– Уходи.
– Отчего же? – удивился господин барон. – Нам же хорошо вместе.
– Было…
– Что ж… Жаль. Дом оплачен на три месяца вперед, и прерывать содержание я не намерен. За то время, что мы были вместе, вы вполне это заслужили. Прощайте, госпожа фон Лингер.
Агата заставила себя смотреть, как он уходит. И снова показалось, что тонкие губы барона не столько сложились в презрительной ухмылке, сколько пытались скрыть гримасу нестерпимой боли… Показалось… Просто сознание не хочет верить тому, что случилось только что. Не хочет признавать.
Все. Все закончилось. Вот так. Внезапно…
Грон, повинуясь приказу, пошел вслед за бароном. Низерцвейг хмурил густые, недовольно торчащие во все стороны брови и старался не смотреть в сторону Агаты. Эльза же, напротив, металась, жалобно поскуливая, между мужчиной и женщиной. Потом тяжело вздохнула и уселась около ног Агаты.
– Иди к нему, – тихо прошептала та, опускаясь на колени рядом с собакой. – Ты же понимаешь, что его надо защищать. Ты ему нужнее, да и мне так спокойнее. Слышишь? Иди…
Блестящие янтарные глаза смотрели прямо в душу. Агата очень хотела заплакать, но почему-то не получалось. Эльза словно ждала, когда можно будет слизнуть с бледной щеки крошечную соленую капельку теплым, мягким языком, чтобы… Поддержать, что ли?
Но слез не было. Агата и сама удивлялась. Только пустота.
Входная дверь закрылась.
Она, наверное, очень долго стояла вот так, впол-оборота, не отрывая взгляд от двери, потому что, когда ее тихонько окликнули, каждый мускул вздрогнувшего от неожиданности тела отозвался нестерпимой болью.
– Госпожа Агата…
– Да, Касс.
– А знаете. Я, когда мне грустно, пеку. Тесто оно такое мягкое. Его месишь, месишь. И успокаиваешься. Вы хотели, чтобы я научил вас, помните? Госпожа Агата? Агата… Агата, вы меня слышите? Пожалуйста, посмотрите на меня.
Касс вздохнул. В госпитале он видел и не такое. Проходил, как все, специальную подготовку, чтобы оказать своевременную помощь товарищу.
– Агата? – Ответа не последовало, и тогда повар, прошептав одними губами: «Прости», звонко шлепнул женщину по щеке.
Мгновение она испуганно смотрела ему прямо в глаза, но он тут же обнял, прижав ее голову к своему белоснежному фартуку.
Она рыдала. Громко. Долго. Ульрих принес успокоительные капли. Агата выпила, расплескав половину трясущимися руками на уже и без того насквозь мокрый от ее слез фартук. Майер заварил успокаивающий чай. Конечно, у самой госпожи получилось бы не в пример лучше, но хозяйка выпила, и слава Вестникам, кажется, помогло…
– Госпожа Агата, вы простите меня, – начал было Касс, но писательница его остановила, резко вытянув руку вперед.
– Спасибо, Касс. Спасибо вам. Большое. Простите. Простите за фартук.
– Госпожа Агата! – Повар был готов зарыдать сам.
– Я… мне надо собрать вещи и…
– Послушайтесь моего совета. Не торопитесь. Вас никто не гонит, а уйти в таком состоянии на ночь глядя… Нет, вы только прикажите. Мы соберем вещи и пойдем, куда прикажете. Только не стоит рубить с плеча. Останьтесь. Останьтесь на несколько дней. Как говорила моя бабушка: «Всеблагие Вестники не спят по ночам. К утру что-нибудь придумают».
– Спасибо, Касс. – Агата улыбнулась, вытерла слезы краешком передника, чудом оставшимся сухим, и спросила: – Что у нас на ужин?
– Картофель и индейка в клюквенном соусе, – удивился солдат, не ожидая подобного вопроса от женщины в таком состоянии.
– Прекрасно. А на десерт?
– Мороженое.
– Какое мороженое?
– Шоколадное.
– Отлично! Вот это все мне в комнату. Мороженого – побольше. Я должна дописать книгу. А утром, как говорила ваша бабушка: «Всеблагие что-нибудь придумают…»
– Господин барон?!
Доктор Фульд спешил за фон Гиндельбергом, но никак не мог догнать ни его, ни собак.
Пришел, называется, на ужин. А ведь его приглашали! И куда, интересно, летит этот неугомонный! На ночь глядя?!
– Эрик! Да постойте же вы!
Похоже, господин барон наконец услышал. Мужчина остановился, не оборачиваясь.
– Что случилось?
Фульду мгновения хватило, чтобы оценить состояние друга. Слишком долго они были вместе. Слишком многое прошли. Эти напряженные плечи он уже видел и прекрасно понимал, что за этим не стоит ничего хорошего…
– Читай.
Эрик протянул доктору конверт.
– Уже темно. Что в нем?
– Приказ явиться во дворец на встречу с его величеством.
– Зачем?
– Думаю, на кофе с десертом в ореховой гостиной. Тебе же не нужно объяснять, что это значит? Белый фарфор. Воздушный, изысканный десерт и… маленькая чашечка кофе.
– Перестаньте, Гиндельберг, – поморщился доктор, – привычка травить придворных, распивая с ними кофе, умерла вместе с императором Франциском Отторном ни много ни мало триста лет назад!
– Что ж. Думаю, король вполне вправе возродить старую, добрую традицию.
– Эрик, я уверен, что ты все это себе надумал. Это, во-первых. А во-вторых, раз уж я остался по твоей милости без ужина – ты угощаешь.
