Напротив Хотынцева сидела сотрудница прокуратуры по фамилии Голощекина. Ее собственный кабинет был следующим по коридору. Она устроилась напротив Хотынцева и не успела убрать с лица улыбку точно так же, как и хозяин данного помещения.
Визитер уже привычно впился взглядом в погоны Хотынцева и убедился в том, что руководство не обошло своим вниманием и его. Третья сияющая звездочка на синем, отливающем новизной погоне свидетельствовала о том, что на табличке, укрепленной на двери кабинета, цифру 3 пора менять на меньшую.
— Вы в магазине, что ли? — рявкнул, краснея щеками, новоиспеченный юрист второго класса. — Кто такой?
Если бы не истерический, оглушающий все и вся визг Голощекиной, то, быть может, мужчина спокойно доделал бы свои дела в прокуратуре города Старооскольска и вышел бы оттуда так же беспрепятственно, как и вошел. Но этот крик разрезал тишину всего третьего этажа, прошелся по второму, спустился на первый и заставил обоих полицейских на входе похолодеть душой и поднять головы к потолку. Когда в легких закончился воздух, Голощекина набрала его и снова завопила.
При появлении «ТТ» прокурор Хотынцев так же, как и Журов, успел лишь вскочить на ноги и отпрянуть. Удар пули в грудь добавил ему ускорения, и он локтем снес с подоконника подрастающую драцену. Пальма перевернулась кроной вниз, сломалась, и из-под стола веером рассыпалась сухая земля.
Женщина кричала и дергала перед собой руками так, словно ее завели ключиком. «ТТ» дернулся в руке мужчины еще раз, и крик прервался на самой высокой ноте. В кабинете при закрытых окнах кисло пахло сгоревшим порохом и сладко — «Опиумом». Перемешавшись, запахи дали стойкий аромат неприятностей, которые неминуемо должны были закончиться трагедией.
Она состоялась.
Хотынцев попытался подняться на ноги, схватился рукой за стол, но вторая пуля вошла ему в голову над левой бровью. Результат такого попадания был просто жутким.
Куски чего-то белого вперемешку с бордовым врезались в оконное стекло. По пластиковым рамам стала медленно стекать студенистая масса. Вид ее был ужасен, отвратителен, но мужчина ничем не выдал своего волнения, даже не попятился назад.
Наполовину обезглавленный Хотынцев, уже мертвый и не такой грозный, тотчас свалился под стол. Оттуда не доносилось ни звука. Нога, обутая в ботинок с надписью «Salamander» на подошве — мужчина ясно прочитал это слово, — перестала сучить и размазывать по полу черную кровь.
Убийца перевел взгляд на женщину. Кричать она уже не могла. Пуля вошла ей в живот, и теперь из ее груди вырывался лишь стон боли и страха. После выстрела Голощекина так же, как и ее коллега, терла пол подошвами высоких сапог. Юбка, и без того короткая, заползла к поясу, и теперь стрелку было хорошо видно ажурное белье. Женщина не могла совладать с болевым шоком и сползла со стула. Ее юбка окончательно потеряла свое предназначение. Теперь казалось, что на ней нет ничего, кроме этой белой блузки, окровавленной посередине, чулок на резинках и белых, соблазнительных трусиков, которые на глазах становились бурыми. Из-под ног женщины расползалась прозрачная пузырящаяся лужа.
— Ты уж прости, — сухими губами проскрипел мужчина, надеясь, что сотрудница прокуратуры его слышит.
Он поднял пистолет и заглянул в распахнувшийся женский рот. Из него вылетел безмолвный крик, молящий о пощаде, или же проклятье. Убийце, впрочем, это было безразлично.
Он нажал на спуск, стараясь попасть в сердце. Наблюдать второй раз за тем, как с треском разлетается черепная коробка, ему не хотелось. Одно дело, когда в гробу лежит мужчина, и другое — женщина. Смерть не должна изувечить ее.
Тело под ним дернулось, и голова рухнула на пол. Ноги же, затянутые в черные чулки, продолжали трястись, словно в сердце вошла не пуля, а заточенный провод высокого напряжения.
Наверное, это была не месть и не ярость, когда он стрелял в нее в третий раз. Так вот выглядела самая ужасная помощь одного человека другому, когда первый старается уберечь второго от мучений.
Стройные точеные ноги, залитые кровью, дрожали так, словно в тело жертвы кто-то вогнал еще один провод. Стараясь не смотреть на это, мужчина вывалился из кабинета, пахнущего смертью, в коридор. Он уже не пытался скрыть, что в руке его находится пистолет.
Убийца хотел закончить обход кабинетом городского прокурора, но теперь уже точно знал, что оттуда нужно было начинать. Тогда это оказалось невозможно по причине того, что там находились посетители. В этих совершенно невинных людей пришлось бы стрелять. Поступать так мужчина не хотел. Он убивал из чувства долга и сейчас давал себе полный отчет в том, что главная мишень в этом здании останется непораженной. Стрелок увидел в конце коридора две тени в серой форме и осознал, что работа осталась незавершенной.
Треск выстрелов застал его врасплох. Полицейские открыли огонь с расстояния тридцати метров, быстрее, чем он успел поднять руку.
— Оружие на пол! Положи оружие на пол! — доносилось до него как во сне.
