчас наплевать и на клиентов, и на государственные контракты. Дав отбой, он безучастно смотрит на 4K-виды Лапландии, сменяющие друг друга на экране телевизора.
Агата уже ждет внизу за завтраком со шведским столом. Алекс бормочет извинения, что убежал с ужина; она отмахивается и в свою очередь извиняется за бестактность.
Порядок восстановлен, но он по-прежнему молчит о втором почтовом ящике Вики. Его любительская попытка взломать его прошлой ночью перед сном не увенчалась успехом, и он полон решимости сначала самому проверить этот ящик и только потом сообщить Агате о его существовании. Насколько ему известно, Вики пользовалась им только для переписки с ним, но что, если он ошибается? Что, если она общалась и с другими?
Он ждет кофе из машины, которая выглядит так, как будто ее разработали в НАСА, пока Агата выкладывает на две тарелки пирожки и булочки.
– Я не голоден, – говорит Алекс.
– У вас просто нет аппетита, – возражает она. – Это не одно и то же. Вчера я испортила вам ужин, так что вы ничего не съели. Поэтому позавтракать надо обязательно.
Отель на ее стороне, думает Алекс, оглядывая огромный буфет, в котором представлены всевозможные каши, выпечка и горячие блюда, не говоря уже о коллекции ведерок со льдом, в которых стынут бутылки шампанского для любителей пропустить с утра легкий коктейль.
– Еда здесь не лакомство, а настоятельная необходимость, – поясняет Агата. – А диету лучше оставить тем, кто хочет замерзнуть насмерть. У меня, например, всегда в кармане зерновые батончики.
Алекс предпочитает не уточнять, что все, съеденное сейчас, скорее всего, выйдет наружу, когда он увидит мертвую сестру.
Они располагаются в одной из удобных ниш, и Алекс смотрит на обложку местной газеты. Все на финском, он не понимает ни слова и не узнает никого из людей на газетных фото.
– Про мою сестру уже напечатали? – спрашивает он у Агаты.
– Еще нет, – отвечает женщина. – В это время года в Лапландии много несчастных случаев. В основном с туристами, но бывают и с местными. В центральных газетах, как правило, о таком не пишут, если только их специально не известят, что это нечто более серьезное. Мы же пока еще не извещали.
– А почему в газетах не пишут о несчастных случаях?
Агата склоняет голову набок и, похоже, ждет, пока Алекс сообразит сам.
– Ну да, для туризма плохо, – догадывается он.
– Люди не понимают, что здесь в любом месте до смерти четыре шага, – вздыхает Агата. – Погода, ландшафт, дикая природа. Они далеко не всегда гостеприимны. Если вообще гостеприимны. Одно дело наслаждаться красотами в комфорте рождественских деревень. Но ведь некоторых же хлебом не корми, только дай забраться куда поглубже…
– Зачем они приезжают? Не отвечайте, и так ясно. Адреналиновые наркоманы.
– Сами они называют это лапландским безумием. Приезжают, занимаются каким-нибудь экстремальным спортом, а после веселятся в тепле и роскоши. Спят в ледяном иглу. Если повезет, видят, как лисьи огни освещают небо.
– Лисьи огни?
– Ревонтулет. Северное сияние.
Алекс смотрит в чашку с кофе. Откусывает от маленькой булочки. Теплой, заварной, щедро приправленной корицей.
– Я собираюсь остаться здесь на какое-то время, – заявляет он через мгновение.
– В гостинице? – уточняет Агата.
– Нет. В Лапландии. Раз пока не получается увезти Вики домой, так хоть поговорю с ее коллегами и приятелями. Посмотрю, где жила. Соберу ее вещи.
Агата ставит чашку на стол и утыкается в него взглядом.
– Алекс, не знаю, что у вас в голове, но проводить собственное расследование вы не можете.
– Я этого и не говорил.
– Но я сильно подозреваю, что именно к этому вы и готовитесь. Не верите, что я справлюсь с работой. Думаете, здесь понадобится такая же большая команда, к которой вы привыкли в Англии. Ждете, что армия полицейских начнет прочесывать место преступления, проводить пресс-конференции и допрашивать всех, с кем она работала…
– А вы хотите сказать, что ничего этого не будет? – перебивает Алекс.
– Разумеется, будет, уже есть, но вы не понимаете, где находитесь, не знаете, как работает наша полиция. Территория Лапландии огромная, а вот народу маловато. Сестру вашу убили несколько недель назад – и это дело уже совсем другого рода. Надеяться обнаружить ДНК преступника не стоит, потому что тело слишком долго пробыло в воде. Видеонаблюдения у нас здесь нет. Конечно, опросим всех, кого надо, да только людям свойственно быстро забывать все, что произошло больше, чем три-четыре дня назад. У нас расследование не будет похоже на те, к которым вы, возможно, привыкли, но результат я вам обещаю.