Фульд поднял руку, остановил экипаж. Последнее время эту более старомодную версию современных мобилей использовали в качестве такси, чтобы демонстрировать очарование старой части города туристам. Доктор буквально силой затолкал бывшего канцлера внутрь. Собак же уговаривать не пришлось. Холодно. Сыро. И они, кстати, тоже остались без ужина по чьей-то милости. Это не считая того, что Агата там одна…
– К «Сытому Висельнику», – бросил барон. – Заедете с черного хода.
– К чему такая конспирация? Закрытый клуб, с черного хода?
– Вот только не надо искать в моем поведении признаков начинающейся паранойи. Поужинаем вкусно и спокойно. Возможно, это последний ужин в моей жизни.
– Попался! Этой фразы вполне достаточно, чтобы положить тебя в клинику.
Барон улыбнулся, и это немного успокоило Фульда, но что-то было не так. Эрик был… прежним. Таким, как всегда. Но вовсе не таким, каким он был последнее время. Последнее время бывший канцлер был счастлив, и хотя каждый раз доктора это более чем удивляло, он к этому привык! И сейчас… Было по-настоящему больно констатировать тот факт, что все вернулось на круги своя.
Полутемный зал «Сытого Висельника». Зеленые портьеры. Круглый стол. Еда. Вино. Они немного помолчали, когда Фульд, нехотя, но все же вернулся к начатому на улице разговору.
– Так почему ты решил, что тебя хотят отравить?
– Я слишком много знаю. Людей моего уровня просто так в отставку не отправляют. Это логично. Естественно. Я сам лично подписал не один приказ о ликвидации. Теперь кто-то подписал мой. Вполне справедливо. Надеюсь, успею что-нибудь сделать для Адель. Но… надежды мало. Без меня ее вряд ли оставят в живых.
– А Агата?
– Агата, – грустно усмехнулся Эрик. – Я сделал все, чтобы она никогда меня не простила и ненавидела всю жизнь.
– Могу себе представить. – Фульд помрачнел.
– Надеюсь, ее персону не сочтут настолько важной, что… Как я мог забыть, что со мной рядом находиться опасно? Глупец! Влюбился, как мальчишка! Поверил в счастье. В то, что обо мне просто забудут. Я идиот, Фульд!
– И куда теперь?
– В фамильный склеп Гиндельбергов.
– Разве можно так над собой издеваться? Ты же ненавидишь этот ваш родовой особняк!
– Хорошее место, чтобы провести последнюю ночь, не находите, доктор? Спасибо, Фульд. Спасибо, что составил компанию. Однако пора.
Бывший канцлер попрощался с доктором Фульдом, в тысячный раз отклонив любезное предложение переночевать в его доме. Он отпустил экипаж чуть раньше. Захотелось немного пройтись с собаками.
Впереди показались очертания пятиэтажного белого особняка, окруженного чугунной оградой, украшенной семейным гербом. Щит, два скрещенных меча и корона. Какой… отвратительный пафос! Семейное гнездо не вызывало у последнего из рода никаких чувств. Даже как-то совестно, честное слово… Тем более что завтра, хочет он того или нет, ветвь прервется. Ну что ж, настало время сказать «прощай» духам его предков. Его ждет огромная холодная мрачная зала и пыльные, выцветшие портреты. Не совсем то, что ему хотелось бы в последнюю ночь, но… Выбора судьба не оставила.
Эрик фон Гиндельберг коснулся чугунной ограды. Ладонь прижалась к кристаллу, что украшал место пересечения двух мечей, и огромные ворота, покоряясь руке хозяина, с печальным стоном расступились.
А потом барон долго колотил в парадную дверь.
– Я вызову охрану! – Наконец в окнах зажегся свет, а шаги за дверью возвестили о том, что кто-то изволил откликнуться.
– Открывай!
– Да как вы смеете! Вы хоть знаете, чей это дом?!
– Мой!
– Что?! Да как вы сме… Господин… барон?!!
Дверь приоткрылась сначала на маленькую щелочку, затем поспешно отворилась настежь.
– Всеблагие! Господин барон! Простите, не признали… Что ж вы не предупредили? А мы и не ждали… Уж столько лет… Всеблагие…
– Совсем распоясались! Безобразие! – рявкнул барон фон Гиндельберг. – К завтрашнему утру навести порядок! Нанять прислугу!
– Гав! Гав!
– Гав-Гав-Гав!
Глава 27
Эльза ворочалась и вздыхала, сгребая лапами одеяло под себя. Ноги у Агаты всегда мерзли, и поэтому, когда она только засыпала, а собака ложилась на них – это было счастье! Просто блаженство. Но к середине ночи становилось нестерпимо жарко, и тогда она тихонько выползала из-под низерцвейга, стараясь не разбудить.
Наверное, так было и в эту ночь. Удивительно, но Эльза не спала. Она спрыгнула с кровати, чего не делала никогда, подошла к спящей Агате, лизнула в лицо. Почему-то шерсть ее стала белой, а потом и голубой, свет от торчком стоящих ушей россыпью маленьких ярких звездочек Млечным Путем заструился в открытое окно. Странно. Она же… не открывала окон?
Теплый, мягкий язык лижет лицо, по которому почему-то бегут слезы. Почему она плачет? Из-за барона? Ах да… Он же… Но она уже плакала! У Касса на плече. Его белоснежный, немного жестковатый накрахмаленный фартук пах ванилью. Эльза… Эльза, перестань! Но собака молчит, а в голове раздается: