Как было правильно поступить в сложившейся ситуации, я не знала. Когда передала маме все, что сказал мне Андрей, она просто кивнула. Дала свое согласие, не открывая рта, и вышла из комнаты. Я же осталась сидеть одна на старом диване с разъедающим душу чувством вины.
Нужно было позвонить, но пальцы не слушались. Слезы застилали глаза, а мир стал таким тусклым. Почти черно-белым.
Как только мы озвучили ответ, девочек перевели в частную клинику, а на номер маминого счета упала приличная сумма денег.
Как я себя при этом чувствовала? Отвратительно. Мы в прямом смысле продались. Испугались последствий, травли, жестких методов, всего разом.
Я передвигалась по дому как сомнамбула, почти ничего не ела. Аппетит пропал напрочь. Леська заезжала пару раз, пыталась как-то поддержать. Она знала всю ситуацию только со слов Ярика, а мне не хотелось посвящать ее в свои душевные терзания. Хотелось просто побыть одной.
Андрею за все это время я позвонила единожды, когда озвучила наше согласие. После заблокировала его номер телефона.
Знаю, что лично он не был в чем-либо виноват, но ситуация давила на меня с такой силой, что взять себя в руки я просто не могла.
– Мы сделали все, как они хотели, – леденящий внутренности голос вырвал меня из размышлений.
Мама вернулась в кухню, со скрежетом выдвинула стул, присела и положила руки на стол.
– Больше мы не имеем с этой семьей ничего общего. Я скажу один раз, дочка. Возможно, это будет выглядеть как ультиматум, но я не хочу видеть этого человека в своем доме. Я не хочу видеть его рядом с тобой. Ты меня понимаешь?
– Понимаю, – сжимаю в кулак краешек полотенца и боюсь взглянуть ей в глаза. После случившегося мама сильно изменилась.
– Хорошо. Забери от него все вещи и вернись домой. Сейчас я ставлю тебя перед выбором. Либо мы, либо он.
– Мам, Андрей…
– Он сын своего отца, моя девочка. Не забывай об этом. Ты поедешь в больницу?
– Да, сейчас соберусь.
В палате прохладно. Лена сидит на кровати, Катю увезли на процедуры. Мама что-то долго объясняет сестре, успокаивает, гладит ее по спине.
Я же стою у окна и не знаю, куда себя деть. Почему-то я чувствую свою вину в случившемся. Я стала камнем преткновения.
Обняв Лену, выхожу в коридор и медленно бреду за кофе.
Знаю, что в палату больше не вернусь. Не могу. Как только выхожу в коридор, к горлу подступает тошнота. То, что мы сделали, ужасно. Но разве у нас был выбор? Конечно же, был. Но разве теперь это имеет значение?
Спускаюсь по ступенькам и достаю телефон, чтобы вызвать такси.
Я еду к Андрею, потому что хочу поставить точку. А внутри сгораю от желания его увидеть. Почувствовать его объятия. Тепло губ…
Таксист не замолкая рассказывает какие-то истории, но все они превращаются в фоновый шум. Голова раскалывается уже вторые сутки, но я ни разу не ела таблетки. Все банально, это реакция моей психики. Я испытываю эту боль, потому что хочу себя наказать. Наказать за то, в чем не виновата.
Долго не решаюсь нажать кнопку на домофоне, а когда это делаю, жду почти минуту. Андрей открывает мне без всяких вопросов. На камере видно, кто к нему пришел.
В лифте меня окутывает паника. Что я скажу? О чем мы будем говорить? Как мне себя вести?
– Привет, – нерешительно выхожу на площадку.
Андрей стоит на лестничной клетке, подпирая стену плечом. Руки в карманах, на голове беспорядок. Небритый. Лицо словно осунулось, и его черты стали более резкими.
– Привет, – он отталкивается от стены и делает шаг в сторону. Пропускает меня в квартиру.
Когда дверь за нами захлопывается, я хочу резко обернуться и крепко его обнять.
Очень хочу, но вместо этого просто снимаю обувь. Расстегиваю куртку и вешаю ее на плечики.
– Кофе будешь?
Его вопрос звучит отстраненно. И голос у него другой, охрипший.
– Буду.
Андрей уходит на кухню, а я еще несколько секунд стою перед ростовым зеркалом. Смотрю на свое отражение.
Меня колотит, сердце протестует. Я не хочу делать того, зачем пришла, но и будущего с ним больше не вижу.
Эта трагедия навсегда останется между нами. Она в буквальном смысле разделила наши жизни на до и после.
– Я тебе звонил, – он говорит это, даже не оборачиваясь. Чувствует мое присутствие за своей спиной, едва я вошла на кухню.
– Я тебя заблокировала. Прости, – облизываю губы и сажусь на стул. Скольжу пальцами по шее, перекидывая волосы на левое плечо. Взгляд сам ненароком прилипает к мужской спине.
– Понял.
Андрей ставит передо мной чашку и садится напротив.
Замечаю пару пустых бутылок на полу у холодильника и поджимаю губы.
– Нам нужно поговорить, – сглатываю вставший в голе ком и впервые за время, что я здесь, смотрю ему в глаза.
То, что я там вижу, убивает меня окончательно. Боль снова парализует конечности. Хочется кричать. Рыдать навзрыд, потому что ему тоже больно. Потому что он все прекрасно понимает.
Мелкая дрожь охватывает тело. Я не могу пошевелиться. Сижу и смотрю в его глаза.