– Сколько убийств вы раскрыли в Коппе?
– Ни одного.
– Простите?
– В Коппе – ни одного. В Рованиеми я вела девять дел об убийствах, большинство из которых были связаны с домашним насилием. Алекс, у нас здесь убийства, вообще, случаются нечасто. А в Коппе и вовсе ни одного не было, пока я тут руковожу.
– До нынешнего момента.
– Да, до нынешнего момента, – соглашается Агата.
– И вы еще удивляетесь, почему меня терзают сомнения.
Алекс отставляет кофе.
– Я готов ее увидеть.
Венла выходит в коридор, оставив Алекса наедине с сестрой. Они с Агатой торопливо курят одну сигарету на двоих, высунувшись из окна. Раньше Агата курила все время, но перестала делать это при детях. Да и пить при них перестала: незачем, чтоб они думали, будто она тоже не может себя контролировать.
Им и так этого в жизни хватает.
Но сейчас ей нужна чертова сигарета.
– Он не плачет, – рассказывает Венла Агате. – Но внутри кипит. Похоже, собирается держать все это в себе, пока лет через десять у него не случится срыв только потому, что ему дали не тот бутерброд, и это стало последней каплей. В нем много злости. Точно могу сказать.
– И он собирается переехать в Коппе, – добавляет Агата.
– О боже.
Венла затягивается сигаретой и передает Агате.
– Британец, который не доверяет местным жителям. Почему я не удивлена?
– Если бы твоя сестра умерла там, ты бы предоставила разбираться их полиции?
– Какая ты великодушная, – улыбается Венла. Разворачивается и упирается замерзшими ягодицами в горячий радиатор под подоконником. – Полагаю, британцы знают, что делают, не так ли? Я смотрела «Лютер».
Она смотрит Агате прямо в глаза.
– Лютер-то легко раскроет дело о гибели моей воображаемой сестры.
Агата дружески пихает Венлу в плечо.
– Слушай, я вчера даже не спросила, – вспоминает Венла. – Как дети?
– Хорошо.
Агата открывает в телефоне недавнюю фотографию.
– Боже, Эмилия совсем взрослая. И так похожа на тебя.
Агата улыбается, затем хмурится.
– Олави опять стал кусаться.
– Другие родители жалуются?
– Нет, благо он кусает себя, а не других детей.
– Рано или поздно забудет, – успокаивает Венла. – Все забывают.
Венла знает историю семьи. Когда в прошлом году Агата приехала на ее сорокалетие, патологоанатом пыталась убедить подругу подать заявление о переводе в полицию другой страны. Она знает, что Агате не будет покоя, пока призрак, который преследует ее и детей, все еще знает, где они живут.
Но Агата не может уехать. Лапландия – ее дом.
– Эй, я серьезно, – говорит Венла. – Они замечательные дети, и у них есть ты. С ними все будет хорошо. Со всеми вами.
Агата пожимает плечами. Можно ли забыть травму?
Позволят ли им когда-нибудь?
В морге Алекс стоит рядом с Вики и думает, что никогда не оправится от этого момента.
Они всегда были похожи друг на друга, он и сестра. Темноволосые, смуглолицые, скуластые.
Это нечто перед ним не его сестра. И дело не только в обритой голове – на спор Вики и не такое согласилась бы сделать – или в бледной коже и почерневших, обмороженных конечностях.
Ее застылость. Он не может припомнить Вики такой неподвижной.
Она всегда кипела. Была энергичной, искрометной. Не могла усидеть на месте.
Теперь же погасла сама ее суть.
Наверняка сестра яростно боролась за жизнь. Ведь она ее так любила. Любая опасность, которой подвергала себя Вики, каждый выброс адреналина, за которым она гналась, – все это лишь для того, чтобы чувствовать больше, сильнее, ярче. Кто бы это ни сделал с нею, он украл у нее то, за что она отчаянно цеплялась.
Ярость, которая вскипает в нем, так сильна, что грозит сокрушить его. Покачнувшись, он наклоняется к ее лицу.
– Прости, Вики, – шепчет он, надеясь, что сестра его слышит. – Прости, что подвел тебя.
Уже светает, когда Алекс и Агата выходят из морга и отправляются в Коппе, на берег озера Инари. Алекс впервые видит в Финляндии дневной свет – если можно так назвать этот сумрак.
Когда они утром вышли из отеля, было еще темно.
Первый час он ничего не говорит, размышляя о том, что недавно видел.
Но в конце концов начинает замечать пейзаж.