Прильнув к стене, чтобы исключить рикошет от нее, мужчина быстро оценил ситуацию и направился в тупик. Коридор на третьем этаже заканчивался окном.
— Бросай оружие, тварь! — Один полицейский уже почти подошел на то расстояние, из которого «макаров» в состоянии прицельно поразить цель.
Выстрелы между тем сыпались как горох со стола. В лицо мужчине уже дважды ударила сухая смесь, состоящая из кирпичной пыли и двухвековой штукатурки. Трижды он слышал свист пуль.
Из кабинета, расположенного со стороны полицейских, выглянул человек. На его голове топорщились короткие волосы странного алюминиевого цвета.
Сердце убийцы встрепенулось. Он тут же вскинул «ТТ».
Пистолет дернулся в руке. Мужчине хорошо было видно, как пуля, выпущенная из него, разнесла в щепки дверной косяк в нескольких сантиметрах от цели.
— Черт!.. — выпалил стрелок вполголоса.
Это было все, что он был в состоянии сейчас сказать в адрес прокурора города, скрывшегося за дверью.
Пуля разорвала рукав пуховика убийцы. На паркет коридора третьего этажа медленно опускались невесомые перья.
Лихорадочно оглядываясь, догадываясь, что преследователи никак не могут понять таких вот его действий, мужчина с пистолетом в руке побежал в сторону окна. До него оставалось не более десяти метров, когда впереди вдруг распахнулась дверь. В пяти шагах перед убийцей возник совершенно незнакомый ему молодой человек в форменном прокурорском мундире.
Стрелок видел его глаза, полные изумления и оторопи, правый погон с тремя звездочками, выступающий из-за двери. Он вскинул руку.
Грохнул выстрел, «ТТ» привычно ударил в ладонь. Незнакомец из ненавистной прокуратуры с размаху ударился о косяк и стал заваливаться на спину. Пуля срезала половину погона, обожгла ему плечо и впилась в стену, расщепив пополам белую облицовочную рейку двери.
— Черт!.. — вторил ему с пола сотрудник прокуратуры.
Он схватился за плечо, и его рука мгновенно окрасилась кровью. Молодой человек морщился от боли не только в ушибленном затылке и не сводил глаз с мужчины, выбивающего ногой оконную раму в пяти метрах от него.
— Что за хрень здесь происходит?! — выкрикнул он и тут же пожалел о том, что обратил на себя внимание.
Убийца оскалился, оторвался от увлекательного дела и выбросил руку в его сторону. Парень, на плече которого торчал оторванный погон юриста второго класса, лежал на полу и пытался унять кровь, сочившуюся из-под пальцев. Прямо перед собой он увидел черный дымящийся зрачок пистолета и не успел даже зажмуриться.
Мужчина, так невзлюбивший окно в коридоре прокуратуры, пробормотал:
— Зря полтинник на такси тратил.
Молодой человек услышал щелчок, но не выстрел, перевел взгляд с лица незнакомца на его оружие, понял причину своего неожиданного спасения и шумно выдохнул. Палец убийцы нажимал на спуск еще и еще, но юрист второго класса точно знал, что выстрела не будет уже никогда. Если его сейчас и убьют, то только не из этого «ТТ», совершенно разряженного.
Пуля, расщепившая косяк двери его кабинета, была восьмой и последней в этом магазине. Ему тут же пришлось увернуться, закрывая голову руками. Чумовой на вид мужик размахнулся так же широко, как при колке дров, и бросил в него свое оружие.
Убийца понимал, что полицейские не будут вести огонь из непредсказуемых «макаровых», пока в секторе обстрела находится живой сотрудник прокуратуры. Уже вставая на подоконник, он поблагодарил себя за то, что сразу по выходе из кабинета Хотынцева побежал не к лестнице, а сюда, к этому окну.
Почти в десяти метрах под ним расстилалось снежное одеяло. Отражая солнечный свет и ударяя по глазам миллиардами искр, оно не позволяло догадываться о своей толщине.
Другого варианта у мужчины не было. Входя в прокуратуру, он вообще не надеялся выбраться оттуда. Но желание свободы, внезапно появившееся из ниоткуда, заставило его опереться руками о холодную шершавую стену, оттолкнуться и выбросить себя из этого здания, пропитанного кровью и смертью.
Сугроб, к счастью, оказался глубоким. Убийца просил себя только об одном — быстро выбраться из снега и побежать за угол. Теперь в секторе обстрела у полицейских, уже расположившихся в створе окна, не было ни одной живой посторонней цели, мешавшей им вести огонь на поражение. В том, что его сейчас будут старательно убивать, мужчина почему-то не сомневался.
Солнце, как и в минувшие дни, освещало золотую крышу мэрии, голуби устраивали толковище на парапетах. Воробьи отчаянно воровали крошки, которые сизари затащили на крышу для кормежки подруг, сидящих на яйцах.
Если бы кто-нибудь сию минуту остановил на площади прохожего и спросил, что же такое примечательное случилось несколько минут назад, то тот пожал бы плечами, скривил губы и ответил: «А что могло произойти в этом городе? Разве что плату за свет опять подняли». А потом этот оратор резво отскочил бы в сторону, отшатнулся бы от мужчины с безумными глазами, пробегающего мимо.