Наш визуальный контакт затягивается на долгие минуты, за которые по моим щекам начинают течь слезы.
«Прости меня. Я так хочу, чтобы все было как раньше, слышишь?»
Но мои слова остаются лишь в голове.
На деле же я продолжаю просто сидеть, впиваясь в уже побелевшую кожу на руке ногтями.
– Не плачь, – Андрей протягивает мне салфетку, нарушая нашу тишину первым. – Все это было ожидаемо.
Комнату сотрясает телефонный звонок. Андрей косится на моргающий экран и подносит смартфон к уху.
– Что? – он отводит взгляд, кивает и медленно опускает руку.
– Андрей…
– Славик умер, пять минут назад. В себя так и не пришел.
14
Андрей
– Что же теперь делать, Володя, что нам делать?
Мамин голос звучит глухо, но отчего-то еще сильнее режет слух. Она стоит у окна, на светлые волосы наброшен полупрозрачный черный платок. На лице ни грамма косметики.
Отец нерешительно стискивает ее подрагивающие плечи. Молчит. Не думаю, что ему есть что ответить на ее вопрос.
В доме уже как три дня воцарилась гнетущая тишина. Она не дает вздохнуть. Безжалостно рвет легкие на куски.
Прикрываю глаза, проваливаясь в какой-то сон, что граничит с реальностью. Вереница слов, действий. Стены отцовского кабинета сменяет кладбище.
Вокруг люди. Много людей. Черные костюмы, платья и палящее солнце. Невыносимо жарко. Хочется снять пальто, но я стою не шевелясь. Смотрю на землю, что слетает с блестящего острия лопаты и падает на крышку гроба.
Жутко. Впервые в жизни мне по-настоящему страшно.
Ну что, брат, ты всегда хотел внимания… Но разве такого? Не думаю.
Скольжу взглядом по собравшимся вокруг могилы людям, и губы сами рисуют на лице ухмылку. Единственный из присутствующих, кто знает реальную причину смерти, это Царев, остальные уверены, что у брата был рак. Даже здесь отец предпочел солгать. Труп хорошо загримировали, поэтому следов аварии на лице не видно.
Когда вырытая могила ровняется с твердой землей, мама снова падает на колени. Ее руки скользят по свежевскопанной земле. Еще немного, и она просто ляжет рядом.
Лицо отца сливается с проплывающими над головой облаками. Такое же серое, по-мертвецки бледное.
Он смотрит на рыдающую мать и робко опускает глаза в пол. Никогда в жизни я не видел его таким. Никогда.
Делаю шаг в сторону мамы, поднимая ее с земли.
– Мама, – крепко сжимаю ее в своих руках, – мама…
– Андрей, – она хрипит. Глотает воздух через рот, продолжая плакать.
Она плачет, не прекращает что-то говорить. Еле связно, разобрать нереально, да я и не пытаюсь. Успокоить ее сейчас просто невозможно. Даже успокоительные не помогают. Утром, перед тем как мы поехали сюда, врач сделал ей укол, но либо его действие уже закончилось, либо он не сработал изначально.
– Пойдем в машину, – говорю совсем тихо, – идем.
– Я не уйду. Я никуда отсюда не уйду. Как я его оставлю? Как я его здесь оставлю?
Ее тянет вниз. Приходится приложить усилие, чтобы удержаться на ногах и не позволить рухнуть ей.
Мы уходим с кладбища под колокольный перезвон. Ветер разносит его на метры вокруг. Душно.
Дома отец сразу запирается в кабинете. Особняк ломится от шныряющих по периметру людей.
Хочу отвести маму в спальню, но она качает головой.
– Нет, так нельзя. Нужно его проводить, – шепчет.
Поминки проходят в ресторане, отец приезжает туда со стеклянными глазами. Сколько он выпил, одному богу известно.
Мама бросает на него раздраженный взгляд, но он быстро потухает. Она всхлипывает, видимо снова вспоминая о Славике.
Все время, что мы находимся в ресторане, я сижу рядом с ней. Не пью. Сам отвожу ее домой и по-тихому сваливаю к себе.
Оставаться в доме просто невыносимо.
Долго смотрю на единственную совместную фотку с братом в своем телефоне.
Мы никогда не были близки. Одиночки. Несмотря на родство крови.
Разные компании, разные интересы, разные планы на жизнь.
Я даже понятия не имею, чего он хотел. Как жил? Почему связался с этой дрянью? Когда это произошло? Что его сломило?
Ничего. Пустота. Ни единого ответа.
Даже смешно. Комично и нестерпимо горько.
Шорох в прихожей неожиданно отрезвляет. Оборачиваюсь на шум. Кто-то настойчиво пытается открыть дверь ключом.
Веду ладонью по спинке дивана, выжидая, когда уже откроется дверь.
Еся.
Она переступает порог, сжимая ключи в руках.
– Как ты?
Ее вопрос подобен выстрелу. Тихий голос отбойным молотком бьет по нервам. Смотрю на нее и зверею. Зачем она пришла?
Сейчас я не хочу ее видеть. Никого не хочу видеть.
Но она это знала, поэтому и открыла своим ключом. Не позвонила в домофон или дверь. Нет.
– Мне так жаль, Андрей…
– Я не просил тебя приезжать, – бросаю сквозь зубы, пытаясь совладать с эмоциями, что бушуют внутри.
Грубить ей цели нет, но, если она сейчас не уйдет, случиться может всякое.